Михаил Белозеров - Возмездие теленгера
– Живы?..
– Живы, – коротко ответил Костя, на всякий случай взяв в руки «плазматрон» и проверив, активирован ли он.
Звякнул замок, двери отодвинулась, и в ярком проеме солнечного дня появилась радостная физиономия Семена:
– Страшно было?
Увидев «плазматрон», он понимающе улыбнулся.
– Ты бы быстрее гнал, – отозвался Костя, опуская оружие.
– Быстрее нельзя, – серьезно ответил Семен, словно не понял шутки. – Дорогу никто не ремонтировал лет двадцать.
– А что, быстрее можно? – удивился Костя, полагая, что и того, что они испытали, более чем достаточно.
– Когда-то ездили и быстрее.
– Святые угодники! – проворчал Чебот, выбираясь из своего угла. «Плазматрон» он тоже держал в боевом положении. – Нас и так укачало, как в лодке.
– У меня там, на водокачке, вода наливается, – деловито сказал Семен, оглядываясь по сторонам так, словно он украл мешок картошки. – Где-то часа через два мы еще раз притормозим, тихонечко так, и тогда ваше выступление.
– А где кайманы? – спросил Костя на всякий случай.
– Дрыхнут без задних ног. Привычные они к нашему транспорту, так что вы к ним вломитесь неожиданно.
– А сейчас нельзя? – спросил Чебот, высунув голову в щель и обозревая окрестности хмурым, подозрительным взглядом.
Костя тоже дивился на иной, странный мир. Был он огромен и беспощаден в своем железном естестве. Железа было так много, что они в жизни столько не видели. Казалось, что вместо деревьев железом было заполнено все-все вокруг. Какой-то железный мир! Это ж сколько его здесь? – думал каждый из них и каждый же хотел спросить: – Зачем столько путей и куда они все ведут? Неужели столько паровозов сразу бегает? Но Семен не стал с ними рассусоливать о мироздании и что-либо объяснять, а прикрыл двери и поспешно убежал.
– Ох ты! – очумело произнес Дрюндель, глядя на Костю безумно-пустыми глазами. С него вмиг слетела чванливость сына мельника, и он сделался таким, как все, то есть немного перепуганным и с мечущейся душой теленгера.
– Мудрено сотворено… – признался Телепень упавшим голосом.
Со стороны паровоза снова послышались незнакомые звуки: кто-то бил железом по железу. Вода перестала течь, и паровоз, дав короткий гудок, дернулся, гремя сцепками, и весело побежал дальше. В этот момент Костя и увидел человеческую фигуру, которая стояла у водокачки и махала рукой. Понятно, почему здесь нельзя расправиться с кайманами, сообразил он, свидетелей много, люди здесь живут точно так же, как и в нашей деревне, а как же иначе?
Вот когда пригодились часы Дрюнделя. Костя приказал ему засечь два часа и сам несколько раз смотрел на циферблат. Большая стрелка двигалась медленно, ее словно привязали к короткой стрелке.
– Они у тебя правильно идут? – спросил он несколько раз, пока Дрюндель не обиделся.
– Да я их даже не заводил, – признался он, – идут себе и идут, хренотень японская. Классный хронометр. А где Япония-то находится?
– Где-то рядом с Китаем, – ответил Костя. – Маленькая такая страна, на островах. На нашем поезде за сутки можно домчать. – А сам подумал: вру, наверное?
Чебот и сын рыбака Телепень скорчили презрительные морды: опять, мол, Костя проявляет ученость и Дрюндель туда же, но промолчали, потому что чувствовали, что на этот раз и Костя, и Дрюндель правы есть такая страна Япония.
По мере того как длинная стрелка отсчитывала время, Костю стала бить дрожь. Заныла нижняя челюсть и все подряд зубы. Он посмотрел на остальных и понял, что они тоже не в лучшей форме. Телепень ударился в чревоугодие и доедал последний кусок хлеба, а Чебот, как истинный сын попа, крестился не переставая. Дрюндель же поочередно то краснел, то бледнел и сидел, вцепившись в нары. Страшно было всем, но никто не хотел в этом признаться.
Озеро ушло куда-то в сторону, остались лишь каменистые ручьи, а слева на горизонте замаячили настоящие горы – голые и черные. Многочисленные железные пути, которые были на станции, куда-то пропали, и вокруг расстилалась пустошь. Поезд стал тормозить, вначале незаметно, потом все ощутимее и наконец замер, тяжело громыхнув сцепами перед каким-то ржавым болотом.
Костя распахнул дверь и выпрыгнул из вагона.
* * *
Сказать о том, что он страшно удивился, очутившись во втором вагоне, – значит ничего не сказать. Во-первых, вагон был купейным, и Костя, который, разумеется, видел такой лишь в глубоком детстве, не сразу сообразил, что к чему и как даже двери открываются, а во-вторых, на его ступенях сидел не кто иной, как Косой собственной персоной, и уныло взирал на низкорослую тайгу, залитую ржавой болотной водой. В его родной деревне, которая находилась в северном оазисе, таких жутких мест, как Мокрая Сыча, отродясь не было. Увидев Костю, он спросил, страшно удивясь:
– Привет! А ты как здесь?!.
В следующее мгновение Костя понял, что Косой встревожился – и от этого он еще больше стал косить: взгляд его ушел куда-то в небо, но Костя, у которого до предела обострились все чувства, не стал выяснять, как Косой умудрился оказаться среди врагов, а одним прыжком, почти не коснувшись ступеней, влетел в вагон. Сзади уже громыхал сапогами Чебот. Они побежали по коридору, заглядывая в каждое купе, и в пятом увидели тех, кого искали: человека со шрамом на лице и его напарника, того самого, которого в деревне приговорил Чебот. Оба пялились в окно.
– Всем лежать, руки на голову! – бешеным голосом заорал Чебот, потрясая «тулкой» двенадцатого калибра.
Костя потом был ему страшно благодарен за находчивость, потому что здоровенные кайманы, увидев вовсе не «плазматрон», а допотопную «тулку» с ее огромными черными зрачками, похожими на дорогу в преисподнюю, страшно перепугались. «Тулка», заряженная картечью, не давала им ни единого шанса, даже с их сверхспособностями к регенерации, потому что наносила такие увечья, которые были несовместимы с жизнью даже для кайманов.
В тот момент, когда заорал Чебот, Костя совершил грубую ошибку. Он схватил каймана за ногу и рывком сдернул с верхней полки. Не рассчитал он только одного – что вторая нога у каймана окажется «быстрее» его реакции. Все дело было в расстоянии – чем меньше оно до цели, тем опаснее. Если бы Костя боролся с кайманом, то ушел бы от такого удара чисто рефлекторно, потому что сработала бы его тактильная реакция. В этом отношении он был быстрее любого врага. А боксерский удар надо было «ловить» глазами, но как раз этого-то мгновения у Кости и не оказалось – слишком коротким было расстояние от ноги каймана до его лица. Поэтому он и получил жесткий удар стопой – разящий, как бросок змеи. Такой удар «ловят» только от профессионала, который отрабатывает его годами тренировок, а потом в мгновение ока выстреливает в противника. Когда Костю ударили, его тело онемело сверху донизу и он сбитой кеглей вылетел в коридор.
Чебот отступил на шаг и выстрелил почти одновременно из обоих стволов: «Бах! Бах!» Купе наполнилось клубами сизого дыма. А потом на Чебота прыгнуло что-то, жутко визжащее, орущее, и принялось остервенело кусать за уши и за шею – в общем, везде, куда могло достать. В узком пространстве коридора Чебот, обезумев от боли и ужаса, никак не мог справиться с этим существом. Не выпуская из рук «тулки», он шарахался из стороны в сторону, как слон в посудной лавке, мгновенно разломав и разбив все, что находилось рядом. И вдруг в одно мгновение эта тяжесть на плечах куда-то делась, он шарахнулся в очередной раз, и – бац! – приложился прикладом «тулки» к тому, кто на него напал, а тот теперь, визжа, как сто енотов, катался по полу и хватал, и кусал всех за ноги. Этим кем-то оказался Косой. А сбил его с плеч Чебота Телепень – сын рыбака.
Всего этого Костя, разумеется, не видел, он начал приходить в себя в ту секунду, когда из купе выскочил оглушенный кайман со шрамом на лице. Кровь хлестала у него из груди. Она-то и привела Костю в чувство, потому что Костя пребывал в приятных грезах и чудилось ему, что он моется в бане. Но тут отец плеснул на него вовсе не холодной водой, а кипятком, и от неожиданности Костя пришел в себя. Кровь каймана действительно показалась ему такой горячей, словно вода из кипящего чайника. В руках кайман сжимал огромный кухонный тесак, которым обычно шинкуют капусту. Ближайшим к нему был Чебот. Кайман уже замахнулся, чтобы ударить его в спину, но Костя приподнял ствол «плазматрона» и одним выстрелом сразил каймана. Тот ударился головой о косяк двери и рухнул головой в купе. Во все стороны брызнули зеленоватые искры, запахло озоном, и вагон на мгновение наполнился зеленоватой дымкой. После этого наступила тишина. Костя вскочил и сунулся в купе. Сквозь дым, который еще не рассеялся, он увидел, что кайман, которого он сдернул с полки и который так сильно пнул его ногой, мертв – мертвее не бывает, потому что львиная порция картечи из двух стволов превратила его в решето, а тот кайман, в которого выстрелил Костя, его враг со шрамом, тоже отдавал богу душу, если у кайманов есть душа. Костя подумал: «Вот как это выглядит» – и отвернулся.
