Олег Верещагин - Не вернуться никогда
— Надо быть в самом деле недурным стрелком, чтобы сделать это, — сказал Вадим.
Стоя рядом с группой стрелков, он быстро рисовал в блокноте ручкой. Конечно, это был изврат — блокнотная бумага, синяя паста… Но Вадим совершенно неожиданно ощутил острейшее, непреодолимое — и давненько не посещавшее его там, на Земле, желание — нет, потребность! — рисовать. Любой ценой. Слегка удивившись, Вадим не стал этому сопротивляться и сейчас быстро набрасывал начинающееся состязание. Ротбирт, опиравшийся на лук ладонями, кивнул:
— Да, это так.
В толпе зрители слушали знатоков, рассуждавших о тетивах, наконечниках и оперениях. Сыпались шуточки и советы — когда насмешливые, а когда и серьёзные — стрелкам. Распорядитель махнул рукой — стало тихо, стрелки один за другим выходили на линию и били в цель.
Ротбирт по жребию должен был стрелять одним из последних — и сейчас внимательно следил за соперниками. Многие даже опытные стрелки допускали ошибку — они слишком старались попасть в глазницу — и забывали о браслете. Стрелы либо ссекались о него, либо попадали в глазницы — но… минуя браслет!
Когда настал черёд Ротбирта, он вышел к линии, не глядя по сторонам. Ему хотелось выстрелить быстро и точно, но он удержал себя — это не бой, а соревнование. Прикинув ветер, мальчишка выбрал стрелу и посмотрел на зрителей. Рядом с Вадимом, увлечённо рисовавшим, стояла Эрна. Когда она увидела, что Ротбирт смотрит в его сторону, губы девчонки шевельнулись.
Тванг! Под восхищённый гул зрителей Ротбирт позволил себе улыбнуться углом рта — он видел, что попал сквозь браслет в левую глазницу.
Шестнадцать стрелков выполнили условие — и шлем с браслетом были перенесены ещё на полсотни шагов. Соревнование становилось всё интереснее. Мальчишки полезли на деревья, обсаживая сучья, словно птицы… кстати, одному из стрелков, мальчишке из простолюдинов, было на вид лет тринадцать, не больше. Девушки из зрителей подбадривали своих женихов или возлюбленных выкриками… Ротбирт вдруг подумал — как жаль, что ничего не может крикнуть ему Эрна. И что все были как слепые, пока Вадомайр не сказал: "Она красивая…" Эрна нравилась ему… но любовь он представлял себе как-то иначе. Кроме того, он видел, как на Эрну смотрит Ротбирт и, думая, что чувства друга, наверное, серьёзнее, как в песнях, опасался перебежать ему дорогу…
…Тванг! Попал…
…Остались пятеро стрелков — и распорядитель отсчитал ещё двадцать пять шагов: двое ратэстов, считая Ротбирта, тот мальчишка, седоусый пожилой простолюдин и ещё один, молодой мужчина. Он, кстати, поцелился и качнул головой:
— Нет. Попасть не смог — позориться не хочу. Пусть боги вам дадут удачу, — он отсалютовал луком соперникам и, отойдя, встал рядом с красивой молодой женщиной, гордо посмотревшей кругом. Одобрительные возгласы вознаградили его. Слава победившему… но и тому, кто не боится признать край своих возможностей, тоже нужно воздать по заслугам.
Ратэст попал в браслет, но стрела цокнула о переносье шлема. Флегматичное, худое лицо воина ничуть не изменилось — он просто отошёл в сторону и начал менять тетиву. Остальные — в том числе и Ротбирт — не промахнулись.
Четыреста шагов… Мальчишка-простолюдин промахнулся, лицо его дёрнула досада, но одобрительные крики успокоили стрелка, а Ротбирт сказал:
— Не худо ты стрелял.
— Ещё двадцать пять шагов! — провозгласил распорядитель и пошёл к мишени. Но в спину его, словно стрела, догнали слова Ротбирта:
— Пятьдесят!
На секунду стало тихо, а потом тишина растаяла в изумлённых и одобрительных выкриках. Распорядитель посмотрел на старика. Тот кивнул:
— Пусть будет пятьдесят.
Четыреста пятьдесят шагов для прямого — даже неприцельного выстрела — очень много. А для выстрела в цель… да ещё в такую цель!..
Стрела старика попала в левую глазницу. Ротбирта — в правую. Оба стрелка переглянулись:
— Будем стрелять, пока не промажем? — спросил Ротбирт. Старик наклонил голову:
— Пусть судят боги.
Он начал целиться. Ротбирт бросил взгляд на зрителей. Вадим не рисовал — точнее, он рисовал, не глядя в блокнот, не сводил глаз с друга. А следующее, что увидел Ротбирт, были глаза Эрны. В них была только вера…
…Ротбирт стрелял навскидку, держа лук почти параллельно земле. Зрители ахнули одним голосом — стрела мальчишки настигла в полёте стрелу старого лучника перед самой целью, клюнула её в бок, отбила… А Ротбирт уже выстрелил второй и третий раз — и его стрелы, дрожа, застыли в глазницах шлема.
Старик, чуть наклонив голову, смотрел на своего соперника. Мальчишку трясло, он был бледен, но на щеках резко выступил треугольный румянец. Казалось, он еле держится на ногах и не верит в сделанное.
— Ты не из нашего рода, мальчик, — медленно сказал старик, — и ты не мог знать, что я никогда не считался худшим стрелком здесь. Но и я не могу подумать, что увижу Вайу, соревнующегося с живыми людьми. Тяжело тягаться с богами. Больше я не стреляю.
Сильными руками он переломил свой лук и поклонился мальчишке.
* * *
Завоёванных призов у Ротбирта не осталось почти сразу. Шлем он подарил тому мальчишке-стрелку. Ему же отдал и браслет, сказав:
— Найдёшь пати Виннэ. Отдай ему. Скажи — от меня и Вадомайра Славянина за сына. Не дело быть в долгу за кровь.
Мальчишка, с обожанием смотревший на победителя, кивнул и умчался. Ротбирту стало легче, он даже выдохнул — долг его давил, в отличие от Вадима, который, кажется, и не помнил про это.
А золото…Ротбирт ушёл далеко от лагеря, задумчиво разглядывая слиточки. Что-то ещё не было сделано… что-то ещё… Почему-то не хотелось никого видеть. Ротбирт зашёл далеко и остановился, огляделся, как человек, который не совсем понимает, куда он попал. Какое-то время он стоял, притопывая ногой и сжав золото в кулак. Потом повернулся на месте — волосы сверкнули медью — и почти побежал обратно в лагерь.
* * *
Лаунэ встретила Ротбирта у повозки, и мальчишка почти испугался. Наверное, крепко любила она своего старшего, если его смерть на морском берегу в той злосчастной схватке превратила сильную и красивую женщину в призрак самой себя…
Младший сын серьёзно смотрел на Ротбирта. После смерти брата он вообще стал не по годам строг и делил время между матерью и изнуряющими тренировками с оружием- лицо у него при этом было совсем не детским…
— Привет тебе, Лаунэ дочь Рэльда, жена воина и мать воинов, — сказал Ротбирт, опираясь рукой на борт повозки. — Возьми. Это золото тебе. Плохо держится оно у меня в руках…
И он протянул выигрыш женщине. Мимо рук — она даже не попыталась его взять. Вместо этого — протянула руки и, взяв мальчика за виски, привлекла к себе. Прижала к груди.
— Сынок… — послышался её шёпот, полный слёз. — Ты приходи к нам, когда хочешь…
— Лаунэ… — Ротбирт мягко высвободился. — Лаунэ, ты пусти меня. пусти, а не то я заплачу. А я не умею плакать, и мне будет больно… Я приду. Я приду, спасибо тебе, Лаунэ…
Он говорил это, уже пятясь. Пробил спиной кусты — и исчез.
* * *
Вадим нашёл своего друга на опушке дубравы. Его краги и ботинки валялись под деревом, а сам Ротбирт сидел на суку, обняв правое колено и качая опущенной левой ногой.
Вадим, подпрыгнув, подтянулся и сел на сук. Он ничего не спросил и не сказал — просто сидел, бросая вниз кусочки коры, и Ротбирт был ему благодарен за молчание.
— Почему так бывает, — первым заговорил юный анлас, — ты делаешь доброе дело, и тебе же становится больно?
Вадим встал на ветке, придерживаясь за растущую выше.
— Не знаю. Но что бы не случилось — я с тобой. Щит к щиту. Конец этому положит лишь смерть… но и там я тебя подожду, брат.
Ротбирт поднялся на ноги и положил ладони на плечи Вадима, смотревшего понимающе и спокойно:
— Это хорошо, — сказал он. — А ещё знаешь, что хорошо? — Вадим вопросительно поднял подбородок. — Что боги создали мир таким большим и разным. Мне было бы скучно в другом. Клянусь топором Дьяуса. Когда мы осядем на месте, то я спрошусь у кэйвинга — и мы поедем искать твоего друга.
— А пока — пойдём-ка искупаемся, — предложил Вадим. — Времени — увидеть мир — у нас и вправду будет достаточно.
* * *
Сбылась мечта Йохаллы. Высланный вперёд отряд наткнулся на лежащий на берегу широкой реки город — центр урхана. Город поразил ратэстов размерами… едва ли они поверили бы, скажи им кто-нибудь, что этот город по меркам Хана Гаар совсем невелик…
Когда кэйвингу принесли эту весть, он, не сдержавшись, в восторге швырнул в небо шлем и тут же приказал дружине выступать, а остальным сниматься и идти следом, соблюдая походный порядок. Потом сам отправился седлать своего коня…
…Сийбэрэ подошёл к кэйвингу, когда тот закреплял конскую маску. Услышав шаги, Йохалла повернулся и кивнул — лицо кэйвинга выглядело неожиданно усталым.
