Макс Острогин - Здравствуй, брат, умри
Отец мне рассказывал, что на орбите корабль обычно проводит несколько планетарных суток. Проверяются все системы, потом они проверяются еще раз. В атмосферу сбрасываются метеорологические зонды, производится орбитальная съемка, ну, много процедур. Бывали, кстати, случаи, когда корабль с орбиты отправлялся домой, так и не совершив посадку. Но это редко.
Поэтому время на орбите — самое волнительное. Ждем. Если отправимся домой, нам никто ничего не скажет, так всегда делается, чтобы не вызывать лишних волнений. Будем сидеть в кубрике, потом двери откроются, и нам объявят — добро пожаловать домой. И тогда неизвестно, сколько следующего рейда ждать…
Посадку, впрочем, мы тоже не заметим, зря Хитч про коленопреклоненную позу врет: те времена, когда при старте и посадке лопались глаза и разрывалась селезенка, давно уже прошли. Сейчас корабль оборудован специальной магнито-гравитационной подушкой, он не падает в атмосферу в неуправляемом состоянии, а медленно, километр за километром опускается вниз. Так что даже обшивка не успевает раскалиться. На мягкую посадку уходят килограммы гелия, однако такой режим позволяет приземляться совершенно безопасно. Это после того как «Гея» разбилась, на всех кораблях стали монтировать гравитационные подушки.
И будет все то же самое — дверь откроется, и нам скажут: «Добро пожаловать на планету…»
— Да, — повторил Хитч, — может быть, мы уже сели.
— Как это сели? — спросил Бугер. — Ты же говорил, что при посадке случаются страшные перегрузки?
— Конечно, случаются, — попытался продолжить врать Хитч. — Но не каждый раз. Иногда все проходит благополучно, тут все зависит от пилота. В прошлый рейд так трясло, что я чуть язык себе не откусил. Такие пилоты были, не очень…
Это он в мою сторону гайку кидает. Все последние рейды пилотом мой отец ходил. Он отличный пилот, это все знают, а Хитч просто свинья, дразнит меня.
— Так что жди, — заключил Хитч. — Жди и дождешься. А как почувствуешь что-то, так сразу в нужную позицию, чтобы позвоночник не сломался.
Хитч понял, что заврался он здорово, поэтому безо всякого перехода принялся сразу врать в другую сторону, про что-то там замысловатое, что-то про пространство, которое искривляется рядом с большими массами, например рядом с планетой. Планета — она достаточно тяжелая планета, и пространство вокруг очень искривлено. И время тоже. Вы сами это заметите, оно там… Ну, то тянется, то бежит, одним словом. То ничего не происходит, а потом вдруг ни с того ни с сего как посыплется… Непонятно. Планета не в нашем немного восприятии. Так, да… А поскольку и пространство, и время там искривлены, там вполне могут случаться непредсказуемые вещи — пропадать предметы, являться призраки, ну, опять за свое, короче…
— Как на станции «Сол»? — брякнул Бугер.
И сразу стало так тихо-тихо.
Нет, этот Бугер явно с приветом. Как его только в рейд взяли? Надо ведь людей не только на физическое здоровье проверять, надо и в голову им заглядывать. Есть же методы, которые позволяют определять вменяемость…
— Что ты сказал? — Хитч медленно и зловеще повернулся к Бугеру.
— Я… Я сказал, что это…
Бугер замялся, понял, что сболтнул лишнее. Совсем лишнее. Про станцию «Сол» говорить не то что запрещено официально, нет… Но считается, что даже простое упоминание про станцию «Сол» может накликать беду, ни к чему хорошему не приводит такое упоминание.
Станция «Сол» висела между Солнцем и Меркурием. Это была научная лаборатория, она испытывала новые системы перемещения, ну и еще чего-то, я точно не знаю. Ее специально так близко от Солнца держали, чтобы в случае чего сбросить прямо в хромосферу. Все было вроде бы нормально, даже после того, как началась эпидемия. С Меркурия отправили туда небольшой, вроде «Геи», разведывательный корабль, корабль вернулся обратно, но…
Детали этого возвращения были неизвестны, ходили слухи, что изнутри этот корабль был весь покрыт страшными письменами, что над главным пультом было написано некое предупреждение — чтобы никто никогда не пытался связаться со станцией «Сол». Говорили, что ученые на этой станции сошли с ума от близости звезды и перестали быть людьми, что они вместо того, чтобы заниматься научными экспериментами, пустились заниматься колдовством и вызвали каких-то демонов…
Много чего говорили. Говорили-говорили, и в конце концов все вдруг как-то испугались, поскольку со всеми, кто слишком уж много болтал про станцию «Сол», стали происходить неприятные вещи. Все больше какие-то болезни, серьезные, тяжелые, с кровью, так что постепенно история эта обросла пугающе фантастическими подробностями, и вспоминать лишний раз про нее никому уже и не хотелось.
Считалось, что несчастье притягивается.
И уж тем более воспрещалось вспоминать про «Сол» во время рейда.
— Ты что, совсем кретин? — спросил Хитч.
Ну и, не дожидаясь ответа, одарил Бугера в челюсть.
Бугер хоть и здоровый парень, большой и всякими запрещенными штуками любит интересоваться, но при этом он еще и какой-то трусоватый. Сопротивляться не стал. Впрочем, сам Хитч тоже не стал усердствовать с избиением, влупил еще пару затрещин, потом сказал:
— Если еще кто-нибудь вспомнит…
Хитч продемонстрировал начальственный кулак.
А станция «Сол», она до сих пор там висит. Но связи, конечно, с ней нет. И никто не осмеливается туда отправиться. Все боятся. Будто нет ее, этой станции «Сол».
А она есть.
Есть.
Бугер лег на свою койку, Хитч, на свою, Джи просвистел что-то из непонятного, и мы продолжили ждать.
И ждали трое планетарных суток. Не в коленно-локтевом положении, а так, по-нормальному. Валялись на койках, болтали, резались в кости. Хитч достал свою книжку и снова принялся в ней что-то чирикать карандашом, что не показывал, мне казалось, что это какие-то записки.
Бугер опять удивил — показал нам разноцветные мелки — вещь чрезвычайно ценную. И еще больше удивил, когда стал этими мелками на стене рисовать.
Он рисовал пальмы, солнце, кораблики на горизонте и море, скорее всего, это он видел в каком-нибудь мультфильме или в книжке, в книжках встречались такие картинки. Из моря выскакивали то ли рыбы, то ли дельфины, а в самом краю картины из волн выставлял щупальца большущий осьминог. А на другом краю человечек идет по пляжу. Маленький-маленький. Далеко-далеко. Картина была красивая. Правда, Хитч принялся бубнить, что по уставу не полагается портить стены никакими украшениями, однако я и Джи заметили, что картина совсем не портит стену, а, напротив, ее украшает. И что если она уж настолько противоуставна, ее можно будет стереть перед прибытием домой. Хитч согласился, и картина осталась жить. А на Бугера сошло вдохновение — он взялся разрисовывать весь кубрик, и на стенах появлялись синие горы, собаки, ушастые мыши, самолеты и воздушные шары.
Хитч махнул рукой на эти художества.
Ждать было, в общем-то, тяжело, на третий день мы стали придумывать, чем себя занять дальше. Хитч опять предлагал сыграть в кости, но не на что-то конкретно, а на будущее желание. Когда мы спустимся вниз, у нас будет свободное время. И в это свободное время проигравший должен будет выполнить желание выигравшего. Мы отказывались, поскольку подозрительная удачливость Хитча в кости внушала сомнения.
Джи предлагал показать нам особые приемы, с помощью которых человека можно ввести в состояние длительного транса. Джи говорил, что это совершенно безопасно, а транс позволит нам скоротать период ожидания, на транс мы не решились.
Бугер же ничего не предлагал.
А потом дверь вдруг просто открылась, и показался один из пилотов. Не мой отец.
— На грунте, — сказал он.
— Когда выходим? — тут же спросил Хитч.
— Через два часа. И не забудьте — время планетарное.
И исчез сразу.
— Подъем! — заорал Хитч. — Подъем, тестируем комбинезоны! Пять минут!
Мы управились за три.
Хитч в который раз проверял комбинезоны, вертел нас и так и сяк, подкручивал клапаны, проверял гидравлику экзоскелетов. Остался доволен.
— Сила тяжести здесь по сравнению с нашей — огромная, — бубнил он и так известное. — Без скелетов даже ходить не сможете. Даже лежать не сможете…
Экзоскелет — это специальное устройство для рейда. Монтируется на комбинезон. Система гидравлических демпферов, продольных амортизационных штанг, система сервомоторов для форсирования мышечного усилия, одним словом, произведение технического искусства, чудо.
Через пять минут мы были готовы, обряжены в чудо.
Снова появился пилот, осмотрел, потрогал, после чего мы начали длительное путешествие по недрам корабля. Сначала я следил за всеми этими поворотами, подъемами и галереями, потом бросил, железных коридоров в своей жизни я видел тысячи километров. Вся моя жизнь — сплошные железные коридоры, сварные швы, заклепки, гайки и болты. Я думал про другое. Что сейчас, скоро, буквально вот-вот, начнется другое, совсем непохожее, удивительное и прекрасное время.
