Алексей Гравицкий - В зоне тумана
- Я не пью, - покачал головой Сергеич:
«Со студентами», - произнес я одними губами за спиной у начальника цеха.
- Со студентами, - добавил Сергеич.
Юрка поперхнулся смешком, но поспешил придать физиономии серьезное выражение.
Сергеич грустно посмотрел на Юрку, на пиво. Потом повернулся со вздохом ко мне, сунул ключ, попросив закрыть и последить, чтоб все было «в ажуре». После чего, получив в ответ заверения, что «мы по-тихому и по-быстрому», удалился.
По-быстрому, конечно, не получалось. Пива было много, нам было весело. А палатка через дорогу от проходной торговала до двадцати трех ноль-ноль, и там запас жидкого хлеба был неисчерпаем. Дальше все шло по стандарту, достойному советских ГОСТов. Первым, как правило, скисал Малик. Мы продолжали пить, пока Вовка Чепыхряев не смотрел на часы. Поглядев на свои «командирские», он обычно начинал материться, подхватывал на плечо Малика, которого нереально было привести в себя, и уезжал. А мы с Юркой допивали оставшееся. Потом я шел в туалет, а вернувшись, традиционно заставал Юрку за пьяной попыткой стянуть со стены ветхий плакат с красным рабочим, по неосторожности прибившим молотом своего коллегу. Эх, надо было ставить предохранительный щиток!
А потом я запирал все, и мы шли домой. Пешком, благо было недалеко. По дороге мы пили пиво, травили байки и весело ржали.
Тогда все время было весело. И смысл жизни находился, и цели были видны. А если и не были, то это никого не тревожило. Потому что было куда жить. Впереди было непаханое поле радости и недосягаемый горизонт возможностей. Был лучший друг Юрка. И кто ж знал, что ничего этого скоро не будет?
Радость плескала через край, и казалось, что так будет всегда. Состояние эйфории будет длиться вечно, ну, может, только чуть потускнеет. Потом, через много лет. Как пластиковый лозунг:
«Рабочая совесть - лучший контролер!»
2
…контролер!
Перед глазами возникла страшная харя, словно облитая кислотой. Я вздрогнул и открыл глаза.
В первое мгновение ничего не понял. Не было туннеля, не было сырых темных стен и потолка с запертым люком, в который упиралась ржавая лестница. Не было серого неба, плюющегося вечной моросью. Не было…
Нет, зона была. Был знакомый, облупившийся потолок. Я закрыл глаза.
- Угрюмый? - позвал голос откуда-то издалека, куда я не хотел возвращаться.
Я решил не отвечать. Мне хотелось туда, где мы весело смеялись с Юркой, ужравшись пивом после никому не нужной практики. Туда, где рабочая совесть - лучший контролер. Стоп! Контролер. Меня взял в оборот контролер. Я точно это помню. В подвале, где не было никого, кроме меня и Хлюпика.
Выходит меня по-прежнему глючит. Мерзкая тварь продолжает со мной забавляться. И ничего этого нет. Ни Хлюпика с его надоевшим голоском, ни комнаты, в которую я не мог вернуться. Только воспоминания и галлюцинации. Вот, значит, как это бывает.
Решив, что глюки меня не пугают, я снова открыл глаза. Хлюпик стоял рядом, нависнув надо мной, как медсестра из немецкого кино.
- Угрюмый, ты как?
Признаться, я предпочел бы немецкую медсестричку с большим бюстом. И пусть бы у меня были сломаны ноги, а она меня при этом нещадно отымела. Все лучше, чем зона и чертов бред.
- Ты не молчи только, - продолжал приставать Хлюпик. - Скажи что-нибудь.
Я разомкнул губы и прохрипел первое, что пришло на ум:
- Пить…
Голос прозвучал настолько неестественно, что я сам себя не узнал.
- Сейчас, - засуетился Хлюпик. - Одну минуту. - Он навернул пару кругов по комнате. Суетливых и абсолютно ненужных. Потом, словно что-то вспомнил, дернулся к двери и вышел вон.
Я сел на кровати. Голова болела нещадно. Тело ломило, суставы ныли, во рту было сухо, а поперек горла стоял мерзкий комок. Состояние похмельное. Если бы не все то, что подкидывала мне память, и не Хлюпик в моей комнате до кучи, я бы подумал, что у меня похмелье, а все остальное - пьяный бред. Но вот беда, активный участник этого бреда побежал принести мне попить.
Интересно, что происходит и как я здесь оказался.
Дверь скрипнула. Хлюпик стоял на пороге с двумя банками пива. Что ж, у бармена помимо этой дряни ничего не осталось? Ни воды, ни водки? Хотя водка мне, честно сказать, сейчас не в кайф.
Подрагивающей рукой я принял банку. Дернул жестяное колечко. Пальцы ослабели и отказывались выполнять простейшие движения. Коротко пшикнуло, оповещая мир о нарушении целостности жестяной упаковки. Запрокинув голову, я судорожно присосался к банке. Пиво ринулось в глотку пощипывающей струей. Внутри запузырилось, напоминая о наличии рвотного рефлекса.
Я бросил пустую банку на пол и снова завалился на койку. Подал голос старый матрас. Хлюпик все еще стоял посреди комнаты со второй банкой в руке и таращился на меня, судорожно соображая, что дальше. Я неопределенно махнул ему рукой. Повинуясь жесту, он поставил вторую банку пива в изголовье кровати, а сам сел рядом на плотно набитый рюкзак.
- Ты как? - поинтересовался его заботливый голос.
Последний раз я такую заботу слышал от матери на первом курсе. Тогда я нажрался, друзья принесли домой мое бесчувственное тело, и с утра было очень плохо. Мама окружила меня заботой, велела не ходить в институт и полежать… Полежать мне удалось часов до десяти. Потом я был нещадно разбужен и с призывом заняться трудотерапией отправлен в магазин. А после вместо отдыха получил еще некислый список домашних забот. Трудотерапия пошла на пользу, после того случая я старался приходить домой на своих двоих. Где мои семнадцать лет?
Вопрос был риторическим. Я закрыл глаза и отключился.
Проснулся я ближе к вечеру. Мне было явно лучше. Ушла ломота и дикая головная боль. Хотелось есть.
Сев на койке, я поднял до сих пор стоявшую на полу банку пивка. На этот раз колечко поддалось легче. Да и пить было как-то приятнее. Сухость из глотки уходила, а тошнота не торопилась занимать ее место.
Хлюпик кемарил, сидя на рюкзаке. Скрюченный в три погибели, голова упала на грудь. Создавалось такое впечатление, что он долго не спал, а сейчас не выдержал и отрубился. Или его просто пристрелили…
От последней мысли обдало холодом. Отступившие было бредни о том, что я все еще во власти контролера, стали возвращаться обратно. Я потормошил Хлюпика за плечо. Тот мгновенно вскинулся. Осоловелые в первую секунду глаза стали приобретать осмысленность.
Живой. И на бред не похож. Я сдержал вздох облегчения и вернулся на койку. Хлюпик зевнул и потер глаза.
- Угрюмый, ты как? Лучше?
- Ты ел? - спросил я, проигнорировав идиотский вопрос.
- Давно, - отозвался он.
- Тогда доставай тушенку.
Он поднялся на ноги и потянул ящик из-под кровати.
- Сколько? - Вот ведь зануда.
- Сколько съешь, - буркнул я. - И мне одну. - Хлюпик выудил две банки тушенки. Коробка снова заняла свое законное место под кроватью. На нож в руках Хлюпика и его попытки открыть банку смотреть было больно. Но я решил не вмешиваться. Наконец одна из консервных жестянок с опасно зазубренными рваными краями попала мне в руки. Хлюпик начал изгаляться над второй.
- Если мясо с ножа ты не ел ни куска, - пробормотал я под нос, глядя на его потуги.
- Если, руки сложа, наблюдал свысока и в борьбу не вступал с подлецом, с палачом, значит, в жизни ты был ни при чем, - беззаботно поддержал он, кромсая неподдающуюся банку.
Я напрягся. Что-то в его голосе проскочило такое. Намек на издевку, что ли?
- Это ты о ком? - поинтересовался я.
- Это не я. - Хлюпик справился-таки с банкой, но поцарапал ладонь и теперь активно слюнявил царапину, сочащуюся кровью. - Это Высоцкий. Владимир Семенович. Честно.
Он посмотрел на меня до тошноты честными глазами. Так изящно мог издеваться Мунлайт, но от этого недомерка я таких пассажей не ожидал. Владимир Семеныч это. Надо же, интеллектуал какой. Хотя Хлюпику, пожалуй, за тридцать, значит, кто такой Высоцкий, он должен знать по хриплым аудиокассетам конца прошлого века, а не по фальшивому документальному кино начала нового.
Я вернулся к тушенке. Ел молча. На Хлюпика взгляда не поднял ни разу, пока не доскреб до жестяного донышка. Пустая банка полетела к двум своим подружкам из-под пива.
- Я смотрю, тебе лучше, - буркнул Хлюпик, перехватив мой взгляд.
- А я смотрю, ты разговорился, - парировал я. - Ну, раз у тебя приступ красноречия, расскажи, как мы здесь оказались.
Хлюпик просиял, как начищенный до блеска деревенский самовар. Даже тушенку отставил.
- А я уж думал, ты не спросишь, - победным тоном сообщил он. - Ты помнишь, что в туннеле было?
Я оглядел себя с ног до головы, взгляд споткнулся на перебинтованной ноге. Еще бы я не помнил. Незнакомые катакомбы, ржавый мост, жарки, доходяга-бюрер. Потом еще пачка неудачников и…
При воспоминании о контролере в висках снова запульсировало, а в ушах поднялся нестерпимый писк. Как от телевизора, вещающего настроечную таблицу. Только выше и громче в разы.
