Никита Аверин - Крым-2. Остров Головорезов
Каждый вечер после заката бригада копателей начинала рыть туннели под стены Джанкоя с целью их заминировать. Листоноши, быстро сообразив, что к чему, ответили симметрично. Туннельная война происходила невидимо и неслышно, лишь изредка над степью раздавались приглушенные хлопки подземных взрывов, да порой ополченцы возвращались, притаскивая с собой трупы — когда два туннеля случайно соединялись, и в узкой норе завязывался ожесточенный бой между ополченцами и листоношами.
Ополченцы в лагере держались особняком, ни с татарами, ни с казаками не контактировали, ни о каком взаимодействии родов войск слышать не хотели — и в результате за заложенных ими минах подорвался разъезд пластунов. Есаул и минг-баши позвали полковника ополчения на очередной совет. Постановили: хотя бы раз в день собираться и обмениваться планами — дабы татары не бомбили казаков, те не рубили ополченцев, которые, в свою очередь, обещали не подрывать ни тех, ни других.
Война, казалось бы, вошла в нормальное русло, Джанкой атаковали и днем, и ночью, и грубой силой, и хитростью, и инженерной мыслью — и цитадель листонош неминуемо бы пала, если бы в лагере (точнее, во всех трех лагерях) объединенных сил не появились бы странные личности в сером.
Это были сектанты Серого Света, у которых имелись свои старые счеты с кланом листонош.
У них даже палаток с собой не было — сектанты, точно серая пыль, равномерным слоем оседали на чужой территории и начинали мутить воду. Сами они в атаку не ходили, предпочитая вести просветительскую работу по ночам, у костра, агитируя людей. Вскоре стали происходить странные вещи: десятка два татар не явились на намаз, променяв муллу на гуру Серого Света; трое казаков пошли в самоубийственную атаку на Джанкой, обвязавшись динамитными шашками; ополченцы-саперы начали строить храм Серого Света...
Прежде чем руководство объединенных сил успело решить проблему сектантов, возникла еще одна трудность: к осаде Джанкоя примкнули пираты Рыжехвоста. Вместе с пиратами к стенам цитадели стянулись бандиты чуть ли не со всего Крыма. За ними подтянулись торговцы наркотой и, разумеется, маркитантки.
В лагере началось полное моральное разложение. Грабежи, драки, азартные игры и глупые смерти по пьянке происходили чуть ли не ежедневно. Осада отошла на второй план после разборок «кто кого пырнул» и «кто что украл».
Есаул отреагировал решительно и молниеносно. Отряд пластунов за одну ночь вырезал большую часть сектантов (некоторым удалось сбежать), а татарская сотня вынесла самых безбашенных бандитов, едва не спровоцировав крупномасштабную бойню с пиратами.
Словом, осада Джанкоя при таком развитии событий имела немного шансов на успех.
Поэтому, когда клан листонош предложил переговоры, весь руководящий состав осаждающих — есаул, минг-баши, полковник ополчения и капитан пиратской баржи — с радостью согласились.
Каково же было их удивление, когда парламентером оказался не кто иной, как сам Филателист!
Могучий старец в просторном белом балахоне (заменяющем белый флаг переговорщика) явился в штабной шатер один, без оружия, и абсолютно спокойным.
— Приветствую, — сказал он. — Салам алейкум!
Первым отреагировал пират.
— Давайте его скрутим! — взвился он. — Это же Филателист! Самый главный! Без него они не продержатся и дня!
— Погоди, — сказал ополченец. — Не торопись. Не дурак же он являться сюда один и без козыря в рукаве.
Филателист улыбнулся в усы:
— Верно мыслите, уважаемый.
Листоноша распахнул свой бурнус и продемонстрировал два десятка брикетов пластиковой взрывчатки, закрепленных на жилете.
— Стоит мне отпустить эту кнопку, — сказал он, показал зажатый в руке детонатор, — и от вашего лагеря останется только большая воронка. Я свое пожил, смерти не боюсь, а умереть во имя клана — большая честь.
— Чего вы хотите? — спросил есаул.
— Прекратить эту дурацкую войну.
— Это не в наших полномочиях.
— А в чьих же тогда?
— Хана Арслана Гирея Второго, гетмана Дорошенко, адмирала Рыжехвоста и совета управителей Симферополя, возглавляющих Союз Вольных Городов Крыма, — прилежно перечислил полковник ополчения.
— О-хо-хо! — вздохнул Филателист. — Правду говорят — у семи нянек дитя без глаза, а у четырнадцати — без двух. Ну и где я могу видеть всех этих уважаемых личностей?
Осаждающие замялись, а потом минг-баши сказал:
— В Старом Крыму. Там ставка командования.
— Прекрасно. Тогда я прошу права беспрепятственного проезда по вашей территории — для меня и моей охраны. И прекращения огня на время ведения переговоров. Идет?
— Удрать хочешь? — ощерился пират.
— Дурак, — искренне сказал Филателист. — Это у вас, пиратов, удрать — нормально. А я листоноша. Таким родился, таким и умру. Без клана меня нет. Куда я удеру?
— Идет, — кивнул есаул, и вслед за ним выразили свое согласие минг-баши, полковник ополчения и, чуть погодя, пират. — Неделю перемирия мы вам дадим. Заодно порядок наведем. Бандитов к ногтю, сектантов на кол... Поэтому если у нас будут постреливать — не обращайте внимания, это не по Джанкою, это так, уборка территории. Но если кого из ваших поймаем, или из цитадели хоть один выстрел в нашу сторону раздастся — не обессудьте, ответим всем, чем сможем, невзирая не перемирие.
Интерлюдия.
Сигнальные ракеты
Степной ветер принес с собой не только прохладу, но и тучи красного песка. Песчинки оседали за ворот широкой рубахи Пахома, смешивались с потом и моментально превращались в подобие наждачной бумаги, натирая плечи и спину погонщика. Почесываясь и чертыхаясь на каждом шагу, Пахом побрел к своему рюкзаку, притороченному к раме самодельного велосипеда. Немного покопавшись в рюкзаке, мужчина нашел то, что искал — видавшую виды арафатку. Платок этот достался ему от деда, а тот привез его из далекого Египта, ещё до катастрофы. Что это за место такое, Египет, Пахом не знал. И почему дед называл клетчатый платок столь необычным словом, «арафатка», тоже не ведал. Однако он любил хвастаться последним подарком от деда во время очередного возвращения в Джанкой, пропуская стаканчик в одной из харчевен в компании таких же простых работяг, как и он сам.
Укрыв лицо и шею от надоевшего песка, Пахом поразмышлял несколько мгновений, и решил укомплектоваться по полной программе. Отцепил от одного из поясных карабинов обмотанные изолентой гогглы и нацепил их поверх арафатки.
Теперь порядок, можно и оглядеться в поисках напарника и браминов.
Пахом и Ярик уже третий год пасли многочисленное стадо браминов, двухголовых коров, принадлежавших джанкойской общине. Стадо было общим, на его содержание собирались средства не только с рядовых обитателей Джанкой, свою лепту вносил и клан листонош. Ведь только ученые мужи из клана умели обрабатывать мясо браминов так, чтобы не только удалить из него все токсины и радиацию, но и оставить его после обработки пригодным для употребления в пищу. Эта говядина высоко ценилось не только внутри стен цитадели или в Джанкое, но и далеко за их пределами.
А Пахом и его напарник вносили плату своим трудом. Они, как и ещё несколько погонщиков, посменно приглядывали за браминами, перегоняя стадо с одного пастбища на другое. Конечно, растительность в окрестностях Джанкой сейчас небогатая, но для прокорма нескольких сотен хвостов её хватало. Почему хвостов? Да ведь хвост у брамина один, а головы — две.
Пахом оглядел раскинувшиеся перед его взглядом степные просторы. Судя по пылевым столбам и витающим в небе птицам (погонщик надеялся, что это просто птицы, а не степные попугаи), стадо отошло немного на юг. Конечно, это небольшое отклонение от традиционного маршрута, но иногда погонщики позволяли животным самим выбирать куда идти. Вдруг там травы больше? А если возникнет необходимость, то погонщики всегда могли пустить в дело свои длинные хлысты и направить стадо в нужную им сторону.
Где-то вдалеке громыхнуло, и Пахому показалось, что в небе он увидел отблеск молнии. Неужели гроза?
Понаблюдав ещё какое-то время за белесым небом и так и не заметив на нем ничего подозрительного, Пахом достал из рюкзака старенькую, но исправно работающую рацию. Вытянув антенну на максимум, он щелкнул тумблером и стал прослушивать частоты. Почти все каналы были забиты помехами и шумами, но иногда сквозь весь этот гул и скрежет прорывались обрывки фраз. В основном это были частицы так называемого «радио эхо» или «радиопризраки». Слова, произнесенные десятки лет назад, все еще блуждающие в эфирном потоке. Но если найти свободную частоту, то можно обмениваться сообщениями с напарником, используя азбуку Морзе.
