Александр Зорич - Стальной лабиринт
К родителям в Москву он даже не заехал — наврал про сроки, которые поджимают.
Но наврать себе Константин не смог, он знал, что боится оказаться в Москве, боится увидеть в своей гостиной Нину Белкину с мотоциклетным шлемом на сгибе локтя.
Боится, потому что не знает, чем такая встреча кончится. Точнее, именно потому, что знает.
Глава 3 В ОЧАГЕ ПОРАЖЕНИЯ
Харьков встретил абитуриента сорокаградусной июньской жарой, хмельным пивом «Рогань» и абсурдной канителью в приемной комиссии.
Вначале у Константина вообще не хотели брать документы — этого не хватало, того недоставало, а это вот надо в трех экземплярах и нотариально заверенным. «Нету? Как нету?! Положено!»
Но потом, когда узнали, что «Растов» не псевдоним и что он, Константин Александрович, нисколько не однофамилец, а сын Того Самого, майоры в приемке как по волшебству подобрели и все-все приняли с напутствием: «Потом остальное донесете». И даже — в обход правил — обеспечили жильем и питанием за три дня до первого экзамена.
Константин был майорам благодарен — жить ему было и впрямь негде, денег на поездку в Харьков он занял у друга, а в графе «будущее» у него значилась «полная неизвестность».
Экзамены он сдал отлично, благо после северов находился в превосходной умственной и физической форме.
Первый курс тоже окончил более-менее. И второй. А третий — на «отлично».
В свободное время пробавлялся все тем же фехтованием — тренировал желающих помушкетерствовать, на сей раз на общественных началах (работать кадетам в академии запрещалось). Учил контратакам и выпадам. Объяснял, чем сабля отличается от шпаги, а шпага от рапиры, почему манекен следует величать «Дядя Вася» и почему даже русские судьи во время поединков говорят по-французски.
А часы, оставшиеся от учебы и тренерской работы, проводил в пивной «Очаг», которую танкисты, конечно же, звали «Очагом поражения».
По воскресеньям ходил на танцы в Дом офицера.
Изредка пытался крутить романы.
Один раз — девушку звали Света, и она была очаровательно зеленоглаза — чуть было не докрутился до загса… Но «чуть было» не считается.
Константину нравилось идти по нагретой солнцем улице Полтавский шлях и чувствовать себя совершенно одиноким, адски неженатым и ничем не связанным кадетом, впереди у которого — вся Вселенная.
Наконец — последний экзамен: танк Растова прошел через эпицентр ядерного взрыва с оценкой «отлично».
На церемонию выпуска из Москвы прилетели отец, мать и Кеша, неразлучный со своим спаниелем, все таким же вертлявым и длинноухим, разве что чуточку седым.
Константин, который не видел семью уже давненько, не для виду обрадовался.
Все обиды забылись, трудности взаимопонимания казались курьезными.
Мать сильно постарела, отец похудел и как-то выцвел, лишь один Кеша не изменился…
Банкет «по случаю» Константин помнил смутно: вот они с товарищами обмывают его лейтенантские звезды, утопив их в чуть более звездном коньяке. Вот отец с рюмкой водки «Зеркальная струя» привычно вещает что-то про ответственность, про то, как важен танкист на поле боя, и все присутствующие рьяно ему аплодируют. Вот мать, как следует пригубив сладкого массандровского винца, с фальшивой задушевностью интересуется: «Ну, хоть невеста у тебя есть?», подразумевая, конечно, «раз нет ни денег, ни должности, ни перспектив в жизни, должна быть хотя бы Единственная…»
Вот Кеша, студент какого-то экстремально престижного факультета, рассказывает о своем грядущем назначении в Техноград — мол, это вопрос уже решенный. Вот сам он, пьяный лейтенант Растов, набравшись храбрости, спрашивает у Кеши, как сложились его отношения с «той красивой девчонкой… ну, помнишь, ты меня знакомил?»
Кеша меняется в лице.
— Нина? Нина вышла замуж… Если ты, конечно, о Нине.
— За кого?
— Да за дятла одного. Ничтожество полное. Демин фамилия… Зовут Альбертом.
— Я его знаю?
— Может, и знаешь. Мой одноклассник. Его папашу еще за хищения привлекали… В области добывающей промышленности… Громкое было дело, лет шесть тому назад. По визору каждый день показывали, в передаче «Русский суд».
— Шесть лет назад я на Кларе служил. Это, считай, параллельное измерение! Или, если хочешь, Московия Ивана Третьего! — пьяновато хохотнул Растов.
Кеша презрительно поморщился. Вечно сидящий на обезболивающих из-за своей утомительной, разрушительной хвори, он с детской страстностью ненавидел пьяных.
— В общем, этот Альберт такой же мудак, как его папаша, — прихлебывая зеленый лимонад разновидности «Тархун», резюмировал Кеша.
Даже не склонный к бережной регистрации чужих душевных движений Константин догадался, что короткий разговор о Нине причинил брату сильную душевную боль. Однако он уже не мог остановиться.
— Вот ты говоришь, этот Альберт Демин — мудак. Но ведь за что-то же такая девчонка, как Нина, его полюбила?!
При слове «полюбила» Кеша вздрогнул, как от удара электрическим током.
— Да пойми, Костя, она никого не в состоянии любить! Для нее люди — как куклы! Сегодня с одним поиграла, завтра — с другим! — В глазах Кеши блестели слезы.
Сердце Константина пронзила острая жалость, и он растроганно приобнял брата.
Хрупкий, беззащитный Кеша вдруг показался ему… мужчиной-цветком, мужчиной-бабочкой. Наступит студеное октябрьское утро, и бабочка-цветок уже не сможет никуда упорхнуть…
С банкета семейство Растовых уехало рано — отцу, теперь уже не заму, а Директору Тяжелой и Специальной Промышленности, предстояло держать речь перед ВГС — Высшим Государственным Советом.
Константин, вздохнув со стыдным облегчением, пошел догуливать.
Из остатка той праздничной ночи он запомнил немногое: черные дубы в саду имени Тараса Шевченко, он сидит на лавочке возле фонтана, а с его белой рубашки и форменных брюк на неумолимо сереющий к утру асфальт капает вода.
Слева — его закадычный друг Тема Перчик, справа — сосед по общежитию Юлик Найденко, а с Юликом — две официантки из «Очага поражения», имена которых неразличимыми соринками теряются в пене тех дней. Официантки нестройными голосами выводят: «Каким ты был, таким ты и остался…» Юлик громко икает.
«Ну вот я и офицер бронетанковых», — проносится в голове Растова. А со стороны каменной громадины Университета к их компании неторопливо приближаются двое в милицейской форме, и в старых каштанах очумело орут соловьи.
