Василий Головачев - Логово зверя. Исход зверя. Укрощение зверя
Поезд прибыл на Ярославский вокзал Москвы в семь утра.
К Антону, озиравшемуся у вагона, подошли два накачанных (просто горы мышц!) парня в спортивной форме, длинноволосый и коротко стриженный.
– Громов? – неожиданно тонким голосом осведомился длинноволосый.
– Он, – лаконично ответил Антон.
– Чапай за нами на полусогнутых.
Антон оглянулся на выходивших из вагона маму с дочкой, помахал им рукой.
– До свидания. Желаю добиться своего.
– Спасибо, – улыбнулась Татьяна. – Пусть и у вас все будет хорошо.
– Чего застрял? – повелительно бросил обернувшийся амбал-стриженый, угрюмый и чем-то недовольный. – Ходчей костыли переставляй.
Антон смерил его взглядом.
– Мышцами-то не играй, мисюра, кафтан треснет.
– Чо ты вякнул?! – удивился амбал. – Давно не космыряли?
– А ты попробуй, – «нехорошим» тоном предложил Антон.
Встречающие переглянулись.
Длинноволосый, с жидким голоском, шагнул к Громову, схватил за плечо, но почему-то промахнулся. Снова попытался вцепиться пятерней в плечо Антона и снова промахнулся. На его твердокаменной физиономии проявилась морщинка, означавшая, очевидно, удивление.
– Шагай вперед, лоб дешевый, – продолжил Антон с иронией, – и не кати масть, едалы береги. Понял?
– А?! – снова удивился длинноволосый, глянув на своего напарника. – Миха, этот карась залетный понты бутит! На «понял» нас взять хочет! Да я тебя!.. – Он попытался схватить Антона за грудки… и вдруг хекнул, съеживаясь, как сдувающийся воздушный шарик, присел, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть застрявший в легких воздух.
Антон посмотрел на стриженого.
– Помоги корешу, лохмач, и топайте вперед, пока я не рассердился.
Стриженый напрягся, сделал было шаг к Антону, но встретил его предупреждающий взгляд и начинать драку не решился. Помог подняться приятелю, и они поплелись по перрону, оглядываясь, озадаченные демонстрацией боевого мастерства не слишком крутым с виду мужиком.
На привокзальной площади Громова и его конвоиров ждала темно-зеленая «Ауди-8» с бело-синим номером. Амбалы, встретившие Антона у вагона, открыли дверцу, пошушукались с кем-то внутри, распахнули дверцу пошире.
– Залазь! – с ухмылкой бросил стриженый.
Антон наклонился, чтобы войти, и его ударили сзади по копчику так сильно, что он едва не взвыл от боли. Рванулся было из кабины назад, чтобы ответить обидчику, но в нос ему уперся ствол пистолета, и он вынужден был остановиться.
– Садись тихо, не рыпайся, – сказал кто-то с легким акцентом.
Дверца захлопнулась, «Ауди» тронулась с места.
Антон протер заслезившиеся глаза и встретил взгляд узкоглазого и смуглого мужчины на переднем сиденье. Повернул голову: рядом сидел милиционер-сержант с пистолетом, крупногабаритный и малоподвижный, с виду как монумент.
Душа похолодела.
«Неужели чертов монах передумал и меня снова решили упечь на нары?!» – мелькнула жуткая мысль.
– Будешь и дальше показывать крутой нрав, – продолжал узкоглазый, не то узбек, не то киргиз, – всплывешь уже в море. Это первое. Второе: никаких самостоятельных действий! Помни, что ты зэк, а не свободный гражданин. В любой момент тебя могут вернуть в камеру, только уже с другими последствиями. Ну, и третье: не вздумай бежать! Мы тебя из-под земли достанем. Уяснил?
Антон покосился на неподвижного здоровяка-сержанта, и ему расхотелось иметь дело с узкоглазым, а заодно и с монахом Марцианом, служившим своему черному господину – Мороку.
– Что мне надо будет делать?
– Вечером получишь инструкции. Отдыхай пока.
«Ауди», не обращая внимания на светофоры, дорожные знаки, разделительные полосы и посты ДПС, помчалась по Лесной улице, свернула на 2-ю Миусскую и остановилась во дворе многоэтажки напротив ресторана «Ботик Петра».
Страж порядка, сидевший рядом с Антоном, спрятал пистолет, вылез, открыл дверцу. Стоял он так удобно для неожиданного нападения, что у Антона мелькнула образная мысль: не соскочить ли ему с поезда, идущего в ад? Но он встретил насмешливо-предупреждающий взгляд узбека и внутренне поежился. Этот человек, явно какая-то шишка в милицейских рядах, наверняка подстраховался и запросто мог выстрелить ему в спину.
Громов вылез.
«Ауди» уехала. Зато следом подъехал милицейский «Форд» с мигалками. Подозрения Антона имели почву: его не выпускали из поля зрения, причем скорее всего еще с Костромы, хотя он и не учуял слежку.
«Нюх потерял, рэкс», – проворчал кто-то внутри Антона сожалеюще.
Сержант повел подопечного в подъезд многоэтажки. Поднялись на девятый этаж. Сержант позвонил в дверь под номером 32, обитую коричневым пластиком. Дверь открыл хмурый тип в майке и шортах, с давней щетиной на щеках. Возраст его определить было трудно: в пределах от тридцати пяти до пятидесяти. Он не удивился появлению сержанта, что означало: это либо штатный сотрудник милиции, либо нештатный, что сути не меняло.
– Заходи, располагайся, – бросил сержант.
Антон вошел.
Дверь за ним закрылась.
– Проходи, – отступил в сторону небритый, окинув фигуру Громова равнодушным взглядом. – Твои апартаменты слева.
Квартира была двухкомнатной.
Антону досталась небольшая спальня с узкой кроватью, застеленной тонким одеяльцем, со столиком в углу и шкафом с двумя десятками книг. Никаких излишеств. Чисто, просто, неуютно. Казарма.
Антон оглянулся.
Сосед смотрел на него ничего не выражающими оловянными глазами.
– Жрать захочешь – еда в холодильнике.
– Тебя как звать? – поинтересовался Антон.
– Рудик, – ответил небритый после паузы и удалился в свою комнату. Спрашивать имя соседа он не стал.
Антон осмотрелся, присел на высокую кровать, оказавшуюся жесткой, как тюремный топчан. Выглянул в окно: дома, дома, стройка, дворы, зелень кое-где. Москва, ешкин кот!
Он прилег. В голову начали лезть разные дурные мысли от «утопиться в ванне, что ли?» до «сбегу к чертовой матери»! Тогда он залез под душ и с удовольствием помылся, расслабляясь, вытерся одним из небольших серых полотенец также казарменного вида. Забрел на кухню. В холодильнике оказался сыр, батон колбасы и кефир. Негусто, однако.
Подумав, Антон отрезал приличный кусок колбасы, съел с хлебом, отыскавшимся в шкафчике над столом, сделал чай и выпил с бутербродом.
Сосед не показывался.
