Андрей Завадский - День победы
Вертолет готовили к вылету, и рядом переминались с ноги на ногу человек двадцать боевиков, увешанных оружием. Пока несколько чеченцев заправляли винтокрылую машину, другие грузили внутрь цинки с патронами, забросив в грузовую кабину и тяжелый пулемет "Утес".
Приблизившись к своему товарищу, Федор Смирнов, морщась от боли в разбитых губах, спросил:
- Что это значит? Чего они хотят?
- Хотят найти партизан! Они сказали, что перережут мне горло, если не буду выполнять приказы!
- Все будет путем! - Смирнов хлопнул парня по плечу. - Мы им нужны, только попугают, но ничего не сделают! Ты вертолетом то умеешь управлять?
- У меня налет десять часов, - растерянно произнес молодой пилот. Смирнов понял, что ему лет двадцать всего.
- Ладно, прорвемся! Я Федор, а тебя как звать?
- Леха. Алексей.
- Вот что, Алексей, давай в кабину, будешь вторым пилотом. Придется пока слушаться этих чурок!
Смирнов уселся в пилотское кресло, кривясь от боли и ломоты в избитом теле. Болело все и сразу, тяжелые ботинки чеченского боевика основательно прошлись по ребрам, так что каждый вдох сопровождался жуткой болью. Стараясь двигаться медленно и плавно, летчик надел наушники, покосился на занявшего соседнее кресло напарника:
- Готов?
- Так точно!
Сзади, из грузовой кабины, доносилась возня, лязг металла и гортанные возгласы. Двадцать вооруженных до зубов чеченцев рассаживались на скамьях, установленных вдоль бортов Ми-8. Из проемов иллюминаторов наружу уже уставились раструбами пламегасителей пулеметы - справа ПКМ, а слева тяжелый "Утес" калибра 12,7 миллиметра.
- Запуск турбин!
Пальцы Федора Смирнова легко, словно пальцы пианиста, пробежались по приборной панели, касаясь тумблеров и клавишей. Над головами пилотов с гулом ожили спаренные турбовальные двигатели ТВЗ-117, и широкие лопасти несущего винта медленно начали разгон, взвихривая воздух и заставляя закручиваться миниатюрными смерчами пыль, покрывавшую бетонку.
- Взлетаем!
Тяжелый вертолет медленно оторвался от земли, взмывая над аэродромными строениями. Развернувшись по дуге, винтокрылая машина направилась на юг, к той призрачной линии, за которую сами американцы не рисковали заходить, если не были уверены в своих силах.
- Десятый, я земля, приказываю вернуться! Немедленно садитесь!
- Эй, - Смирнов высунулся в проем двери кабины пилотов, окликнув чеченцев: - Нас запрашивает контрольная вышка! Требуют, чтоб приземлились!
- Делай, что я говорю! - рыкнул вожак чеченцев, злой, резко пахнущий потом и оружейной смазкой, нависнув над пилотами. - Не вздумай садиться, или выпущу кишки!
Вертолет по кругу прошел над аэродромом, и летчики видели воцарившуюся там суету. Кто-то выскочил на летное поле, размахивая руками, а эфир пронзали истеричные приказы диспетчера, буравчиком ввинчивавшиеся в мозг Смирнова. Вдруг в рокот турбин вплелся новый звук, отрывистый и резкий, и пилот увидел протянувшиеся к земле пулеметные трассы. Чеченцы разом ударили с обоих бортов, обдав летное поле свинцовой волной. Было видно, как тяжелые пули сбивают с ног метавшихся по земле людей, рвут в клочья обшивку стоявших вдоль взлетной полосы вертолетов.
Пулеметы рычали в два голоса примерно минуту, выпустив несколько сотен пуль, прошедшихся по аэродрому свинцовым шквалом. Длинная очередь, выпущенная из "Утеса", вспорола покатый бок цистерны топливозаправщика, и над аэродромом вспух черно-рыжий шар взрыва. Несколько чеченцев добавили из автоматов, не слишком надеясь во что-то попасть, но добавив суеты и неразберихи.
- Летим, - приказал чеченец, занявший половину кабины пилотов и не выпускавший из рук массивную девятимиллиметровую "Берету-92". - Вперед!
Оставляя за собой разгромленный аэродром, усеянное телами летное поле, над которым медленно поднимался черный столб дыма, Ми-8, сопровождаемый стрекотом винтов, исчез за горизонтом, направляясь в сторону демаркационной линии, за которой чеченцев ждал еще один бой.
Когда полковник Басов скомандовал привал, Олег Бурцев едва не рухнул, как подкошенный, туда, где его застал оклик командира. Бывший десантник опустился на холодную землю, чувствуя, что снова встать уже не сможет. Все тело одеревенело, ноги от пятки до бедра сводило судорогой, ступни, будто огнем горели. Последний переход дался Олегу с трудом, силы уже были на исходе, и лишь упрямство, желание сделать что-то назло уверенному в своей победе врагу, заставляло сержанта шагать вперед сквозь предрассветный сумрак, которому уже уступила место ночная тьма.
- Двадцать минут привал, - негромко произнес Басов, единственный из отряда, кто оставался на ногах и сейчас озирался по сторонам, не выпуская из рук тяжелую винтовку СВД, с которой не расставался все эти часы. - Не курить, громко не разговаривать! По сторонам смотреть!
Для полковника тех, кто был с ним сейчас, время превратилось в замкнутую петлю, словно пьяных киномеханик поставил закольцованную пленку. Снова бег через глухую чащу, по своей земле. Вновь за спиной - поле выигранной битвы, но цена победы оказалась непомерно высока, и горстке уцелевших предстоит скрываться от идущих по следу охотников, отстреливаясь последними патронами, отбиваясь из последних сил, пытаясь подороже продать свои жизни. Они выиграли бой, но война была уже, кажется, проиграна без права на реванш.
Партизаны, из которых после приказа полковника словно вынули какой-то невидимый стержень, безвольно расселись на холодной земле, приходя в себя после стремительного броска. Несколько минут над прогалиной, стиснутой со всех сторон давно уже потерявшим листву кустарником, стояло лишь тяжелое дыхание уставших людей. Восемь мужчин и одна женщина приходили в себя после стремительного, из последних сил, броска через заросли. Разговаривать и не хотелось, лишь бы унять бешено колотившееся в груди сердце, да и курить, учитывая, что впереди был столь же долгий и изнурительный переход, не стоило, это понимал каждый. К тому же запах дыма в этом девственном лесу разнесся бы далеко, достигнув того, кому вовсе не стоило знать о присутствии рядом горстки измотанных бегом партизан, почти безоружных и едва ли способных долго обороняться.
Сам Басов, заставлявший себя быть примером для бойцов, подошел к самодельным носилкам, на которых неподвижно лежало укрытое бушлатом тело, казавшееся необычно грузным, большим.
- Как Слава? - Полковник взглянул на двух бойцов, сидевших на земле возле носилок.
- Жив. Пока дышит. Командир, не протянет он долго! Врач нужен, больница нормальная!
Алексей Басов лишь кивнул в ответ. Раненого товарища несли по очереди, лишь единственная в отряде женщина была от этого освобождена. Пока кто-то тащил носилки, другие забирали его оружие, потом, через километр или меньше, менялись местами. Партизаны торопились, хотя уже не верили, что раненого удастся донести туда, где ему помогут. Но бросить товарища, еще живого, никто не мог, кажется, даже думать об этом люди боялись.
Неожиданно партизан пошевелился, и, открыв глаза, мутным от переполнивших его организм наркотиков взглядом уставился на склонившегося над ним полковника.
- Командир, пить дай, пожалуйста, - едва слышно прохрипел, с силой выталкивая из себя каждое слово, Слава. - Пить хочется!
- Потерпи, брат. Тебя ранило в живот, нельзя тебе пить.
Партизан закрыл глаза, вновь проваливаясь в забытье, но когда Басов уже хотел отойти, вновь пришел в себя, произнеся с неожиданной твердостью:
- Оставьте меня здесь. Я свое отвоевал.
- Ерунду не говори, - отрезал полковник. - Мы своих не бросаем! Прихватят, то всех разом, а если выберемся, тоже вместе!
Отойдя от носилок, Алексей Басов скользнул взглядом по еще одному попутчику, сидевшему под деревом, спиной прислонившись к шероховатому стволу и устало закрыв глаза. Этот человек резко отличался от других своей одеждой - на нем был не камуфляж и "разгрузка", а летный комбинезон с яркими нашивками на рукавах - и отсутствием оружия. А еще тем, что руки его были крепко стянуты за запястья ремнем.
Почувствовав на себе чужой взгляд, американский пилот открыл глаза, уставившись на полковника. Басов усмехнулся. Если раньше пленник смотрел со страхом, ожидая, наверное, что его прямо сейчас прикончат, пустят пулю в затылок, то теперь в глазах американца была видна лишь усталость. Он бежал со всеми наравне, продирался сквозь заросли, подгоняемый конвоирами, но еще сильнее - собственным страхом, страхом того, что если он будет тормозить отряд, от него избавятся, бросив в этой чаще.
- Как думаешь, командир, нас ищут? - Это Бурцев негромко окликнул застывшего на краю поляны полковника.
- Надеюсь, нет. Пиндосам мы все-таки вломили по первое число, у них сейчас хватит забот.
Полковник посмотрел вверх. Над головой сплетались ветви деревьев, с которых давно уже облетела листва, сейчас шелестевшая под ногами при каждом шаге. В этом прозрачном лесу негде было теперь прятаться, взгляд, направленный сверху, легко обнаружит беглецов, а на фоне скованной ночным морозцем земли тепло их тел будет замечено вражескими хитрыми приборами за несколько верст. Оставалось лишь полагаться на необычайное везение или промысел Божий, это уж как кому больше нравится.
