Дин Кунц - Покровитель
Посетители смотрели на них, и Лаура не стала возражать.
– Это рядом, всего в двух кварталах отсюда. Они вернулись в машину, проехали два квартала и остановились перед невзрачным фасадом ресторана, стоявшего в торговом районе города.
Лаура теперь знала его необыкновенную внимательность и ждала в машине, когда он обойдет машину и откроет ей дверцу, но когда он это сделал, она увидела, что он стоит в глубокой луже.
– О, ваши ботинки! – сказала она.
– Они высохнут. Держите зонтик, а я перенесу вас через лужу.
Он вынул ее из машины и перенес через лужу с такой легкостью, как будто она весила не больше пуховой подушки. Он поставил ее на сухой тротуар и без зонта вернулся к машине, чтобы закрыть двери.
Французский ресторан был немного меньше итальянского. Их посадили за дальний столик, стоящий возле кухни, и ботинки Даниэля хлюпали по дороге к столику.
– Вы схватите пневмонию, – забеспокоилась Лаура, когда они сели и заказали два драй-сакса.
– Только не я. У меня прекрасная иммунная система. Я никогда не болею. Однажды, во время операции во Вьетнаме, я был отрезан от своего взвода и провел целую неделю один в джунглях, дождь тогда не прекращался ни на минуту, на мне не было сухой нитки, когда я добрался до своего лагеря, но у меня даже не было насморка.
Когда они допивали вино и делали заказ, он был расслаблен как никогда, и оказался в действительности последовательным, приятным и даже удивительным собеседником. Когда их заказ принесли – лосося в укропном соусе для нее и запеченых устриц для него, – стало очевидно, что еда ужасна, несмотря на то, что цены были вдвое выше, чем в итальянском ресторане; его смущение снова стало расти, и он едва мог выразить свои мысли. Лаура заявила, что еда великолепна, и с аппетитом жевала каждый кусочек, но это было бесполезно, его трудно было одурачить.
Кухонный персонал и официанты тоже были медлительны. Когда Даниэль оплатил счет и проводил ее к машине, перенося снова через лужу, как маленькую девочку, они на полчаса опаздывали в кино, на которое собирались.
– Все в порядке, – сказала Лаура, – мы можем войти позже и остаться на следующий сеанс, чтобы посмотреть начало.
– Нет, нет, – сказал он. – Так кино невозможно смотреть. Вам это не понравится. Я хочу, чтобы сегодня все было великолепно.
– Расслабьтесь, у меня есть чувство юмора.
Он недоверчиво посмотрел на нее, она улыбнулась и он улыбнулся в ответ, но его улыбка была вымученной.
– Если вы не хотите сейчас идти в кино, – сказала Лаура, – ради Бога. Я согласна пойти туда, куда вы предложите.
Он кивнул и выехал на улицу. Они проехали несколько миль, прежде чем она поняла, что он везет ее домой.
Всю дорогу от машины до ее дверей он извинялся за испорченный вечер, а она уверяла его, что ничуть не была расстроена этим. Когда она сунула ключ в дверной замок, он повернулся и ушел, не спрашивая прощального поцелуя, не дожидаясь ее приглашения в дом.
Она обернулась посмотреть на него, когда сильный порыв ветра вывернул наизнанку его зонт. Он боролся с ним всю дорогу, дважды чуть не потеряв равновесия. Когда он дошел до дорожки, ему наконец удалось правильно вывернуть зонт, но ветер тут же снова вывернул его. Раздраженно он швырнул его в ближайшие кусты и посмотрел на Лауру. Он уже промок с головы до ног, и при тусклом свете уличного фонаря она видела, как безнадежно висел на нем его костюм. Он был здоровым парнем, но вода и ветер сделали его внешность забавной. Она знала, что ей не нужно было бы смеяться, но ничего не могла с собой поделать.
– Вы чертовски красивы, Лаура Шан! – закричал он с дорожки. – Бог мне свидетель, вы очень красивы.
Потом он торопливо исчез во тьме. Проклиная свой смех, она вошла в дом и переоделась в пижаму. Было только двадцать один час двадцать минут.
Даниэль был самым беспомощным и милым парнем из тех, которых она встречала после смерти отца.
В 21.30 зазвонил телефон. Даниэль сказал:
– Вы когда-нибудь снова согласитесь провести со мной вечер?
– Я думала, что вы никогда не позвоните.
– Вы так думали?
– Конечно.
– Обед и кино? – спросил он.
– Звучит неплохо.
– Мы больше не пойдем в этот ужасный французский ресторан. Прошу прощения за это.
– Мне все равно куда мы пойдем, – сказала она, – но если мы сядем за столик, обещайте мне, что мы там и останемся.
– Со мной иногда бывает такое. Как я уже сказал… Я всегда чувствовал себя неловко в обществе красивой женщины.
– Такой, как ваша мама.
– Это так. Она отвергала меня. Отвергала моего отца. Я никогда не чувствовал материнского тепла от этой женщины. Она ушла от нас, когда мне было одиннадцать лет.
– Должно быть, это было тяжело.
– Вы гораздо красивее ее и пугаете меня до смерти.
– Вы мне льстите.
– Прошу прощения, но это правда. Дело в том, что даже при вашей красоте вы вдвое менее красивы своих рассказов, и это пугает меня еще больше. Что может такой гений, как вы, найти в таком парне, как я – разве что комика?
– Один вопрос, Даниэль.
– Данни.
– Один вопрос, Данни. Какой вы к черту биржевой маклер? Неужели вам это удается?
– Я первоклассный маклер, – сказал он с такой очевидной гордостью, что она поняла – он говорит правду. – Мои клиенты молятся на меня и у меня есть немного ценных бумаг, которые поднялись в цене уже в три раза. Как биржевой аналитик, брокер и советник, я никогда не даю ветру шанса вывернуть мой зонтик наизнанку.
ГЛАВА 2
В полдень, перед взрывом в здании института, Стефан предпринял свое предполагаемое последнее путешествие по Дороге Молнии. Это была незнакомая поездка в 10 января 1988 года, не отмеченная в официальном расписании и никак не связанная с целями его коллег.
Светлый снег падал в горах Сан-Бернардино, когда он прибыл туда, но он был одет по погоде – в резиновых сапогах, кожаных перчатках и морском бушлате. Он спрятался за поваленным стволом сосны, намереваясь дождаться, когда прекратятся мощные вспышки молний.
Он посмотрел на свои часы в ярком свете вспышки был удивлен тем, как поздно он прибыл. У него оставалось меньше сорока минут, чтобы спасти Лауру, прежде чем она будет убита. Если он промедлит и опоздает, другого случая не представится.
Хотя последние яркие вспышки молний продолжали вспарывать небо, а раскаты грома эхом отдавались в горах, он торопливо вышел из-за деревьев и побрел по белому полю, где снег достигал колен. Снег проваливался под ногами и замедлял движение, как будто ему приходилось брести по глубокой воде. Он дважды падал, снег забивался в сапоги, а сильные порывы ветра обрушивались на него, как будто хотели специально сбить его с ног. Когда он пересек поле и вышел на дорогу, его штаны и бушлат промокли насквозь, ноги замерзли и он потерял еще пять минут.
Дорога была чистой от снега, не считая небольших наносов, вызванных порывами ветра. Шторм начинал усиливаться. Хлопья снега стали меньше, чем когда он только прибыл, но падали в два раза быстрее. Скоро дорога тоже будет тяжело проходимой. Стефан заметил знак на обочине – указатель: Озеро Арроухед, 1 миля – и был потрясен, обнаружив, что был гораздо дальше от Лауры, чем предполагал.
Вглядевшись на север, он увидел свет электрического фонаря, едва заметный в этот серый, промозглый полдень; в 300 ярдах от него стояло одноэтажное здание с припаркованными автомобилями. Он немедленно отправился туда, нагнув голову, чтобы защитить лицо от ледяных зубов ветра.
Он должен был найти машину. Лауре оставалось жить меньше получаса, а она находилась в 10-ти милях от него.
ГЛАВА 3
Через пять месяцев после первой встречи – в субботу 16 июля 1977 года, через шесть недель после окончания университета, Лаура вышла замуж за Данни Пакарда. Единственными двумя гостями на свадьбе, оба из которых были свидетелями, были отец Данни, Сэм Пакард, и Тельма Акерсон.
Сэм был приятным, седовласым, пятидесятилетним мужчиной, карликового роста по сравнению с сыном. Во время короткой церемонии он заплакал, Данни повернулся и спросил:
– Ты в порядке, папа?
На что Сэм кивнул, шмыгнул носом и сказал им не обращать на него внимания, но через минуту заплакал снова. Священник объявил:
– Сын мой, слезы твоего отца – это слезы радости, позвольте на этом и закончить – у меня еще три церемонии.
Даже если бы отец жениха не проявлял столь бурно свои эмоции, а сам жених не был бы великаном с сердцем олененка, их свадьба была бы запоминающейся из-за Тельмы. Ее волосы были подстрижены в странном лохматом стиле со свисающим со лба локоном, который был окрашен в пурпурный цвет. В середине лета – и на свадьбе тоже – она была в высоких красных сапогах, узких черных слаксах и разлохмаченной черной блузке, специально разлохмаченной, собранной в поясе обычной стальной цепью, которая служила поясом. Ее глаза были подкрашены ярко-пурпурными тенями, а губы окрашены ярко-красной помадой, в одном ухе висела серьга в виде рыболовного крючка.
