Сьюзен Коллинз - Воспламенение
Вторая натура. Инстинкт. Я поворачиваюсь, натягивая стрелу, хотя уже понимаю, что преимущество не на моей стороне. Я вижу белую униформу Миротворца, резкий подбородок, светло-коричневую радужную оболочку, в которой моя стрела найдет себе пристанище. Но оружие падает на землю, и теперь уже невооруженная женщина протягивает мне что-то на своей перчатке.
— Стой! — кричит она.
Я колеблюсь, не в состоянии понять данный поворот событий. Возможно, у них есть приказ оставить меня живой, но они могут мучить меня, обвиняя в преступлениях каждого человека, которого я когда-либо знала. Давай, удачи с этим, думаю я. Мои пальцы почти решают выпустить стрелу, когда я вижу то, что лежит на перчатке. Это маленький белый круглый хлеб. Скорее даже крекер, на самом деле. Серый и сырой по краям. Но изображение, расположенное в его центре, совершенно ясно.
Часть II
Подавление
Глава 10
Это моя сойка-пересмешница.
В этом нет никакого смысла. Моя птица, запеченная в хлебе. В отличие от стильных исполнений, которые я видела в Капитолии, это определенно не дань моде.
— Что это? Что это значит? — спрашиваю я резко, все еще готовая убить.
— Это значит, что мы на твоей стороне, — говорит дрожащий голос позади меня.
Я не видела ее, когда пришла. Она, должно быть, была в доме. Я не отвожу взгляда от своей основной цели. Вероятно, вновь прибывшая вооружена, но, держу пари, она не рискнет позволить мне услышать щелчок, который будет означать, что моя смерть неизбежна, зная, что я мгновенно убью ее товарища.
— Подойди, чтобы я могла тебя видеть, — приказываю я.
— Она не может, она… — начинает женщина с крекером.
— Подойди! — кричу я. Шаг и волочащийся звук. Я могу слышать усилие, которого требует движение. Другая женщина, или, возможно, мне следует называть ее девушкой, так как она примерно моего возраста, появляется, хромая, в поле моего зрения. Она одета в неподходящий по размеру для ее маленькой фигурки костюм Миротворца с белым меховым плащом. Она не несет видимого оружия. Ее руки заняты опорой на костыль, сделанный из сломанной ветки. Носок ее правого ботинка скребет по снегу, отсюда и волочащийся звук.
Я рассматриваю ярко-красное от холода лицо девушки. У нее кривоватые зубы и большая родинка над одним из шоколадно-коричневых глаз. Она не Миротворец. И не житель Капитолия.
— Кто вы? — спрашиваю я осторожно, но не менее воинственно.
— Меня зовут Твил, — говорит женщина. Она постарше. Возможно, тридцать пять, или около того. — А это Бонни. Мы сбежали из Дистрикта-8.
Дистрикт-8! Тогда они должны знать о восстании!
— Где вы взяли униформы? — спрашиваю я.
— Я украла их с фабрики, — говорит Бонни. — Мы делаем их там. Только я думала, что они будут для… кое-кого другого. Поэтому они так плохо сидят.
— Оружие взяли у мертвого Миротворца, — говорит Твил, проследив за моим взглядом.
— А крекер в твоей руке? С птицей. Что насчет него? — спрашиваю я.
— Разве ты не знаешь, Китнисс? — Бонни кажется искренне удивленной.
Они узнали меня. Конечно, они узнали меня. Мое лицо открыто, и я стою здесь, за границами Дистрикта-12, направляя в них стрелу. Кто еще это может быть?
— Я знаю, что это соответствует броши, которую я носила на арене.
— Она не знает, — мягко говорит Бонни. — Возможно, ни о чем.
Внезапно я ощущаю потребность проявить свою осведомленность.
— Я знаю, что у вас было восстание в Восьмом.
— Да, именно поэтому мы должны были уйти, — говорит Твил.
— Так, у вас это получилось, и вы ушли. Что вы собираетесь делать теперь? — спрашиваю я.
— Мы направляемся в Тринадцатый Дистрикт, — отвечает Твил.
— Тринадцатый? — удивляюсь я. — Нет никакого Тринадцатого. Это старая карта.
— Семидесятипятилетняя, — говорит Твил.
Бонни перемещает свой костыль и вздрагивает.
— Что с твоей ногой? — спрашиваю я.
— Я подвернула лодыжку. Мои ботинки слишком большие, — отвечает она.
Я прикусываю губу. Моя интуиция подсказывает мне, что они говорят правду. И за этой правдой кроется много информации, которую я бы хотела получить. И все же я делаю шаг вперед и забираю оружие Твил, прежде чем опустить свое. Затем я мгновение колеблюсь, думая о том другом дне в лесу, когда мы с Гейлом наблюдали, как планолет появился из ниоткуда и забрал двух беглецов из Капитолия. В парня бросили копье и мгновенно убили. Рыжеволосую девушку, которую я узнала, когда была в
Капитолии, искалечили и превратили в немую служанку, называемую «безгласой».
— Кто-нибудь идет за вами?
— Мы так не думаем. Мы думаем, что они считают, что мы были убиты во время взрыва на фабрике, — говорит Твил. — Только по счастливой случайности этого не произошло.
— Ладно, пойдемте внутрь, — произношу я, кивая в сторону бетонного дома. Я иду за ними, неся оружие.
Бонни садится прямо у очага, перед этим сняв и расстелив под собой плащ Миротворца. Она протягивает свои руки к слабому огоньку, который горит на одном конце обугленного полена. Ее кожа столь бледна, что кажется прозрачной, и я могу видеть, как огонь просвечивает сквозь нее. Твил пытается накинуть плащ, который, должно быть, ее собственный, на дрожащую девушку.
Оловянная консервная банка, наполовину обрезанная, с неровными и опасными краями стоит на золе, наполненная горсткой сосновых игл, плавающей в воде.
— Делаете чай? — спрашиваю я.
— На самом деле мы не уверены. Я помню, как видела, что кто-то делал это с сосновыми иглами на Голодных Играх несколько лет назад. По крайней мере, мне кажется, это были сосновые иглы, — говорит Твил, хмурясь.
Я помню Дистрикт-8, уродливое городское место, зловонное от промышленных паров, люди живут в захудалых арендованных квартирах. Ни травинки в поле зрения. Никакой возможности что-либо узнать о природе. Это просто чудо, что эти двое смогли пройти так далеко.
— И еды нет? — спрашиваю я.
Бонни кивает.
— Мы взяли, сколько могли, но ее было так мало. Она закончилась почти мгновенно. — От дрожи ее голоса рушится моя последняя защита. Она просто голодающая покалеченная девочка, убегающая от Капитолия.
— Ну, ладно, значит, сегодня ваш счастливый день, — говорю я, ставя сумку для дичи на пол. Люди по всему Дистрикту голодают, но у нас еды еще более чем достаточно. Так что, я раздаю ее потихоньку. У меня есть свои приоритеты: семья Гейла, Сальная Сэй, некоторые другие продавцы из Котла, который был закрыт. У моей мамы есть другие люди, в основном пациенты, которым она хочет помочь. Этим утром я специально до отказа набила сумку едой, чтобы мама, увидев то, как опустела кладовая, подумала, что я пошла навестить голодающих. Так я выигрывала время, чтобы сходить к озеру, пока она не будет волноваться. Я собиралась раздать пищу вечером, когда вернусь, но теперь я понимаю, что этого не случится.
Из сумки я достаю две свежие булочки со слоем сыра, запеченного сверху. Они есть у нас дома всегда с тех пор, как Пит узнал, что они мои любимые. Я бросаю одну Твил, но подхожу и кладу другую Бонни на колени, так как ее зрительная координация в настоящее время кажется слегка сомнительной, а я не хочу, чтобы еда угодила в огонь.
— О! — говорит Бонни. — Это все для меня?
Что-то во мне переворачивается, потому что я вспоминаю другой голос. Руты. На арене. Когда я дела ей ножку грусенка.
— В первый раз съела целую ножку. — Неверие постоянно голодающего человека.
— Да, ешь, — говорю я. Бонни держит булочку так, как будто до сих пор не может поверить, что она реальна, и затем раз за разом погружает в нее зубы, не способная остановиться. — Будет лучше, если ты прожуешь ее. — Она кивает, пытаясь замедлиться, но я знаю, как это трудно, когда у тебя пустой желудок. — Думаю, ваш чай готов. — Я вытаскиваю консервную банку из золы. Твил находит в своей сумке две оловянные чашки, и я наливаю в них чай, ставя на пол охлаждаться. Они ютятся вместе, едят и дуют на чай, отпивая маленькими глотками, пока я развожу огонь. Я жду до тех пор, пока они не слижут жир со своих пальцев, чтобы спросить:
— Так какая у вас история?
И они рассказывают мне.
Начиная с Голодных Игр в Восьмом росло недовольство. Оно всегда в некоторой степени там было. Но теперь разговоров стало недостаточно, и идея принять меры перешла от желания в действие. На текстильных фабриках, обслуживающих Панем, невероятно шумно из-за машин, что позволило словам благополучно и незаметно передаваться, когда губы фактически прикасались к уху. Твил преподавала в школе, а Бонни была одной из ее учениц. После того, как раздавался последний звонок, они обе проводили четырехчасовую смену на фабрике, специализирующейся на создании униформы Миротворцев. Для Бонни, которая работала на холодном приемном складе, потребовались месяцы, чтобы обеспечить две униформы: пара ботинок здесь, пара штанов там. Они предназначались для Твил и ее мужа, потому что было очевидно, что когда начнется восстание, крайне важно сообщить об этом за пределы Восьмого. Если оно распространится, то будет успешным.
