Андрей Круз - Эпоха мертвых. Москва
Едва мы вкатили на улицу Автопроездную, я сразу понял, что нам ничего в институте не светит. Потому что института не было, а было заваленное мощным взрывом или серией взрывов здание, от которого осталась груда изломанных стройматериалов. О чем я и известил Соловьева. Он кивнул и дал команду проезжать без остановки, только замедлиться до пешеходной скорости. Мало ли, что разглядим в последний момент.
- Думаешь, твое начальство взорвало? - спросил меня Бугаев.
- А кто же еще? Они, разумеется. - подтвердил я. - Разом все вопросы сняли. Чтобы не копался никто.
- Значит, точно от них все пошло. - кивнул капитан.
БТР сбросил скорость и, слегка порыкивая дизелем, медленно поехал вдоль почти полностью завалившегося бетонного забора, объезжая наиболее крупные обломки бетона, лежащие на дороге. Обломков немного было, кстати, взрыв был произведен с умом, профессионально, здание просто сложилось внутрь себя. Тут и с экскаватором не один день провозишься.
Возле пролома я увидел сидящего на асфальте мертвяка, одетого в знакомый, хоть и очень грязный наряд. Я присмотрелся внимательно. Олег. Олег Володько, которого по-прежнему можно было узнать, несмотря на обвисшее, бледное, частично разложившееся лицо, измазанное запекшейся кровью.
- Остановите пожалуйста. - сказал я охрипшим голосом.
- Стой, Копыто. - не задавая вопросов скомандовал Соловьев.
БТР, слегка качнувшись, остановился. Володько, сидящий неподвижно на земле, поднял голову и уставился на меня, спрыгнувшего с брони. Глаза были не Олега. Если все остальное, несмотря на посмертные изменения, было узнаваемо, даже две дырки от пуль против сердца, куда выстрелил Оверчук, то глаза были совершенно другими. Странная смесь равнодушия, даже непонимания, одновременно с невозможной, удушающей злобой и голодом, вот что они, как мне казалось, излучали. Это даже не его взгляд был, это как будто нечто смотрело через его глаза на меня, ненавидело меня за то, что я живой, и хотело поглотить.
Я достал из кобуры ПБ. Не знаю, почему не взялся за автомат, а именно за пистолет. Это какой-то знак уважения к покойному? Может быть. Может быть, это еще станет когда-нибудь ритуалом. Последним "прости".
Володько издал тот самый еле слышный скулящий звук, который я уже не раз слышал от мертвяков, начал быстро и ловко подниматься с земли. Он уже был "ветераном", быстрым и хищным, непонятно только, почему он не убежал и не кинулся сразу. Да это и не важно теперь. Я навел пистолет ему в лоб, большим пальцем оттянул рубчатую округлую головку курка, взведя его с хрустящим щелчком, и нажал на спуск. Хлопнул выстрел, во лбу у Олега появилось отверстие, а сам он рухнул навзничь. И не больше не шевелился.
Я спустил курок с боевого взвода и убрал пистолет в кобуру. Ну, вот и все. Хоть одному человеку из тех, кто работал со мной, отдал последний долг. Я вернулся к машине и Соловьев, ничего у меня не спрашивая, дал команду трогаться с места.
- Копыто, давай теперь на Ленинградку, по утвержденному маршруту. Посмотрим там, как спасать программистов. - сказал он в люк.
- Понял. Сделаем. - откликнулся Копыто, снова скрывшийся за маской, очками и шлемофоном. Впрочем, теперь мы все так выглядели снова.
Двое на крыше.
30 марта, пятница, день.
- Смотри, вояки. - сказал он, ткнув пальцем в стороны появившихся на параллельной улице бронетранспортеров с пехотой на броне.
- Ага. - кивнула сидящая рядом девушка безо всяких эмоций в голосе.
До бронетранспортеров было метров шестьсот. Дом, на крыше которого они сейчас сидели, свесив ноги вниз, был крайним в группе двенадцатиэтажек, за которыми раскинулся сквер, отделяющий их двор от улицы Автопроездной. За последние два дня это были первые живые люди, которых им удалось разглядеть с их наблюдательного пункта. Мародеры здесь не крутились особо, потому что в этом районе их ничего не привлекало, так что одиночество было полным.
Девушка, сидевшая рядом, появилась здесь случайно. Он встретил ее во время одной из своих вылазок, спокойно идущую по улице, с таким видом, как будто ничего вокруг и не происходит. Она остановилась, глядя на него, укладывающего в кузов развозного фургона "Рено" коробки с консервами.
- Привет. - сказал он, после того, как заметил, что она стоит у него за спиной.
- Привет. - ответила она.
Она не была красавицей. Короткие жесткие волосы соломенного цвета, веснушки, почти сливающиеся между собой, так их было много. Короткий курносый нос, слишком крепкий подбородок. Однако, в ее глазах было что-то, что отличало ее от все вокруг. Только ее взгляд выражал абсолютную безмятежность, столь странную на фоне гибнущего вокруг них мира.
- Хочешь со мной? - спросил он, кивнув на кабину фургончика.
- Не знаю. - пожала она плечами. - А куда ты?
- Домой.
Из-за угла застекленной витрины супермаркета, откуда он как раз и выносил продукты, показался бредущий своей покачивающей походкой мертвяк. Девушка как бы вопросительно подняла брови, посмотрев на него и на приближающуюся опасность.
У него было самозарядное ружье, висевшее наискось за спиной, но патроны он предпочитал не тратить. Он ухватился за длинную деревянную рукоятку, торчащую из-за лежащих в кузове коробок, и в руках оказался увесистый молоток на очень длинной ручке. Держа это оружие наперевес, он шагнул к мертвяку, уже привычным движением замахнулся и ударил. Треснул расколовшийся череп, труп с глухим стуком упал на асфальт. Вокруг на асфальт лежало уже пять мертвых тел - этот не был первым. И девушка посмотрела на него с уважением.
На улице появилось еще двое, метрах в пятидесяти, но он не стал тратить на них времени. Уселся за руль машины, завел двигатель. Она села справа от него. Он резко рванул с места. Она услышала, как в кузове застучали о борта штабеля картонных коробок, когда фургон с креном развернулся на широкой улице и набрал скорость.
Ехать пришлось совсем недалеко, минут пять. Машина вплотную подъехала к двери подъезда старой панельной двенадцатиэтажки. Он подал ее задом почти к самым дверям подъезда, вышел из-за руля, распахнул задние дверцы фургона, снова подал назад, вплотную прижав кузов к стальному листу, прикрывающему вход в подъезд.
Он размотал цепь, прижимающую стальной лист к дверям подъезда, сдвинул его по направляющим в сторону, открыв безопасный проход. Они вдвоем через кабину и кузов машины пробрались в здание, а затем начал перегружать в подъезд коробки с добычей. Она взялась ему помогать, на что он ей не сказал ничего, даже не кивнул.
Он жил в квартире на верхнем этаже, и таскать коробки пешком туда было тяжело. Хотя он, несмотря на худобу, проделывал это легко, и она даже поразилась, сколько силы кроется в этом тощем мрачном парне. Самой ей не хватало сил для того, чтобы нести целый ящик консервов, поэтому он поручил ей таскать запаянные по шесть штук в полиэтилен блоки бутылок с минеральной водой.
Так, часа за три, как ей показалось, они перенесли к нему в квартиру все, что он привез. Он не выглядел уставшим, к ее удивлению. Как ей показалось, он даже не вспотел. После того, как последний картонный ящик улегся на свое место в и без того не малом штабеле, он подозвал ее, быстро, почти равнодушно раздел ее, оглядел с ног до головы, как будто размышляя, что это еще за товар такой, который он привез из разграбленного магазина.
Товар был неплох. Она не считала себя красавицей, зато знала, что у нее идеальное тело. И это была чистая правда. Даже многочисленные веснушки не портили впечатления. Судя по всему, ему тоже понравилось. Он наклонил ее у кухонного стола и быстро ей овладел, как-то механически и равнодушно. Но она поняла его правильно - это не был секс, это был акт социального порядка. Ей указали ее место в иерархии и она не имела против этого ничего против.
Затем они взяли две бутылки сухого вина и поднялись на крышу здания, где уселись в два новеньких шезлонга, даже с не оторванными ценниками, которые он привез из одного из своих рейдов. Было еще прохладно, но он дал ей теплую горнолыжную куртку, такую же новенькую, как и шезлонги, и сам накинул такую же на плечи. Так они и сидели до темноты, попивая вино, и разглядывая мертвый город, раскинувшийся перед ними.
Затем они спустились в квартиру и он, без всякой видимой причины, после того, как она разделась, довольно сильно избил ее ремнем. Но она совсем не обиделась, признав за ним право распоряжаться как ее судьбой, так и ее телом. Он был силен, силен по-настоящему, и телесно и душевно, и ей стало с ним комфортно.
Еще из его поведения и нескольких фраз она поняла, что он не любит и никогда не любил людей. И только сейчас ему, наконец, удалось избавиться от их общества. Он всю жизнь мечтал об одиночестве и сейчас, наконец, его добился. Она же одиночества не нарушала, а скорее дополняла и подчеркивала его. Как так получалось, она объяснить не могла, но знала, что права. Эта истина открылась ей в первую ночь. По ночам он был страстен и удивительно нежен с ней. Они засыпали уже под утро, утомленные, на смятых и скомканных простынях, но так и не сказав друг другу ни единого слова.
