Дмитрий Могилевцев - Волчий закон, или Возвращение Андрея Круза
Когда маленький ирландец со стандартным именем О'Нил пошел по лабораториям с автоматом в руках, мисс Эмерсон спасла Круза. С тремя пулями в животе она высадила обойму в шлем, скрывавший ирландскую голову. Ирландец аккуратно добил мисс, потом стал перед ней на колени и ткнулся дырявым шлемом в стену. А Круз выбрался из-под стола и сломал О'Нилу шею.
Второй кризис был как пожар, выплеснувшийся из-под земли. В мелкие города он перетекал по автострадам с бандами угрюмых грязных убийц, вчера еще бывших угрюмыми клерками и продавцами. В Нью-Йорке, Чикаго и Лос-Анджелесе каждую ночь метро выблевывало воющий, стреляющий, жгущий, трясущийся человечий послед. Они убивали всех подряд — сперва быстро, пока не насыщались, потом принимались развлекаться. Некоторых уносили в метро — чтобы развлечься, отдохнув. Иногда унесенные сами становились бандитами.
Убивать их было некому, кроме таких же, как они. Власть сыпалась карточным домиком. Четвертый за месяц глава нью-йоркской полиции отправил все наличные силы в метро, с приказом стрелять во все движущееся. Из метро никто не вернулся. Зато на бандитах появились униформа и бронежилеты.
Больше всего Круза поражало то, что налоксоновые люди, старательно поддерживавшие нормальность, ложились под нож как куры. Не замечали, что рядом режут и вытряхивают внутренности. Бабушка с химзавивкой ровно через три с половиной минуты после того, как двух ее соседей убили топором на лестнице и спихнули в пролет, пришла с ведерком замывать клетку и аккуратно собрала в совок расплескавшийся мозг. Круз тогда высунулся раньше времени и чуть не получил железом по носу. Но отдернулся, выпалил — а бабушка, вздохнув горестно, принялась отпихивать к соседской двери свалившееся тело.
Доктор Коган хохотал, глумясь. И сказал Крузу, наливая «Курвуазье»:
— Дорогой мой, нынешний мир кончился. Смотри на губы: кон-чил-ся! И хуже всего кончился для тех, кто за старое упорнее цепляется. Где-нибудь в Гондурасе людишки уже мертвецов закопали и принялись по-новому жить, со счастьем под ручку. А мы еще подыхаем от него. Кстати, вполне может быть, что метро твое, которым ты кошмаришь, как раз и есть спасение свободного американского народа. Именно там, глядишь, и сделается человечье племя, способное плодиться и выжить.
Потом заметил, глядя хмуро на нетронутую рюмку перед Крузом:
— Ты, наверное, так и не понял. Сейчас речь идет не о том, что Вася Джону или Джон Васе башку размозжил, и это плохо. Речь идет о том, выживет вид гомо сапиенс или нет. И если ради этого придется жрать младенцев и совокупляться с собаками — я обеими руками за! А под землей — там все хуже, много хуже, чем на поверхности. Там стресс, темнота, голод, страх. Как раз тот самый коктейль, из которого выварилось человечество. Откуда оно и выползет снова — доедать нас, недовымерших мастодонтов.
Допил коньяк, стал у окна, тощий, хрящеухий, с бороденкой ничтожной, и сказал устало:
— Я, собственно, для чего тебя позвал? По всему видно, дело табак. Я давно уже остров присмотрел в Канаде. Городок там, институт… добраться непросто, и место здоровое. Пока всех наших туда перевезти надо. Глядишь, и выживем.
— Так точно, — ответил Круз.
И пошел. А назавтра случился ирландец О'Нил. Он был отличный профессионал. Круз его очень ценил. После него из всей собранной за пять лет колонии осталось одиннадцать иммунных: трое мужчин и восемь женщин. Из этих одиннадцати стрелять умел только Круз.
19
— Что они там, а? — спросил Последыш, прожевав.
— Жарят, — ответил лаконично Круз.
— Это ужасно! — воскликнул тонкий Григорий. — Ужасно! Они стараются нас запугать! Но напрасно!
— Шмальнули б из танка, что ли? — удивился Последыш.
— Смысл? — спросил Круз, цедя кипяток с лимоном.
— Глупые, невежественные, жестокие дикари! — воскликнул тонкий Григорий. — Они считают, что нашим почечным жиром можно лечить колтун и сифилис!
— А вы что, с ихними-то? — спросил Последыш, ухмыляясь.
— Их бессмысленные тела находят благородное применение, — воскликнул тонкий Григорий. — Они удобряют почву для культурных — подчеркиваю — культурных растений! А дикари нас за это ненавидят! Они — каннибалы — ненавидят! Специально выбрали на другом берегу место, чтобы нам из окон видно было, и варварствуют.
— Хороший вид, — согласился Круз.
Ночная Москва с двадцатого этажа на Воробьевых горах смотрелась прекрасно и загадочно. Искристый свет на горизонте, огни костров, лунный свет на речной глади…
— А дикари ваши грамотно пошли, — заметил Последыш. — Если б пол не провалился, кирдык вам.
— Угу, — согласился Круз, прихлебывая.
— Я так понимаю, у вас бойцов-то всего сотня, а прочие — бабы с малышней и ученики знахарские, вроде тебя, боевого не умеющие, — предположил Последыш.
— Вы не понимаете! — воскликнул тонкий Григорий.
— А че мне понимать? У нас старшой понимает, и знахарь к тому ж. Я что вижу, про то и пою. А вижу я, что сожрут вас подземные.
— Вы не понимаете! У нас было и хуже, да, хуже! Но подземные варвары — они глупы. Они враждуют друг с другом. Да, иногда им удается собрать силы для атаки. Но после первого же успеха они ссорятся, убивают друг друга, и мы легко отвоевываем потерянное! Они — животные. Храбрые, умелые — но всего лишь животные. Как павианы.
— Их, наверное, раз в двадцать больше, чем вас, — предположил Круз.
— Их многие тысячи, — согласился Григорий безрадостно. — На каждой станции — колония, эдакий город-государство. Некоторые из дикарей никогда не видели дневного света. Под землей есть все — вода, пища. Больных они используют как скот и поедают. Их женщины рожают все время, как животные. Они плаценту сырой едят! Дикари!
— Ну да, — согласился Круз и, поразмыслив, добавил: — Вообще-то нам обещали, что с пленниками сможем поговорить. С теми, кого мы с ним, — он кивнул в сторону Последыша, — взяли. В качестве награды. За доблесть.
— Доблесть мы ценим, — ответил Григорий высокомерно. — Но разве доблести нельзя подождать до утра? Валентин сейчас занят с вашим глубокоуважаемым господином Даном. Все устали. Не лучше ли насладиться видом города, прекрасной ночью?
— Вы как высокообразованный человек должны нас понять, — выговорил Круз с усилием. — Война, агрессия, стресс. Право же, некоторая нервная активность нам не повредит. Напротив, поспособствует… э-э… релаксации, да.
— Как хотите. — Григорий пожал тонкими плечами. — Я прикажу проводить вас к дикарям. Они невдалеке. Мы их держим повыше, подальше от подземелий. Пусть увидят, что они потеряли, уйдя под землю.
Держали их над двадцатиэтажной пропастью — в угловой комнате с выломанными окнами и выбитой стеной, прикованными за руки в полуметре от пустоты. Трое: двое вовсе молодых, один постарше. Старшего Круз взял сам. Приложил кирпичом под колено с пяти метров. А молодых числил за собой Последыш, обожавший догонять с кабаром в руках. Один уже вряд ли побежит. У второго, может, и заживет — Последыш, торопясь, резанул выше нужного.
Все трое лежали, скрючившись, уткнув носы в пол — чтоб только не видеть, не чуять пустоты. Юноша Григорий кивнул — и гнилолицые охранники, лязгая цепью, оттащили старшего от края.
Юноша Григорий наклонился.
— Слушай меня, дикарь, — произнес раздельно и медленно, — с тобой хочет говорить наш гость. Если будешь говорить — скажи. Если нет — тебя отведут к высоте, еще ближе, чем раньше. Говори!
— Я буду… буду, — выдохнул тот хрипло.
Отвели в комнату рядом — с одним всего окном, с фонарем на столе. Фонарь смердел керосином.
— Если понадобится помощь — кричите, — посоветовал юноша Григорий, — а я пойду еще почаевничаю, ночью полюбуюсь.
— И удалился жлоб, — заключил Последыш, глядя в закрытую дверь.
— Ну зачем так? — пожурил Круз. — Накормил неплохо.
— Жлоб. Мы таких на круг, и нож в руки. Пусть потанцуют, покажут, как оно, по-настоящему. А то — языком молоть… Пузырь лоховой.
— Молодой ты еще. Щенок. — Круз вздохнул. — Посмотри-ка лучше, как там у хлопца спина.
Последыш задрал рубаху на спине пленного, посветил фонарем. Выругался сквозь зубы.
— Старшой, там вшей больше жизни! О, холера! Тьфу!.. А так — нормально, опухло не очень.
— Ребра целы?
Последыш ткнул пальцем. Пленный охнул.
— Целы. Если б поломано, орал бы, — заключил Последыш удовлетворенно.
— Хорошо. Слушай сюда, — сказал Круз пленному. — Мы здесь — гости. Если ты не хочешь нас убить — мы не враги тебе. Ты — моя добыча. Я могу забрать тебя с собой и отпустить. А могу оставить здесь. Тут из вас удобрение делают, правда? Так вот, заберу я тебя или нет, зависит от того, что ты мне расскажешь. Мне не нужны ваши военные секреты — сколько там у вас солдат и где вы что готовите. Мне интересно, как вы выживаете. Что едите, как лечитесь. Как вас счастье забирает и как не забирает. Говори, я слушаю. Что вы под землей едите-то?
