Герман Романов - Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»
Еще в почтовом училище их всех познакомили первым делом с Лейденской банкой, в которой вырабатывалось электричество. И пустили искру – выглядело впечатляюще, все школяры дружно разинули рты.
А потом пошла учеба, такая интересная и захватывающая, что два года пролетели как один день. Лейденская же банка оказалась примитивной до дури, в сравнении с батареей, что электрическую силу в себе аккумулировала. И на телеграфе долго учили работать, выбивать ключом за один урок тысячи точек и тире без единой ошибки.
А еще им показали в конце обучения лампу, что горела от электричества ярче любой свечи, и секрет величайший – паровую машину с громоздким агрегатом, что ее крутил и то самое электричество вырабатывал. И теперь на каждой станции такие генераторы устанавливают, жаль, что пока медленно, ведь линии прокладывают намного быстрее…
Аппарат зазвенел, и Миронов отринул все мысли – скоро ему принимать передачу, что шла только утром и вечером, а за допущенную ошибку он головой отвечает. Он сам, а не его помощник, губернский регистратор Гришка Пузин, что в училище на прозвище Пузо отзывался.
– Прием пошел, Федор Иванович, – доложил Пузин, предупредительно наклоняясь. «Уважает начальника», – подумалось Миронову, хотя у них разница всего в одну лычку.
Но дело в том, что помощник начальника станции, бывший армейский поручик фон Лямпе, которому добавили третью звездочку коллежского асессора, вот уже как три месяца тяжко болел, страдая от ран, и все ждали, когда он уйдет на положенную пенсию. А на освободившееся место прочили как раз Миронова – и почтовое училище с отличием закончил, и телеграфное отделение, и сейчас обязанности помощника выполняет безукоризненно. Кому ж еще должность предназначена?!
Этого момента Федор ждал с затаенным страхом в душе – а вдруг мимо него пройдет, такое не раз бывало. А ведь помощник – это звездочка титулярного советника в петлицах, подпоручику армейскому равен, о ф и ц е р у! Как тут не опасаться и в страхе не пребывать?!
Аппарат застрекотал, из него поползла длинная бумажная лента, утыканная точками и росчерками стальной иглы. Федор принимал ее с ножницами в руке, быстро нарезая полоски, а Пузо умело и сноровисто тут же их прижимал к планшету, где тонкими полосками был заранее нанесен клей. А как иначе – за ошибки при расшифровке или передаче телеграмм карали страшно, а потому планшеты хранились год, так что их могли взять для проверки в любое время чиновники из второго отделения царской канцелярии.
– Прием окончен, – чисто по-приказному произнес Федор и уселся за аппарат. Положил руку на ключ и отстукал подтверждение. Затем взял планшет и, смотря в него, стал превращать на листке бумаги знаки в буквы.
Это делалось легко – в училище «телеграфную азбуку» так вбивали в голову, что поднимали любого даже ночью, и тот без заминки, не запинаясь, «переводил» ленту в привычные всем буквы и слова…
Рущук
– Под борт подводи, под борт!
Лисянскому казалось, что матросы во главе с боцманом двигаются чрезвычайно медленно, будто в воде. Шест с угрожающе покачивающейся миной уже выдвинулся на четыре сажени и вошел в воду как раз перед самой галерой. А там царил переполох – турки только сейчас узрели вынырнувший из туманной дымки русский катер.
Но не стреляли – вид корабля, плывшего без весел и парусов, привел магометан в изумление, а этим грех было не воспользоваться.
Раздался легкий толчок, и лейтенант присел в выступающей будочке рубки, обшитой снаружи толстыми железными листами.
Страшная сила отшвырнула катер от его жертвы – высоченный водяной столб взвился в небо у самого борта галеры, и огромная масса воды рухнула сверху, щедро окатив турецких и русских моряков.
– Огонь! Полный назад!
Лисянский звучно отдал приказы, прекрасно понимая, что остались считаные секунды перед тем, как начнется стрельба. И тут же снова присел: почти одновременно прозвучали еще несколько страшных взрывов – шестовые мины русских катеров нашли свои жертвы.
На носу с лихорадочной поспешностью стала выплевывать пули многоствольная картечница, установленная на тумбу и прикрытая железным щитом для защиты расчета.
Здоровенный матрос с натугой крутил толстую ручку, стволы медленно вращались, принимая в казенники досылаемые по желобу патроны, который сноровисто заряжал юркий, как окунь, молодой морской пехотинец. Только руки проворно мелькали, да сыпались вниз золотыми рыбками латунные гильзы.
А вот наводил сию многоствольную пушку опытный старшина – Лисянский видел, как на соседней галере началось неописуемое. Турки вместо того, чтобы нацелить на катер пушки, попав под град пуль, распластались на палубе, прячась за банками, стараясь хоть тут найти себе более-менее надежное убежище.
Какая уж тут драка, если свинцовый град выкашивает все живое – все русские «миноносцы» имели по две многоствольные установки, на носу и корме, и сейчас старались дружно прикрыть отход, с нескольких катеров разом обстреливая перекрестным огнем наиболее опасных, опомнившихся от первоначального замешательства противников.
– Хорошая штука этот пулемет, – теперь Лисянский полностью уверился, насколько опасна эта штука. И ведь для пехоты крайне полезна – с десяток спокойно любую кавалерийскую атаку в зародыше изведут.
– Господин лейтенант, – боцман был смутен видом, глаза горели победным огнем. Но говорил глухо, и Лисянский тяжело вздохнул, приготовившись к дурной новости. И она последовала незамедлительно. – Впятером ушли, все пять мин взорвали успешно.
– Почему впятером? Я слышал шесть взрывов!
– «Смелый» слишком приблизился. Мыслю, офицера убило, а боцман заторопился ударить. Вот и… Галеру турецкую разнесло, и катер опрокинуло. Мир их праху – они были смелые моряки!
Петровская Гавань
Позавтракав в кругу семьи, Григорий Иванович Шелихов прошелся по единственной улице «Царевой пристани» – так в обиходе назвали этот городок и порт его основатели, известные всей России братья Орловы, тридцать с лишним лет тому назад.
Добротные усадьбы шли по обе стороны, над небольшой площадью возвышалось губернское присутствие, рядом стояли два двухэтажных здания – воинская казарма и постоялый двор, где всегда было людно. Над бревенчатыми строениями возвышала золотые маковки куполов единственная в городке каменная церковь Святого Петра.
У нескольких пирсов качались на волне с полдюжины кочей и три десятка рыбацких баркасов. На отдаленном мысу высилась каменная крепостица, закрывавшая от врага гавань, уставив в море хищные и смертельно опасные жерла четырех 36-фунтовых пушек, доставленных сюда в прошлом году. На высоком флагштоке лениво трепыхалось белое полотнище с диагональным синим крестом – российский военно-морской флаг.
