Беркем Атоми - Мародер
Присмотревшись повнимательней к ругающим, Ахметзянов отверг и их. Как же поможет избежать встречи с косматым валом хаоса инвестиционный портфель и МВА — было неясно, но ироничная спокойная уверенность Отвалова и Соколкина вызывала зависть. Было ясно, что эти уж на последний пароход, а влезут. Ему тоже хотелось бы Тогда стоять на борту последнего парохода и с облегчением провожать влажным взглядом трясущиеся от Его поступи родные берега, совсем как возвышено описывал какой-то умник времен Его прошлого визита.
Но все началось как-то буднично; какого-то значительного события, могущего послужить вехой, так и не произошло, разве что из телепередач как-то понемногу исчез возродившийся было стиль «надоев и привесов», пялиться в телик стало стало гораздо интереснее — кругом всплывали такие непотребства, что кругом шла голова. Оказывается, все деньги в стране были украдены, и мы еще оставались столько должны, что даже начинать расплачиваться было бессмысленно. Странно, но кредиторы не особо и расстраивались — наоборот, всячески пытались нам помочь — везли нам красивые автомобили, шустро переделывали ненужные заводы в нарядные аквапарки и торговые центры. Ахметзянов сначала испытывал насчет иностранцев смутные подозрения, но затем, когда Газпром слился с одной ихней фирмой и министром финансов стал какой-то то ли Шайлок, то ли Шмайлок — средняя зарплата стала около ШТУКИ. С такой подачей лелеять старые дурацкие подозрения было уже совсем нелепо, и Ахметзянов наконец успокоился. Когда ему оставалось выплачивать за машину всего полгода, этим нашим заебавшим правителям опять вздумалось устроить очередной кризис, как в конце прошлого века. Правда, что-то смутно мелькало в сети и по ящику задолго до того, как кризис поразил Россию, но Ахметзянов особого значения этому не придавал и вместе со всеми остервенело материл кремлевских козлов. Мало того, что они не отдали какие-то деньги, у этих уродов хватило ума выгнать умницу Шайлока — они еще назло, видимо, нормальным странам полезли целоваться в десны со всякими индусами да китаезами. Те, ясно, в отказ — враз припомнили обиды, что им какую-то военную хреновину когда-то не продали. Наши — тык, мык — а ото всюду им только приветы шлют, когда, мол, бабки возвернете? Даже из Африки, или где там они водятся, обезьян в простынях тогда принесло, «урегулировать», понимашь, «вопрос задолженности». Даже мартышкам задолжать умудрились, уроды. Не жилось им спокойно, ведь так хорошо все пошло, когда перестали из себя эсесер изображать. Сотовые дешевле грязи, машину хочешь — пожалуйста, приходи, садись, езжай; деньги на 20 лет хотите, или на 25… Только вздохнул народ, так нет — ну отдали бы эти сраные газпромы да роснефти с лукойлами. Все блин козлы, не могли нацареваться — а один хрен, бензин-то дороже, чем в Европе. Ну и нахрена эта Москва на нашу голову — надо было нашим дундукам не ерепениться и в ЕС соглашаться пока зовут, сейчас жили бы людьми. И главное, все время кого-то им в сортире замочить надо, спокойно не живется. То чеченцев бомбили двадцать лет, то им теперь эти, как их, удмурты помешали — ну родня они финнам, ну пусть ездят, пусть гражданство имеют. Та же Грузия — ну че их было убогих трогать, ну, лает шавка, мало ли таких… Вон, Калининграду, что, хуже стало? Тот же Питер — не узнать, говорят; вон, даже когда Это Все Началось — в Питере ни одного выстрела, там же куда ни плюнь — офисы всех этих немцев да всяких шведов. Да и про войска ихние — можно подумать, они воевать с нами приехали. Ну стоят, летают где-то — и что? Никакого убытка, наоборот — как вон в Казани две дивизии стали — татарва наша чокнутая сразу про политику забыла на хрен, снова как нормальные люди зажили, с солдат ихних стригли — мама не горюй. Там, говорят, бутылка пива по четыре еврика шла, так что бабок татары нарубили. Все лучше, чем с зелеными флагами по улицам бегать, как в девятом году. А потом все как-то резко поплохело — че-то там с курсами каких-то валют опять вышло. И тут наши западные друзья-товарищи начали гнилить. Сперва-то вроде и помалу, а дальше — больше. С Челябинского Катерпиллера тысяч чуть ли не десять в одночасье попросили, в Уфе то же самое, говорят — ваш Сикорский не продается что-то. Давайте идите в Макдональдс, жарьте там гамбургеры. Ага, за двести евров — а у людей семьи, кормить-то как… В Ебурге вон тоже — Сименс стоит, АВВ стоит, один Дюферко-ВИЗ че-то еще дышал да в области пара заводиков, что к этому, как его, Шлюмбергеру относятся.
Следующий день начался с похода за водой, помалу начавшего входить в привычку. По берегу, несмотря на довольно ранний час, уже слонялись обыватели. Набравшие воды не торопились расходиться, скучковавшись по трое-четверо, что-то обсасывали вполголоса.
…Похоже, именно водопой теперь станет теперь Тридцатовским органом общественного мнения. Поликлиника да собес-то все, кирдык… Эх, надо бы флягу надыбать, пластиковую, литров на сорок — как вон у этой бабы. Да черпачок на ручке, а то пока так воды наберешь — заебешься, — уныло думал Ахмет, наполняя неудобную узкогорлую бутылку из-под «Родниковой» с помощью литровой банки. — Так, что у меня сегодня, какие дела… Печку надо доделать, это раз; дров нарубить — два, и чтоб до обеда все закончить. Хотя цемент кончается… Потом пожрем, и пойду в двадцать первый дом, выковырну лючок с чердака. А уж к вечеру — за цементом и прочей хренью. Эт три…
Примерно таким образом — в достаточно спокойных строительно-заготовительных делах незаметно промелькнуло бабье лето. По телику никаких приветов больше не передавали, да никто, собственно, и не ждал. Люди поприходили в себя, парадоксальная реальность понемногу уложилась в головах; не зря человек считается самой способной к адаптации скотиной. Все спокойно ходили по городу, торговали друг с другом, начали даже выпускать во дворы детей, но все равно это было лишь отсрочкой. Ахмет чуял, что все эти улыбочки да «добрый день» при встрече — лажа. Глаза людей стали другими — в них больше не было той сонной тупости, приглушенной зависти и мелкой, бессильной злобы. Теперь, если приглядеться, в глазах обывателей мелькали истинные, ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ оттенки: кровожадная тупость, бесстрашная хищная зависть и по-настоящему звериная злоба, мощная и яркая. Сыто спавшие привычным сном, под уютное бормотание Петросяна — они наконец проснулись. Снова стали лучшими хищниками планеты, вручную передушившими всех мамонтов и забившими пинками саблезубых тигров. Тоже всех, заметьте, до последнего. Ахмет наблюдал за этими метаморфозами с некоторым испугом. …Мы все привыкли, что мерой опасности является исключительно социальный статус. А теперь любое чмо может просто прирезать тебя, если лоханешься. Надо перестраиваться, иначе кто-то тебя самого перестроит, наглушняк. Как, вон, бык-то охуевший из хлебного нарвался. Сам же отоварил… Иногда мысленно гладивший себя по голове за «своевременно и разумно» проведенные экспроприации, теперь он начинал понимать, что настоящая игра еще и не начиналась. …Повезло просто. А смотри-ка, едва не зазнался. Не, все-таки слаб человек насчет понтов. Противник еще на ринг не вышел, а я уже раскланиваться че-то пытаюсь. Как, бля, в анекдоте про Вицына: сколько, типа, раз кончил? Три, только она еще не пришла. До чего же полезная штука телевизор. Так задуматься, а ведь именно он был валерьянкой для всего этого стада, а я, баран, еще чего-то ругался. Молиться на него надо было. У-у, бля, рожи какие… Не, покажут они себя, ненадолго все эти «здрасти-досвиданья», хуй поверю…
