Константин Калбазов - Феникс
— А что насчет гульдов решим?
— Нечего тут решать. Стрельцам у крыльца скажи, чтобы Бояна ко мне вызвали. Коли хотим поспеть встречу подготовить, то выходить немедля надо.
— Дак пищали проверить потребно, а ну как не выйдет затея!
— Выйдет или нет, выходить навстречу все равно надо. Раз уж так получилось, что и с припасами у них туго, и численность уменьшилась, то не воспользоваться тем было бы глупо.
А вот это другое дело. Виктор не хотел открывать Градимиру, что расчет у него не на одни лишь пищали. У него в запасе имелось еще три десятка картечниц, с помощью которых он намеревался заминировать подходы к позициям стрельцов. Маловато, конечно, но, как говорится, чем богаты. Можно было бы создать мины и из бочонков с порохом, но, во-первых, слишком много пришлось бы извести этого стратегического зелья, а во-вторых, у него нет в запасе колесцовых замков, а с запальными шнурами много не навоюешь, только зря припасы переведешь.
Кроме того, у него в рукаве имелась пара тузов. Первый — это сотня надствольных гранат, которые он вначале собирался использовать с фланга. Гульды в любом случае сразу не начнут обходный маневр, а постараются сперва связать боем основные силы славен, чтобы вынудить их ввести в бой все резервы, и только потом предпримут обход. Ну что ж, ударит он теми гранатами не во фланг, а во фронт. Правда, эффект будет послабее, ведь люди окажутся разбросаны по позиции и массированного обстрела не выйдет, ну да нельзя получить все и сразу.
Второй сюрприз — это Горазд со своим десятком, четырьмя одноразовыми минометами и парой сотен мин. Они должны ударить с фланга и накрыть артиллерию гульдов, а также резервы. Сохатову предстоит самому решить, как лучше. Все зависит от того, где расположатся резерв и пушки. Вот что-что, а минометы Виктор открыто светить не собирался. Если возникнут вопросы, он скажет: «Случилось и случилось, а что да как, ведать не ведаю». Гранаты — это дело иное. Пожалуйста. Ручные мортирки не вчера появились. А какой там запал, поди разбери. Они используют все до последней гранаты, а после он с честными глазами станет утверждать, что в бою использовалась обычная запальная трубка.
Что касается ручных гранат, так их он никогда и не скрывал. Тоже ничего нового, это оружие давно известно. Захотят повторить — милости просим. Впрочем, он уверен, что мучиться с запалами никто не станет. Это лишний труд и деньги, с трубкой или шнуром управляться куда проще. Если только ребристый корпус позаимствуют, когда поймут, сколь велика польза от него. Но пока что-то не поняли. Странно. Вот насчет пуль у Градимира соображалка сразу сработала, а что касается гранат, не усмотрел он пока в этом деле выгоды. Воевода как-то поинтересовался этим оружием, но потом благополучно от него отмахнулся: мол, граната, ну и ладно. Гранаты считались малоэффективным оружием. Еще бы: порой они разрываются на три-четыре части, а фугасного эффекта почти что нет.
Решение проблемы с пищалями откладывать в долгий ящик не стали. Едва Градимир отправил гонца с грамоткой к отцу, как тут же призвал к себе пятерых стрельцов и удалился с ними на стрельбище. Вскоре за стеной послышались выстрелы, заставившие встрепенуться и гарнизон, и всех, кто укрылся за стенами. Оно и понятно: ждут подхода ворога. Но вскоре все успокоились, сообразили, что это воевода позабавиться решил, учение учудил. Шутник, видишь ли!
Виктор непременно поприсутствовал бы на стрельбище, но в тот момент он находился на своем подворье. Чай здоровье не безразмерное, помотало его за эти дни изрядно, нужно хоть немного поспать. Прислушавшись к разноголосой трескотне, он как-то отстраненно решил, что по меньшей мере со скорострельностью не ошибся, а как там обстоит с остальным, узнает позже.
Он уже почти дошел до дома, когда встретил травницу.
— Что головушку повесил?
— Здравствуй, бабушка Любава. Ты никак из дома Бояна идешь?
— Оттуда, милок. Сынишку его проведывала.
— И как там?
— Все слава богу. Лучше пока не становится, но и не хуже, а это — уже большое дело. Ничего, еще малость постоит на месте и пойдет на поправку. Да ты-то чай и не о нем справляешься?
— Отчего же. И о нем. Неча ей тут делать. Коли есть такая возможность, пусть бы ехала.
— Нет ему ходу, — разочарованно покачала бабка головой.
— А Неждана как там?
— Коли было бы плохо, я тебе сама уж давно все обсказала бы. Лопает да спит, что ей станется. Только слышь, сдается мне, что женка боярича себе на уме. Гордись, аспид, боярским молочком дочурку твою потчуют. Не завсегда, но перепадает.
— Ну все, теперь я спокоен. Боярское молоко, оно жуть какое справное против холопского худородного.
— Баламут.
— Есть немного.
А что тут скажешь? Хорошо мужику — вот и шутит. И не гляди, что ликом чистый висельник. Но не только радостная весть о дочке согрела душу. Та, кто ему далеко не безразлична, проявляет заботу о его ребенке. Нет, надежды на что-либо такое у него и в мыслях нет, но вот греет это ничуть не меньше.
— Пока ты к воеводе ходил, я тут ребяток поспрошала. Выходит, зря я травы-то изводила?
— Выходит, что так.
— Но кровушку ворогу ты и без того пустил?
— Пустил, бабушка.
— А как испили бы водицы?
— Поглядел бы, что будет. Ушли бы, так и не тронул бы.
— Ой ли?
— Ну почти не тронул бы. Так, пинка под зад дал бы, чтобы жизнь медом не казалась. Чай их тут никто не ждал.
— Это понятно, война. А что же ты в Тихом-то никого не тронул? Там ить раненых осталась тьма, а людей с ними — твоим татям на один зуб.
— От тебя ли те речи слышу, бабушка?
— Ты меня с собой не путай. Я — одно, ты — иное. И речь сейчас о тебе, баламут.
— Иных забот выше головы было, — пожав плечами, с явным безразличием ответил Виктор.
— Ну и слава Отцу Небесному. Стало быть, прогнал зверюгу.
— Какого… Вон ты о чем. Так ты про Неждану сказывала, когда говорила о том, что скоро появится человек, который жизнь мою поменяет?
— О ней, милок.
— А откуда знала, что так-то будет?
— А не могло быть иначе. Тебе свет не мил был, потому что ты один как перст остался и жить стало не для чего. А дочурка все перевернула. Ить раньше ты смертушки не боялся. Беречь-то себя берег, но не боялся сгинуть, а тут небось иначе все вышло.
— Иначе, — задумчиво произнес Виктор. — Я думал, страху в душе у меня места не осталось, а как пошел в лагерь гульдский, так страх подступил. Я поначалу не понял, что это, лишь потом сообразил. Да только кровушки все так же хочется: как гляну на гульдов, так начинает трясти.
— А чего ты хотел? Зверя, что человеческой крови отведал, охотники завсегда гонят, пока не настигнут, потому как лакомство это для него. Раз попробовав, не отступится, дальше искать станет. Но ты того зверя еще обуздаешь. Дочка заставит, побоишься ее одну без догляда оставить.
