Владислав Выставной - Кремль 2222. Севастополь
Стол выдержал. Толстяк теперь поглядывал на гостей с ироничной задумчивостью, продолжая грызть дымящую сигару. Отблески плафона над головой сверкали в черных стеклах очков. В его руках появилась колода карт, которую он машинально перетасовывал, погрузившись в размышления.
– Значит, так, – сказал он наконец. Отложил карты и окутался клубами табачного дыма, отчего у Книжника защипало глаза, а Слава сдавленно кашлянул в кулак. – Я готов принять вас на борт моего «Дракона»…
– «Дракона»?
– Да, так мы зовем нашу машину. И, поверьте, она полностью оправдывает свое гордое имя. Так о чем это я? Тьфу на вас, совсем с толку сбили. Ага, вот! Вы же понимаете, что даром в этом мире ничего не бывает.
– Так-так, – сказал Зигфрид, сложив на груди руки. – Очень интересно.
– Да вы не волнуйтесь! – довольно оскалившись, отмахнулся Пузырь. – Мы же не звери, мы все понимаем – у вас свои дела, не на прогулку едете. Славка ваш вон не даст соврать: мы народ справедливый, так?
– Да уж… – протянул Слава таким голосом, что в справедливости хозяев бронепоезда возникли серьезные сомнения.
– Вот и я говорю! От вас я попрошу всего лишь небольшую компенсацию за транспортировку. Так сказать, ответную услугу. Вот ты, – он ткнул жирным пальцем с массивным перстнем в грудь Зигфрида, – ты, я вижу, опытный вояка. И оружие у тебя серьезное.
– Допустим, – холодно сказал Зигфрид.
– Возможно, нам понадобится ваша помощь в одном небольшом дельце. Небольшая такая помощь, пустячная. А?
– А мы можем отказаться? – ровно поинтересовался Зигфрид.
– Конечно! – Пузырь проникновенно прижал руки к груди. – Я же никого не неволю! Можете, можете отказаться…
Он выпустил дым и осторожно, чтобы не сломать, загасил сигару в массивной стеклянной пепельнице. Повернулся бочком и добавил:
– Но тогда и я могу отказаться везти вас. Пешком потопаете. Может, месяца через три дойдете. Если по дороге не сожрут – есть там, знаете, такие места… – он выразительно цокнул языком. – Справедливо?
Зигфрид хмуро поглядел на Славу. Тот, видимо, не ожидал такого поворота, и выглядел растерянным. Пробормотал только:
– Но мы же заплатили…
– Верно, – кивнул Пузырь. – Да только заплатил ты за других. И где они? А у меня билеты перепродаже не подлежат. Да и расходы растут. А мне боеприпасы покупать… Слушайте, а может, я зря трачу ваше время? Может, вам уже идти пора? Я это к тому, что пока мы тут болтаем, мои ребята с охоты вернутся. Это я с вами по душам поговорить рад, а они могут и не понять, что здесь чужаки делают. Глядишь, стрелять начнут…
– Мы согласны, – сказал вдруг Зигфрид.
– Что-что? – толстяк сделал вид, что не расслышал.
– Согласны, говорю. Поможем тебе в твоих делишках. Если ты, конечно, душегубство не предлагаешь. Мы, видишь ли, женщин и детей не трогаем.
– Побойся бога! – Пузырь всплеснул руками, заглянул в глаза воина. – Ты ведь веришь в бога?
– В богов.
– Тем более! Помощь нужна исключительно оборонительная. Прикрытие и все такое. Да я вообще почти уверен, что до драки не дойдет. Тут, видишь ли, дело принципа: услуга за услугу.
– Я понял.
– Тогда по рукам?
– По рукам!
– Отлично! – Пузырь довольно потер руки, вытащил из-под стола такую же пузатую, затянутую паутиной, но уже початую бутылку. – Тогда за знакомство! Непременно, непременно, и не вздумайте отказываться – обижусь!
Знакомились уже в процессе возлияний «за знакомство». Зигфрид выдавал информацию аптекарскими дозами, толстяк же рассыпал рассказы горстями. Вообще, Пузырь производил странное впечатление: он словно расплывался перед глазами, как будто собеседник смотрел на него сквозь чужие очки. Наверное, из-за своей чрезмерной подвижности, а может, из-за какого-то врожденного лукавства, которое пронизывало все, что бы он ни говорил.
Позже Книжник понял, откуда у командора, как толстяк себя именовал, такие скользкие манеры – при том, что человеком он был, безусловно, сильным, властным и безжалостным. Слишком разношерстную компанию собрал под своим руководством Пузырь, и тут уж приходилось изворачиваться в противоречивом клубке характеров.
Держа в руке мятую железную кружку с тонким слоем янтарного напитка на дне, семинарист наслаждался его удивительным, немного резковатым запахом. Где они раздобыли настоящий коньяк? А всю эту роскошь вокруг? В Кремле и окрестностях не было ничего подобного. Даже маркитанты не предлагали к продаже такие сокровища. Откуда только взялось все это добро, сконцентрированное в тесном вагоне?
Взгляд Книжника остановился кое на чем совершенно поразительном, чего просто невозможно было ожидать встретить в таком месте.
Полка с книгами. Настоящая книжная полка, как в довоенных комнатах на старых картинках. Невольно он протянул туда руку, снял книгу – и мгновенно провалился в мир букв и образов, забыв о том, где находится. Это был какой-то художественный роман, написанный, несомненно, мастерски. И стоило большого труда оторваться от чтения. Он заставил себя поднять глаза и огляделся, с трудом возвращаясь к реальности.
Пузырь моментально считал его взгляд. Сунул в рот сигару, закурил, не отрывая от гостей взгляда, скрытого маленькими черными стеклами. Что выражали его глаза – неизвестно. Толстяк ткнул пальцем в Книжника, сказал:
– Правильно подмечаешь – живем богато. Другие в дерьме ползают, крохи собирают – а у нас все есть, даже книжки. А знаешь почему?
Семинарист чуть заметно покачал головой.
– А потому что у нас есть то, чего в этом мире мало у кого имеется, – Пузырь выпустил дым через ноздри. – Думаешь, это броня и пушки? Нет, брат. Движение! Движение – вот где сила и власть! Мы охватываем такие территории, какие на своих двоих за всю жизнь не протопаешь. Там, где голодранцы-мародеры раздербанят одну нычку – мы распотрошим десяток, при этом не размениваясь по мелочам. А замаячит на горизонте какая угроза – ту-ту! Только нас и видели.
– А почему вы все это мне рассказываете – первому встречному? – поинтересовался Книжник, перелистывая страницу книги.
– Да потому что ты здесь первый, кто не к бутылке с ходу потянулся, а книжку открыл. И не для того, чтобы картинки позырить, а прочитать что-то и даже понять. Мне-то все больше попадается голь подзаборная или нелюди в человеческом облике. Даже поговорить не с кем. Кремлевских я отродясь не встречал, а ученых – тем более. Ты ведь ученый, так?
– Ну… В какой-то мере.
Пузырь расхохотался, сжимая сигару зубами и рассыпая пепел:
– Вот! Ты даже говоришь не как все! Значит, будет с кем об умных вещах потрепаться, а не только о барахле и кровище!
Продолжить разговор не дали. За железными стенами загрохотало, затопало, раздались голоса и грубый хохот. Зигфрид со Славой мгновенно напряглись, как пружины, Книжник ощутил, как екнуло сердце.
