Олег Верещагин - Возрождение
– Коп-п-пать дрыном – «у нас в подвале»! – возмутился Вовка.
Но Петька не смутился. Он даже немного улыбнулся, хотя и несмело – заметил, поганец, что Вовка уже не сможет убить малыша. – Забирай его и тащи в подвал! – прикрикнул Вовка на улыбающегося шкета. – Я тут сам справлюсь, приду – будем думать, что там делать теперь…
– Ага, я сейчас! – Петька вскочил, осторожно поднял «кенгуровку», неуверенно потряс ее, что-то такое изобразил губами. И потащился вслепую «домой», то и дело проваливаясь в снег глубже обычного и что-то бормоча малышу.
– Колыбельную ему спой, названый папаша, – проворчал Вовка, берясь за ноги убитой людоедки. – Твою ж мать, что за жизнь пошла, как хорошо было одному…
Губы Вовки снова и снова расползались в улыбке. Очень хорошей, светлой улыбке. Никогда раньше во всей своей жизни он не улыбался так.
Да и сейчас не поверил бы, скажи ему кто-нибудь об этом.
Центральная Россия База РА недалеко от бывшего города Т…а
Глава 3
Скрипач не нужен
И зазвучит над миром
Песнь Умертвий…
Алькор. Песнь УмертвийКовалев смотрел на эту парочку и не мог понять, как они дошли? Как, а главное – зачем?
Видимо, двое витязей, сидевших за столом в углу приемной, тоже не могли этого понять. Грузные от снаряжения и теплой одежды, которую им не хватало сил расстегнуть, с поднятыми на лоб очками и размотанными шарфами, заросшие грязью и бородами, они сидели тут уже два часа, положив на стол оружие – пришли из экспедиции в Витебск, чтобы доложить, что город мертв. Уходили трое, пришли двое. Их никто не трогал – пусть отсидятся, а когда поймут, что вернулись в безопасное место, тогда можно будет вести отдыхать по-настоящему. А пока чревато даже просто заговаривать.
Они и на этих-то двоих смотрели нехорошо.
Впрочем, Ковалев их понимал…
Первые три месяца, как Тарас Ковалев тут работал, поток беженцев не утихал. Врачей было тут аж трое на двенадцатичасовых сменах (сменяясь, сутки работали, 12 часов отдыхали, так что постоянно присутствует два врача). Они принимали, сортировали, выписывали документы и справки… расстреливали. Потом поток стал утихать, и Ковалев остался тут работать один. Потом, последние пять месяцев, не было никого, и он, хотя и осталась за ним эта должность, перешел на водоочистную станцию. В самом деле, не сидеть же непонятно зачем в пустой комнатке, пахнущей хлоркой и люголем… Большинство людей планеты Земля погибли. Кто не погиб – нашли себе какое-то место в новой страшной жизни. И не очень-то стремились это место покидать, справедливо боясь, что будет хуже…
И вот прибежал вестовой Пашутина и сказал про беженцев. Ковалев сперва не поверил, но потом, конечно, понял, что это не шутка – кто же так шутит?!
Дворик был очищен от снега – поселковые умельцы сделали какие-то ветроулавливатели, так что постоянно свистящие вихри выметали снег в щели. Но сверху он шел и шел, сыпал и сыпал. По периметру стояли три десятка черных тополей, старых, не пирамидальных. Многие все спорили, умерли деревья или еще оживут когда-нибудь. Ковалев не спорил. Не все ли равно? Ничего уже не будет прежним.
Про витязей ему заранее сказали, что они там сидят. А вот беженцы его удивили…
Он и сейчас продолжал удивляться, глядя на них.
Когда он увидел эти футляры, то думал: там все, что угодно. Один кадр в свое время в таком же, только больше, притащил младшую дочку. Консервы, оружие. Вещи какие-то личные, в конце концов.
А вот и нет!
Там были скрипки. Две скрипки.
Мужик… нет, не мужик, скрипач постарше – лет сорока типичный такой музыкантик из заслуженных, не от мира сего – низенький, худенький, носатый, шевелюристый, с потерянным взглядом за очками. Когда он сказал, что лауреат, Ковалев не удивился и сразу поверил. Именно такие они и есть – лауреаты, мать их Страдивари. Такой даже в городе из прошлой жизни без полиции-милиции, международных комиссий и юриста существовать не мог. А как он больше года прожил-то в ЭТОМ мире?! Вот ведь фокус…
Мальчишке лет двенадцать. Породистый – русый, сероглазый, пухлогубый – не в этого взлохмаченного… но с такими же перепуганными глазами. Тоже скрипач. Юное дарование. А этот ему кто, неужели отец?
Выглядели они неухоженными, одетыми шаляй-валяй, лишь бы теплее, но не голодными и не больными. Уже плюс. Большой.
– Оружие, лекарства и наркотические средства, продукты, горючее и изделия из драгоценных металлов имеются? – Ковалев придвинул расчерченную тетрадь и запылившуюся пачку бланков удостоверений.
– Нет, – торопливо сказал скрипач.
Ковалев кивнул, вопрос был задан для проформы и для того, чтобы войти в подзабытый ритм.
– Прибывая на эту территорию, вы должны осознавать, что она подконтрольна Русской Армии и что любое нарушение правил поведения на ней карается смертью.
– Мы осознаем. – Скрипач робко улыбнулся.
– В случае, если вашим спутникам не исполнилось четырнадцать лет, ответственность за них несете вы, – продолжал гнуть Ковалев. Кто-то из витязей хмыкнул или хрюкнул.
– Я несу, – подтвердил скрипач.
Мальчишка молчал, глядя в футляр своей скрипки.
– Фамилия, имя, отчество. – Ковалев обмакнул перьевую ручку в чернильницу.
– Я – Марк Захарович Ройтманович, – представился скрипач, гордо откинув голову. За столом витязей коротко рассмеялись. – Мальчика зовут Слава.
– Меня не интересует, как зовут мальчика, меня интересуют его имя, фамилия и отчество, – уточнил Ковалев. – Он немой? – это была не издевка, а серьезный вопрос, уточнение. Бывало всякое.
– Н-нет… – Марк Захарович растерялся. – Славик…
– Вячеслав Игоревич Аристов, – тихо, но отчетливо сказал мальчишка, на секунду подняв глаза.
Ковалев вписал данные, потом – даты рождения. Ройтмановичу оказалось тридцать восемь лет, мальчишке, как врач и предполагал, – двенадцать. И они точно не бедствовали особо. Среди последнего потока беженцев сорокалетние мужчины походили на стариков, двенадцатилетние дети тянули на больных дистрофией тридцатилетних карликов…
– Ваша профессия, – кивнул Ковалев Ройтмановичу, который опять принял позу собственного бюста.
– Я скрипач. Лауреат…
– Во мудак, – отчетливо сказали за столиком. Ковалев недовольно покосился туда. «Если эти двое сейчас бросятся на скрипача, мне их не отогнать», – подумал он. Но витязи наблюдали происходящее с живым интересом, как спектакль.
– Я спросил о профессии, – прервал Ковалев начавшееся было перечисление титулов.
– Но… э… скрипач – это и есть…
– Ясно, профессии у вас нет, – кивнул Ковалев.
Само по себе это было неудивительно. Если не забывать о массе менеджеров, брокеров и хакеров, которая заполонила Россию перед войной. Но ведь и в настоящее время, не так давно, в поселке появился депутат Государственной Думы, который считал, что «депутат» – это профессия, пытался организовать «представительный орган» и требовал, чтобы спасли его семью. Какого хрена он не пытался спасти ее сам – никто так и не понял, а объяснений получить не удалось, так как в порядке межфракционной борьбы надоевшего всем придурка повесили, а потом переработали на фосфаты. Пытавшийся выкаблучиваться «известный модельер» оказался намного более приятным человеком и, слегка войдя в контакт с реальностью, стал просто незаменим на поприще еле-еле появившейся хиленькой текстильной промышленности. Ну а забредший в поселок с десятком спасенных им детишек и чудом оправившийся от лучевой болезни капитан-американец Сандерс из «сил ООН» вообще был отличным парнем, и, когда он погиб в бою с бандой месяц назад, его оплакивал весь поселок.
