Юрий Корчевский - За троном. Царская милость
– Пафнутий, рана кровит?
– Да Бог его знает. Мокрый я весь, не понять.
Алексей решил утром рану осмотреть. Перевязать бы надо, а чем? Куском исподней рубахи? Так она мокрая и грязная, как и вся одежда.
– Тогда отдохнем немного, как рассветет, уходить надо.
Замолчали надолго. А уснуть не получается, перед глазами фрагменты боя, пожар в остроге. А пуще горечи поражения вопрос мучает: почему Хлыстов со стрельцами сбежал? Воевода приказ отдал или Хлыстов? Вот же сукины дети, как можно предать в разгар боя? Воины они, драться с врагом должны, мирных жителей защищать. В мирное время хлебопашец пшеницу или рожь сеет, убирает, сапожник тачает сапоги, пекарь хлеб печет. А воин мастерство для трудного часа оттачивает. Но настал он, час трудный – встань грудью, закрой собой и женщину, и ребенка, и старика с хлебопашцем. Они тебя в мирное время кормили, поили, одевали. Надеялись – не зря тяготы несли, придет пора – воин сторицей отдаст. А стрельцы долгу изменили, бросили. Алексей негодовал. Ну, вернется в Хлынов, если повезет, все наместнику расскажет. Вроде неплохим мужиком этот сотник был, знал его по службе в Кремле Алексей. Но то мирное время было, без риска, крови. А как жизнь спиной, черной стороной повернулась, так гнилое нутро сотника проявилось. Нельзя таким служить, подведет в любой момент, нет надежды. Встречался Алексей с малодушными, трусами, предателями. Но то единичные случаи были. А здесь сотник дрогнул, за жизнь свою убоялся и сотню за собой увел, обрекая ополченцев и мирных жителей, что из острога бежали, на верную смерть или плен. Татары, хоть и замирил их Иван Грозный, привычки свои не все забыли. При удобном случае и грабили, и в плен брали. А чтобы не поймали, пленных по Волге на судах сплавляли южным соседям да в рабство продавали.
Кроме мыслей тяжелых еще и прохлада уснуть не давала, руки-ноги мерзнуть стали.
Глава 5. Неправый суд
Не выдержал Алексей, только на востоке сереть небо стало, спросил Пафнутия:
– Спишь?
– Не смог, знобит и рану дергает. Боялся тебя беспокоить.
– Тогда встаем, уходить надо. Не исключено, что бунтовщики опушки леса и дорогу обыщут.
– Сам такожды мыслю.
Пока лежали на хвойной подстилке, одежда из мокрой стала влажной, подсохла на теле. Отжать бы ее надо было, как из воды выбрались, а сил не было. Алексей помог Пафнутию встать. Побрели в глубь мелкой рощи. Алексей поинтересовался:
– Ты дорогу, что покороче, к Хлынову знаешь?
– Проезжал дважды конно, но кружным путем.
Плохо, сейчас бы кто-нибудь из ополченцев пригодился. Они охотники и рыбаки, местность хорошо знают, все тропы. По дороге идти дальше, а главное – рискованно. Наскочит разъезд бунтовщиков, уже не отбиться. На Пафнутия надежды нет, он сам в помощи нуждается, ослабел после ранения.
Вскоре встало солнце. Шагать сподручнее при свете, и теплеть понемногу стало. Через время сделали привал. Алексей рану на руке Пафнутия осмотрел. От сабельного удара порез – широкий, но кровить перестал. Зашить бы рану да перевязать. Для таких случаев у каждого воина иголка с нитью и чистая тряпица бывает. Но то в походах. Сидя в остроге, с собой ничего не брали, в случае ранения лекарь есть, у лечца в избе все необходимое – и мох сушеный рану присыпать, дабы не гноилась, и тряпиц чистых целая корзина. Да сгорело все. Алексей с нежданным попутчиком путь на северо-запад держали. Днем не заблудишься – по положению солнца определились, за левым плечом сзади светило. А еще деревья подсказывают. С южной стороны крона гуще, с северной стороны мох на корнях растет. Оба есть хотели, а Пафнутий еще и пить. При кровопотере всегда так бывает. Не жаловался воин, стойко держался, чем уважение у Алексея вызвал. В последние минуты боя только он оставался рядом с Алексеем, дорогого стоит. Через час хода ручей встретился, напились оба. В животе булькает, как в бурдюке. Есть сильнее захотелось.
Неожиданно к дороге вышли. Несколько дней тому назад Алексей по ней к острогу ехал. А припомнил потому, что на повороте сосна приметная стоит – молния когда-то в нее ударила, ствол вверху расщепила, вроде рогатки получилась. На обочине в пыли кое-какие одежды валяются. Значит, части беженцев все же удалось вырваться, сейчас где-то впереди бредут. Но не тешил себя надеждами Алексей, далеко не всем удалось бежать, только тем, кто первым был, в голове. На пыли дорожной отпечатки босых ног, конских копыт. Наклонился Алексей, присмотрелся. Часть отпечатков от копыт с подковами, от лошадей стрельцов, а часть – не кована. Понятно – татары преследовали. Только когда? Вчера, вернее, сегодняшней ночью или утром уже. Послышались голоса впереди. Пафнутий руку поднял, собираясь крикнуть, на помощь позвать. Алексей ладонью рот ему прикрыл, в чащу повлек за руку.
– Ты чего?
– Так люди там.
– Никшни. Еще неизвестно, кто там.
Предосторожность оказалась не лишней. Мимо них по дороге конные татары провели в сторону своего лагеря двух женщин и одного связанного и в пятнах крови на рубахе мужика. Пафнутий смотрел, скрипел зубами.
– Кузнец из острога, Митяй, – прошептал он Алексею на ухо.
– Тс!
Приложил палец к губам Алексей. Если татары не услышат, то лошади запросто. У лошадей слух хороший, как и обоняние, не хуже, чем у собак. Прядать ушами начнут, головой мотать. Конные насторожатся, могут лес у дороги прочесать. Хотя конные леса не любят. И не из-за того, что не разогнаться, нога лошади в промоину или барсучью яму угодить может, сломаться. Конвой бунтовщиков с будущими полоняниками прошел. Алексей шепнул Пафнутию:
– По дороге удобнее идти, но опаснее. Лучше по лесу, но чтобы дорога видна была. Своих встретим ежели, то выйдем, зато татары не узреют.
– Согласен. Едва маху не дал, хорошо, ты вовремя беду отвел. Басурмане раненых сразу рубят, обуза.
И только сейчас Алексей увидел, что ножны на поясе Пафнутия пустые.
– Обронил саблю-то?
– В реке утопла, как спасались.
– Тогда ножны зачем несешь? Лишняя тяжесть.
– Привычка.
Пафнутий ножны снял, на ветку повесил.
– Не я, так другой найдет, еще послужат. Жалко, я эту саблю с ножнами четыре года назад купил.
– Не жалей. Останемся целыми да в Хлынов придем, новую тебе куплю.
– Саблю-то купишь, а семью? Жена и сын в остроге у меня были, бежали. И где они теперь?
– Ты их убитыми видел?
– Нет.
– Вот и верь, что живы. В Хлынове встретитесь, не велик город-то.
– Твоими бы устами да мед пить.
Дальше шагали молча. Дорога слева была, в пределах видимости. Но разъезды бунтовщиков больше не встречались. Впрочем, дорога пустынной была. Раньше и крестьяне на торг ездили, и купцы, а как волнения да смертоубийства начались, отсиживались дома.
Алексей подлаживался под темп Пафнутия. Сам шагал бы быстрее, но и раненого подгонять бессовестно. Воину сейчас бы отлежаться, силы восстановить, а какие силы, если голоден? До вечера прошли меньше, чем намечал Алексей. Уже когда на ночевку укладывались, прикинул, если так и дальше пойдут, едва в десять дней уложатся. Это если деревни встретятся на пути, накормят. Только и деревни разоренные, Алексей сам с ополченцами и стрельцами отбивал одну от бунтовщиков. Не будет жителей, тогда дело вовсе пропащее. Думать об этом не хотелось. Сам-то он доплетется, а Пафнутия ему на себе не донести. Раненый помолчал, Алексей подумал – уснул. А Пафнутий спросил:
– Ты семейный ли?
– Не успел.
Не рассказывать же про жену, что в Москве, но в другом времени.
– А я о своих беспокоюсь, особенно о мальце. Мал он еще, три годика.
– Встретитесь еще. В Хлынове-то знакомые есть? Если она дойдет, у знакомых искать надо.
– Зачем знакомые? Родня есть, рядом с Успенским собором живут. Жена-то у меня из Хлынова.
Алексей придремывать стал, когда услышал:
– Есть охота, в брюхе урчит, уснуть не могу.
– Терпи, мыслю – завтра до какой-нибудь деревни доберемся. Уж по ломтю хлеба выпросим.
– Твои слова да Богу в уши.
И второй день был не лучше первого. К деревеньке вышли, но ни одного жителя. Несколько трупов мужских да собаки бегают. Сами поискали в амбарах, а ничего нет. По осени должны быть полны, урожай собран, зима впереди. Все подчистую бунтовщики выгребли. Алексей в амбаре смел рукой с пола зерна, просыпавшиеся из мешка, набралась пригоршня. Половину Пафнутию отсыпал. Алексей на ладонь с зерном дунул несколько раз, сдувая пыль, потом щепотками зерно в рот бросать стал. Пожевали. Зерно твердое, хрустело на зубах. Сразу слюна пошла, в желудке голодные спазмы. Но что пригоршня зерна здоровым мужикам, когда во рту за двое суток макового зернышка не было? Алексей на огороде походил, обнаружил неубранную морковку. Одну! Обмыл водой из колодца, саблей пополам разрезал. Одну часть Пафнутию вручил, другой сам захрустел. Жестковатая морковка, переспела и сочности нет, но съели в момент. Задерживаться в деревне не стали, дальше пошли. К вечеру вновь на разоренную деревню вышли. Пока Пафнутий сидел в избе на лавке, Алексей деревню обыскал, нашел вилок капусты, который по-братски поделил. Хрустели капустой не спеша, растягивая удовольствие. Сытости никакой, а желудок полон. И только на следующий день к вечеру повезло – вышли на деревню с жителями. И хлеба дали, и кашей накормили, и на сеновале спать уложили. Выспались под крышей, а после завтрака хозяин и скажи:
