Сьюзен Коллинз - Рождение огня
— Прости меня! — шепчу я, наклоняюсь к нему и целую.
Его ресницы трепещут, и он смотрит на меня сквозь наркотический туман.
— Привет, Кошкисс!
— Привет, Гейл, — отвечаю.
— Я думал, что ты уже сбежала, — говорит он.
Мой выбор прост. Могу умереть в лесу, как загнанный зверь, а могу — здесь, борясь бок о бок с Гейлом.
— А я никуда больше не собираюсь. Останусь здесь и причиню им столько неприятностей, сколько смогу.
— Я тоже, — бормочет Гейл. Он еле успевает улыбнуться, прежде чем вновь проваливается в навеянное дурманом забытьё.
9.
Кто-то трясёт меня за плечо, и я выпрямляюсь. Оказывается, я уснула сидя, уронив голову на стол. Белая простыня оставила складки на здоровой щеке. Другая, та, что приняла на себя удар кнута, жгуче, мучительно ноет. Гейл пока ещё в забытьи, но его пальцы сомкнуты вокруг моих. Пахнет свежим хлебом. Поворачиваю застывшую шею и, само собой, вижу Пита — он вглядывается в меня глазами, полными боли. Наверно, он уже давно так стоит и смотрит на нас...
— Иди приляг, Кэтнисс. Я посижу с ним, — говорит он.
— Пит... Слушай, то, что я говорила вчера, ну, насчёт побега... — начинаю я.
— Я знаю, — прерывает он. — Ничего не надо объяснять.
В бледном свете зимнего утра я вижу буханки хлеба на разделочном столе. А ещё вижу синие круги у него под глазами. Интересно, заснул ли он хоть на минуту этой ночью? Вспоминаю, как вчера позвала его за собой и он согласился без возражений; о том, как он на площади стал бок о бок со мной, защищая Гейла; как готов на всё ради меня, тогда как я даю ему так мало взамен! Что бы я ни делала, всё равно кому-то от моих поступков больно.
— Питер...
— Иди спать! Пожалуйста... — говорит он.
Я наощупь поднимаюсь по лестнице, заползаю под одеяло и немедленно проваливаюсь в сон. Через какое-то время, в моём сне появляется Мирта, девушка из Второго дистрикта. Она преследует меня, пригвождает меня к земле и вытаскивает нож, чтобы изрезать мне лицо. Нож глубоко вонзается в щёку, рана широко разверзается. И тут Мирта начинает менять форму: её лицо удлиняется, вытягивается в морду, из кожи лезет тёмный мех, ногти на руках превращаются в когти, а вот глаза — глаза остаются неизменными. Она становится переродком, волкоподобным существом, вроде тех, что Капитолий напустил на нас в нашу последнюю ночь на арене.
Откинув назад звериную башку, она издаёт протяжный, жуткий вой, который подхватывают другие переродки. Мирта принимается лакать кровь, льющуюся из моей раны, и каждое касание её языка вызывает волну новой режущей боли. Я издаю сдавленный стон и разом просыпаюсь, вся дрожа и одновременно обливаясь пóтом. Прижав к изуродованной щеке руку, напоминаю себе, что это не Мирта, это Тред наградил меня этой мукой. Вот если бы Пит был здесь, если бы держал меня в своих объятиях!.. Но тут я соображаю, что больше не вправе желать этого. Я выбрала Гейла и восстание, тогда как совместное будущее с Питом — это сценарий Капитолия, а не мой.
Опухоль вокруг глаза немного спала, и теперь я даже могу чуть-чуть его приоткрыть. Отодвигаю занавески и обнаруживаю, что метель превратилась в самую настоящую снежную бурю. Окно — как бельмо на глазу: ничего не видно, только ветер воет, до ужаса напоминая завывания переродков.
Я радуюсь буре с её яростным ветром и снежными зарядами. Может, этого достаточно, чтобы реальные выродки, настоящие волки, иначе называемые миротворцами, держались сегодня подальше от моей двери? Несколько дней передышки, выработки плана вместе с Гейлом, Питом и Хеймитчем. Эта снежная буря — просто подарок для всех нас.
Однако, прежде чем сойти вниз и начать новую жизнь, я некоторое время размышляю: что, собственно, оно такое — эта новая жизнь? Ещё вчера я собиралась, забрав с собой всех своих родных и близких, среди зимы рвануть в глушь, в неизвестность. Предприятие, в лучшем случае довольно сомнительное: наверняка Капитолий так бы этого не оставил и пустился преследовать нас.
Но теперь-то я ввязываюсь в дело ещё более рискованное! Борясь против Капитолия, можешь заранее рассчитывать на его быстрое и безжалостное возмездие. Я должна быть готова к тому, что в любой момент меня могут арестовать. Как вчера: стук в дверь, банда миротворцев хватает за шкирку и... Скорее всего, меня будут ждать пытки. Увечья и мучения. На такую везуху, как пуля в лоб посреди городской площади, если им некогда будет со мной воизться, рассчитывать не приходится. Капитолийские власти — большие мастера по части изобретательных и разнообразных способов убийства. Только вообразив себе это всё, я уже обливаюсь холодным потом. Но давай-ка будем смотреть правде в лицо: я уже давно свыклась с этими постоянными страхами, просто загоняла их в дальний угол своего сознания. Я была трибутом на Играх. Мне угрожал сам президент. Получила кнутом по физиономии. Так или иначе я уже на мушке.
А теперь — самое трудное. Мне придётся признать тот факт, что мои родные и друзья могут разделить мою участь. Прим! Достаточно мне подумать о Прим — и моя решимость трещит по швам. Я обязана защищать мою сестру! Прячу голову под одеялом. Дышу так бурно, что вскоре весь кислород израсходован, я начинаю задыхаться. Я не могу позволить властям Капитолия причинить боль Прим!
И тут до меня доходит: они уже не раз причиняли ей боль. Они убили её отца в этих гнусных шахтах. Они спокойно давали ей помереть с голодухи. Они выбрали её трибутом, а потом заставляли смотреть, как её сестра дерётся не на жизнь, а на смерть на арене. Ей уже причинили куда больше боли, чем мне, когда мне было двенадцать.
Но боль моей сестры — лишь бледное подобие мучений, выпавших на долю Руты.
Я отбрасываю одеяло и втягиваю в себя холодный воздух, просачивающийся сквозь щели в оконных рамах.
Прим... Рута... Да ведь это именно ради них я должна идти на борьбу! То, что сделали с ними — это так отвратительно, что не поддаётся никаким оправданиям. Так низко, что другого выбора не остаётся. Никто не имеет права так поступать с ними!
Да, верно. Вот о чём нужно вспоминать каждый раз, когда меня будет пожирать страх. Что бы я ни делала, через что бы любой из нас ни прошёл — это всё ради них. Руте теперь уже ничем не поможешь — слишком поздно, но, может быть, ещё не поздно для тех пяти мордашек, что были обращены ко мне на площади Одиннадцатого дистрикта. Не поздно для Рори, и Вика, и Пози. И, конечно же, ещё не поздно для Прим.
Гейл прав. Если бы люди набрались смелости, для них сейчас была бы реальная возможность изменить свою жизнь. И ещё он прав, что раз уж я привела все эти силы в движение, то могла бы принести ещё больше пользы. Хоть я и не имею понятия, что в точности мне придётся делать, но отказаться от мысли спастись бегством — это уже первый, решительный шаг в правильном направлении.
Во время утреннего душа мой ум занят не тем, какие припасы мне надо взять с собой, ударяясь в бега, а тем, что пытается понять, как организован мятеж в Восьмом дистрикте. Такие массы людей, такие слаженные действия в противоборстве с Капитолием! Они заранее планировали мятеж, или он просто разразился сам собой, когда годы унижений и ненависти привели к взрыву? Как нам сделать то же самое здесь? Как отреагируют люди Дистрикта 12: присоединятся к восставшим или закроют двери и ставни?
Вчера площадь после порки Гейла очистилась так быстро! Но может это потому, что все мы чувствуем себя бессильными, беспомощными и не знаем, с какого конца приняться за дело?
Нам нужен кто-то, кто направлял бы нас и внушал веру в свои силы. И, уж конечно, это не я! Может быть, я и способствовала разгоранию мятежа, но вождём восстания может быть только человек твёрдых убеждений и беззаветной храбрости. А моим убеждениям только один день отроду, и мне ещё работать и работать, чтобы преодолеть свою трусость. К тому же, вождь должен быть способен увлечь людей словом, а из меня какой оратор...
Словом! Питер — вот кто умеет говорить так, что люди ловят каждое его слово! Он, я уверена, мог бы двинуть массы, если бы поставил себе такую задачу. Но, скорее всего, эта идея ему и в голову никогда не приходила.
Внизу мать и Прим хлопочут у постели больного. Судя по выражению его лица, действие лекарства ослабевает. Я настраиваюсь на очередной скандал, но стараюсь говорить спокойным голосом:
— Что, разве нельзя дать ему ещё дозу?
— Дам, если нужно будет. Сначала мы попытаемся обойтись обёртыванием снегом, — говорит мать. Она уже сняла с Гейла повязки. От его спины исходит поток жара. Мать накрывает воспалённую плоть чистой простынёй и кивает Прим.
Та подходит, перемешивая что-то в большой чаше. Это «что-то» выглядит как снег, но почему-то окрашено в нежно-зелёный цвет и издаёт приятный, свежий запах. Снег для обёртывания. Прим аккуратно распределяет содержимое чаши по простыне. По-моему, я слышу, как шипит измочаленная кожа Гейла, соприкасаясь с тканью, пропитанной подтаявшей снежной массой. Его глаза в замешательстве распахиваются, и он издаёт вздох облегчения.
