Кейт Лаумер - Планета катастроф
— Хорошо, Риссия, — я погладил ее руку. — Я поверю.
Прошло еще несколько дней, а может, ночей, потому что за окнами все время стояла бархатная тьма; я встал с постели и начал ковылять по квартире. Мои ноги были обморожены, кажется, до безнадежности, но Риссия применяла разные бальзамы со странным запахом, и ноги мало-помалу начали заживать.
В квартире (а может, это был дом?) мне удалось увидеть только четыре комнаты. В гостиную вела тяжелая дверь под арочным сводом; столовой служила комната с большим низким столом; спальня соединялась с ванной, центр которой занимал огромный квадратный бассейна в последней просторной комнате вообще было очень мало предметов-Полы во всех комнатах покрывал какой-то твердый блестящий материале замысловатым рисунком. Стены, облицованные похожим на полы материалом, иногда неожиданно меняли цвет.
Комфортабельная мебель, сделанная из дерева и пестрых тканей, имела какие-то непривычные пропорции. В комнатах иной раз звучала музыка, сплетающаяся в тревожные, незнакомые мелодии, настолько сложные, что казалось, ее создатели знали гораздо больше нот, чем семь.
Риссия доставала еду из некоего углубления в центре большого стола. Я не видел ни кухни, ни кладовки, ни котельной для обогрева дома. Одежду для нас обоих — свободные одеяния с просторными рукавами — Риссия извлекала из шкафа в спальне. Когда я спрашивал, откуда берется одежда, она показывала на этот шкаф, но если в него заглядывал я, он был пуст. Кроме того, одежда каждый день была новой. Нельзя сказать, что Риссия очень ею интересовалась; мне кажется, она и обнаженной чувствовала бы себя превосходно.
Итак, я жил в свое удовольствие: спал, ел, иногда, лежа в постели, изучал картины на стенах или странный рисунок на портьерах, где какие-то угловатые люди охотились на драконов… Ели мы, как правило, нечто похожее на восточные блюда и запивали Легкими сладковатыми винами.
— Откуда все это берется? — спрашивал я девушку, когда она открывала крышку в середине стола и доставала красивый судок с горячей пищей.
— Как это приготовлено? Из чего сделано? — В ответ она только смеялась и советовала мне есть побольше. Мне не оставалось ничего другого, как только доставать кусочки мяса серебряными палочками из своей чаши.
— Вкусно, — говорил я. — Очень нежное мясо, с приятным ароматом. Похоже на свинину и в то же время на говядину, но это ни то ни другое.
Риссия только улыбалась в ответ.
В тот день, когда я смог ковылять по квартире, я застрял в одной из комнат, стены которой были уставлены шкафами. Но ни ручек, ни замков, ни выдвижных ящиков я не обнаружил. Постучав по одному из них, я услышал звук пустоты. Риссия была рядом и выглядела задумчивой.
— Для чего все это? — спросил я. — Остальное я еще хоть как-то могу объяснить, но эта комната ставит меня в тупик. Она пыталась увести меня за руку.
— Нет, Мэл, нет смотреть. Еще очень усталый.
— Я хоть и усталый, но все же любопытный.
— Не говорить сейчас, Мэл.
— Послушай, — настаивал я. — Я хочу знать, какую роль играешь ты во всем этом. Кто ты, кроме того, что ты мой добрый ангел? Откуда ты появилась, и что ты знаешь о… об этих.
Лицо ее напряглось, но она смотрела мне в глаза.
— Мэл, лучше забывать, — и взглянула умоляюще.
— Ни за что, — я потряс головой. — Пока я жив — буду помнить.
Риссия бросила на меня взгляд, в котором затаилась мука. Потом заговорила:
— Наверное, это те, из легенда. Их называть под — земные люди. Прячутся глубоко в землю, но приходит плохой время и они являют себя. Иногда берут женщина, закопать глубоко в земля.
— Байки, — ответил я. — Народное творчество. Убийцы, которых видел я, не из сказок. Они здесь, прямо сейчас. И почему-то охотятся за тобой. Почему? Ты можешь пролить свет на это?
— Мэл, подземные люди везде. Хотят взять все, делать всех как рабы. Мы — сидеть здесь тихо, жить, все забыть.
— Ну уж нет. Из меня не выйдет раба, я слишком самостоятельный. Расскажи мне, что ты знаешь о них? И о себе тоже.
— Нет, Мэл. Отдыхать. Стать сильный.
— Хорошо, я буду отдыхать, если ты мне кое-что расскажешь.
Риссия посмотрела на меня очень печально. Потом вздохнула.
— Лучше — нет, лучше быть здесь, счастливые, одни. Но ты — мужчина. Ты хотеть не отдыхать, а знать.
Она пригласила меня сесть в одно из кресел.
Я погрузился в слишком низкие и широкие для меня подушки. Подойдя к стене, Риссия поколдовала над какими-то кнопками, скрытыми от моего взора. Свет в комнате померк, потом сменился глубоким мраком. В центре комнаты возникло свечение, но невозможно было понять, откуда оно исходит. Светлое пятно росло, превращаясь в какие-то туманные видения, и постепенно стало картиной. Я увидел залитую солнцем долину, обрамленную лесистыми холмами. В центре картины что-то шевельнулось, и возникла точка, которая все росла; оказалось, что это животное, галопом несущееся по диагонали «экрана». На переднем плане возникли деревья, потом они стали крупнее.
Из-за деревьев появился человек, он бежал, как бы удаляясь от камеры. Этот высокий, темнокожий мужчина был одет во что-то черное, плотно прилегающее к идеальной фигуре. Его волосы были коротко подстрижены, правой рукой он держал нечто похожее на оружие. Он бежал очень быстро, наперерез приближающемуся животному. Разглядев животное поближе, я понял, что это черный слон и что бежит он галопом, подняв кверху хобот, а бивни его могли бы стать прекрасным украшением любой гостиной.
Одинокий охотник мчался навстречу слону, а камера следила за ним на большом расстоянии. Но вот мужчина замедлил бег, потом перешел на шаг. Теперь он был ярдах в пятидесяти от этой живой горы, которая стояла, подняв хобот; бивни слона тоже поднялись, а красноватые глаза внимательно следили за каждым движением человека.
Шагах в пятнадцати от слона охотник остановился. Оружие, которое он держал в правой руке, попало на первый план и оказалось, что это широкий рог. Он поднес его ко рту и я даже услышал (или мне это почудилось) звуки этого рога. Человек играл тихо, это была какая-то колыбельная для гигантов, он играл для слона, стоявшего над ним, как гора перед мышью. Слон даже поднимал иногда одну ногу, отрывая ее от земли, как будто танцевал.
Вдруг охотник опустил рог и сделал мягкий жест правой рукой. Огромное животное отступило назад, человек — за ним. Через секунду охотник уже гладил гигантский хобот — штуковину, которая могла бы вырвать с корнем столетний дуб. Протянув руку, охотник поймал бивень, подтянулся на руках и через секунду сидел на голове у этого гиганта между ушами.
Слону это не очень нравилось, он делал шаг то вправо, то влево, тряс головой, пытаясь сбросить всадника, но охотник распластался на его голове, цепко держась за уши. Целых полминуты слон выделывал пируэты, выгибаясь и так, и этак. Но вот мужчина уселся прямо, стукнул пятками по шее гиганта, и тот пошел такой деловой походкой, словно занимался этим всю жизнь.
Картина растворилась в мягком тумане, и я перевел дух.
— Да что же это такое, в конце концов? — воскликнул я.
— Молчи, — сказала Риссия. — Смотри дальше. Далеко на заднем плане появился силуэт огромного лохматого слона, но уже другого, который мирно шагал посреди улицы. В позолоченном островерхом паланкине, укрепленном на его спине, восседала молодая прекрасная женщина, сидела она очень прямо, сложив руки на груди. Красивая спина была обнажена, смуглая кожа золотилась в солнечном свете. Ксения-черные волосы, уложенные на голове в высокую сложную прическу, были перевиты нитями блестящих бус. По обеим сторонам дороги смуглокожие люди улыбались и махали ей вслед.
Подойдя к зданию, стоящему одиноко на фоне голубого неба, — высокому, как небоскреб, — слон остановился и тяжело опустился на колени, подогнув передние ноги. Девушка встала, вышла из паланкина и соскользнула со слона. На ней не было надето ровным счетом ничего, кроме белого шелка, едва прикрывающего тело (я бы сказал, на корме и на носу), да еще блестящих бус. Но и фигура, скажу, вполне подходила для такого наряда… Подняв руки, она обернулась, и я застыл: родная сестра Риссии была бы меньше на нее похожа.
Эта сцена тоже растворилась и исчезла. Появилась еще одна — на сей раз заросший травой склон холма; внизу его расположилась дамба, сквозь решетку которой бурлила вода. Аппарат, напоминающий стрекозу, приютился на вершине холма, потом он стал медленно двигаться, съехал вниз по склону, оторвался от земли и взмыл вверх, пролетев прямо перед камерой. Внутри, среди переплетения каких-то палок и веревок, я успел заметить человека. Он сидел согнувшись, его волосы развевались на ветру, а улыбка сияла от уха до уха. Но вот и второй планер оторвался от земли, он чуть не выскакивал из кадра, то вертикально набирая высоту, то стремглав бросаясь вниз. Вдруг одно крыло его смялось, отогнулось назад, поврежденный планер стал снижаться ленивыми кругами, лотом упал в море, и вода фонтаном обозначила его могилу. Я вздрогнул от этого финала.
