Диана Торнли - Эхо далекой битвы
— Да… — с трудом выдавил юноша. — Их было человек десять.
— Вы можете сказать, как складывались их отношения с людьми?
Тристан задумался.
— Они были грубы. Вели себя так… так, будто они там главные.
Бикс удивленно поднял брови.
— А как они вели себя по отношению к губернатору Реньеру?
Пальцы Тристана вцепились в край стола.
— Думаю… он боялся их. Я слышал однажды, как они громко спросили… прямо за моей дверью… что делать со мной и моей матерью. — Это воспоминание снова бросило его в пот. Юноша сжал пальцы.
— …думаете, что мазуки подчиняются приказам губернатора? — снова спросил Бикс, явно заинтригованный.
Тристан задумался.
— Не знаю. — Он покачал головой. — Пожалуй… я так не думаю.
— Хм-м. — Бикс заерзал. — Если бы там не было губернатора, могли бы мазуки сами со всем справиться? Я имею в виду Командный пункт.
— Может быть. Но… они немного… глуповаты, мне кажется.
Бикс снова сделал какие-то заметки.
— Губернатор когда-либо упоминал о каких-то планах, графиках? Вы слышали что-нибудь?
Тристан нахмурился, припоминая.
— Кажется, нет.
— Как вы думаете, мог ли губернатор Реньер поставить кого-то из мазуков во главе Командного пункта?
— Не знаю, — проговорил юноша. — Но на Саэде было именно так.
— Вы это точно знаете?
— Да, — сквозь зубы ответил Тристан.
— Откуда вам это известно? Вы слышали, как кто-нибудь говорил об этом?
— Нет. — Он опустил глаза. Руки его дрожали. Ему пришлось положить их на колени. — Я видел его.
«И не просто видел. Дрался с ним и даже…»
Тристан почувствовал, как на лбу выступает пот. Руки его продолжали дрожать и он зажал их между коленей. Это не помогло. Юноша бросил отчаянный взгляд на доктора Мозес.
Она заметила это и сразу же кивнула.
— На сегодня достаточно, мичман.
Доктор поднялась.
* * *Он вытянул руку и дотронулся до камня. Поворот. Он бросил взгляд через плечо. В проходе стоял мазук, заслоняя собой свет. Тристан про скользнул за угол и прижался к стене.
Раздались шаги. Он обернулся. Тень мазука упала на противоположную стену. Тристан напрягся, сжал рукоятку кинжала. Выставив вперед кинжал, мазук вышел из-за угла, и Тристан набросился на него.
Лезвие пошло вверх. Он почувствовал, как напрягся мазук, потом сделал шаг назад… Теплая кровь текла по руке Тристана. Ее брызги попали на лицо…
«Нет! — Он отшатнулся, судорожно хватая воздух. — Н-е-е-т!»
* * *Тристан проснулся. В его горле все еще умирал крик. На лице выступил пот. Кое-как выпутавшись из сбившихся простыней, Тристан поднял руки, поднес к лицу, чтобы рассмотреть их в бледном свете луны, падавшем из окна. Руки дрожали.
— Тристан?
Он сунул руки под одеяло, вскинул голову.
В проеме открытой двери ясно вырисовывался силуэт адмирала Середжа.
— С тобой все в порядке?
Тристан сглотнул.
— В порядке.
Середж еще минуту постоял в дверях, затем вошел в комнату. Тристан почувствовал, как притихшее было сердце снова ускорило свой бег. Он прижался к стене. Приготовился.
Адмирал опустился на край кровати. Луч света падал ему на колено, но лицо оставалось в тени.
— Я готов послушать, если ты хочешь выговориться.
— Нет!
— Ладно. — Середж кивнул.
Несколько секунд он не двигался. Потом пошевелился, и Тристан решил, что отец сейчас уйдет.
Адмирал не уходил.
Юноша почувствовал, как в нем закипает гнев.
— Почему вы сидите? — не выдержал он.
— Я думал… — Середж говорил спокойно, не спеша. Он еще немного помолчал, затем повернулся к сыну. — Твоя мать рассказывала, что на Ганволде ты был охотником. — Это был не только вопрос, сколько утверждение.
— Да. Ну и что?
Середж пожал плечами.
— Я тоже когда-то охотился. Еще твоя мать говорила, что ганианские охотники всегда ходят парами. У них даже есть пословица на этот счет: «Те, кто ходит в одиночку, возвращаются без добычи».
— Да, — коротко ответил Тристан.
— Почему они так говорят?
Вопрос застал его врасплох. Юноша замялся.
— Чтобы убить пейму и принести его, нужны двое.
— А одному этого не сделать?
— Нет.
— Почему?
Склонив голову набок, Тристан посмотрел на отца, удивляясь, почему адмирала интересует, как охотятся на далеком Ганволде.
— Пейму слишком большой, чтобы нести его в одиночку.
— Хм. — Середж кивнул. — Похоже, что ганианцы весьма мудрые люди. — Он отвел взгляд, пригладил усы и задумался.
Прошло несколько минут, прежде чем Лухан вздохнул и поднял голову.
— Мне кажется, сын, — произнес он, взвешивая каждое слово, — что ты пытаешься нести этого пейму сам, в одиночку, правда у этой ноши нет ни рогов, ни копыт. Ты живешь один со своей виной.
Тристан повернулся. Разжал кулаки. Его переполняли ярость, страх и унижение.
— Что вы знаете об этом?
Адмирал подался вперед, опершись руками о колени.
— Больше, чем хотелось бы. — Он вздохнул, посмотрел в глаза сыну и продолжил: — Знаю, это чувство может пойти тебе на пользу, если ты поймешь, в чем его причина. И я знаю, что первый шаг в этом направлении — разделить чувство вины с кем-то, позволить кому-то взять на себя часть ноши.
Тристан не ответил. Не смог.
— Я с тобой, сын, — продолждал адмирал. — Я готов взять на себя часть твоей ноши. — Он протянул руку, словно собираясь положить ее на плечо Тристана.
Юноша прижался к стене.
После того, как адмирал ушел, он еще долго сидел, глядя в открытую дверь.
ГЛАВА XI
— Все в порядке. Спасибо 5а информацию, Маркус. Доброй ночи. — Лухан выключил коммуникатор и, откинувшись в кресле, потер глаза и лоб. Голова раскалывалась от боли. Он взглянул на часы. Далеко за полночь. Неудивительно, что его одолевает усталость!
Выйдя из кабинета, он задержался, чтобы заглянуть в комнату Тристана.
Юноша лежал на полу, полунакрывшись одеялом, и слабый ночной свет позволял видеть полоски искусственной кожи на ребрах в тех местах, где совсем недавно были шрамы. Лухан покачал головой.
Он уже собирался уходить, когда Тристан зашевелился, застонал и перевернулся на бок. Лицо исказила гримаса боли, из открытого рта донёсся стон. Лухан вошел в комнату, приготовившись стать свидетелем одного из кошмаров сына.
Однако ничего не произошло. Через несколько секунд лицо юноши расслабилось, пальцы, сжимавшие одеяло, разжались. Наклонившись к сыну, Лухан ждал. Дыхание Тристана выровнялось. Адмирал потрогал его лоб, поднялся и вышел из комнаты, не забыв оставить дверь открытой.
В их спальне все еще горел ночник. Дарси, похоже, спала, повернувшись лицом к стене. Стараясь не шуметь, он прошел в примыкающую к спальне ванную, надеясь отыскать что-нибудь от головной боли, но задел дверцу шкафчика.
Дарси повернулась.
— Лухан?
— Да. Я разбудил тебя?
— Нет. — Она села, опершись на подушку, и натянула одеяло. — Я ждала тебя.
Он остановился. В полумраке трудно было разглядеть выражение ее лица, но голос женщины звучал грустно.
— Что-нибудь не так, Дарси?
— Все не так.
Лухан замер. Потом глубоко вздохнул. Затем сел на край кровати.
— Расскажи мне, что тебя огорчает.
Дарси обхватила руками колени.
— У меня такое чувство, что за последние несколько дней мы с Тристаном из узников Иссела превратились в узников Состиса. Только теперь нас держат в прозрачных коробках с дырками, чтобы люди могли тыкать нас шестами.
— Что ты имеешь в виду?
— Опросы. Я чувствую себя не столько возвращенным заложником, сколько взятым в плен шпионом!
— Но это обычная процедура, — удивленно заметил Лухан. Бывшие заложники и военнопленные могут предоставить…
— Я ЗНАЮ, Лухан, знаю! Я знаю, что так и должно быть! Но нам от этого ничуть не легче. Особенно Тристану. Он плохо ест, к нему вернулись прежние кошмары…
— Знаю, Дарси. — В висках стучало все сильнее, и Лухан потер их ладонями. — Подожди.
— … и вот когда они наконец разрешили нам вернуться домой, тебя здесь не застать. Мы видим тебя не чаще, чем если бы были на Ганволде! Если бы не супруга твоего помощника, Гизель, которая приходит почти каждый день, то здесь можно было бы сойти с ума! А еще этот видеофон. — Дарси подняла голову. — Мне казалось, что внизу есть человек, который может блокировать все идущие сюда сигналы.
— Консьерж…
— Не знаю, то ли он плохо справляется со своими обязанностями, то ли кто-то научился действовать в обход! Нам все время звонят из Службы новостей, просят об интервью. Как назойливые мухи! Сегодня я им так и сказала и не стала даже разговаривать.
Лухан легко мог представить себе это. При других обстоятельствах можно было бы посмеяться.
