Руслан Галеев - Черепаховый суп
Мы едва успели укрыться в густой бурой кроне и затаиться, как с характерным шорохом и хрустом из-за поворота выкатились сразу шесть самумов, самый маленький из которых достигал двух метров в диаметре. Наше счастье, что у этих моллюсков не развито обоняние, и они могут рассчитывать только на свое невероятно острое зрение. Самумы катились медленно, хотя во время охоты способны развивать немыслимую скорость. Мы затаили дыхание. Я вдруг понял, что принял неудобную позу. Мало того, мне с минуты на минуту могло приспичить чихнуть, зевнуть, кашлянуть, у меня почему-то тут же нестерпимо зачесалась голова... И все же я замер и даже не моргал.
Когда нам уже казалось, что удалось остаться незамеченными, один из самумов, тот, что поменьше, вдруг резко сменил направление и, скатившись с дороги, двинулся в нашу сторону. Остальные замерли в ожидании.
Я посмотрел на Буги. Она осторожно показала мне игрушку Моргана-младшего, зажатую у нее в руке.
Я медленно потянулся к поясу...
Но на полпути к дубовникам самум замер. А еще через мгновение из переплетения сухих стеблей выстрелили его увенчанные клешнями конечности и вонзились в землю. Раздался истошный визг, конечности взрыли дерн и втянулись обратно. Я успел заметить что-то серое, бьющееся в конвульсиях. Оно в долю секунды скрылось внутри шара. Потом визг стих. Пополнив свои запасы, самум неторопливо вернулся на дорогу. Стая прожорливых перекати-поле двинулась дальше.
– Я чуть в штаны не наделал, – едва слышно пробормотал Сабж с соседнего переплетения стеблей. – Никогда не видел их так близко к границе Эпицентра. Думал, все, сидеть нам теперь тут, наверху, до потери пульса. Кстати, Макс, а ты в курсе, что самумы умеют перестригать своими клешнями дубовник?
– Да, слышал, но видеть не приходилось. В основном, они ждут. Я как-то трое суток висел над ними. Правда, не на дубовнике, а на сером клене.
– А я видел. Они медленно перестригают один стебель за другим... Пару лет назад я нарвался на них с группой, и они нас заметили. Наверное, голодные были и запасы кончились. Цингу помнишь?
– Такой белобрысый? Беззубый почти?
– Ага. Он зубы перед трипами снимал, оставлял дома. Ну, не настоящие... Его тогда как раз и сожрали. Мне иногда во сне снится, как он орал. Вишна тогда в самума все камни всадил, полдороги потом чуть ли не зубами оборонялся. Но только ты же знаешь, их хрен убьешь. Когда самум от нас катился, нога Цинги у него из шара торчала.
– Хватит, Сабж, – попросила Буги. – Если каждый из нас начнет рассказывать... Давайте-ка лучше спускаться вниз. Далеко еще до Нулевой?
– Часа четыре, не меньше. – Сабж, ловко перебирая руками и ногами, соскочил на землю. – До темноты дойдем.
31. Опасный радикал
Больше в тот день у нас неприятностей не было. Спасибо, Сабж успел вовремя предупредить, когда из зарослей выскочили два хофмана, самец и самка. Это самые тупые твари в Эпицентре, я вообще не понимаю, как они умудряются там выжить. Единственное уязвимое место у хофманов – глотка, все остальное покрыто твердыми иглами, которые принимают на себя удар и ломаются, однако тело хофмана защищают. Но эти тупорылые уроды во время атаки широко разевают пасть, поэтому нужно всего лишь подпустить их поближе и всадить заряд камней в глотку. Как-то раз мы с Буги положили целое стадо хофманов, стоя спиной к спине. Только и успевали перезаряжать.
И уже ближе к вечеру на дорогу выскочила молодая белая сука. Буги справилась с ней сама, размозжив голову двумя выстрелами подряд. Хотя и одного бы хватило. Я ж говорю, белая сука была юна и глупа. Старая подпустила бы нас поближе и напала со спины.
– На этом пути может стоять только одна сука, – проговорила Буги, меняя в камнемете обойму и поправляя футболку на голове.
– Сплюнь,– посоветовал Сабж.
Буги сплюнула.
– Кстати, Буги, знаешь, на что это похоже?
– Что «это»?
– Ну, вот как ты тут стоишь над сукой. Раньше были такие дешевые постеры: голая девка с автоматом наперевес.
– Вряд ли у них было это, – Буги похлопала себя по изуродованной шрамом груди.
– И это, – кивнул Сабж, показывая на труп белой суки.
Как всегда в тропиках, буквально в течение часа небо покраснело, побагровело, а потом стремительно ушло в глубокую чистую синеву, разбавленную холодными зрачками низких звезд и тяжелой, похожей на переполненное коровье вымя луной. Но к тому времени Сабж уже довел нас до Нулевой. Только вот последние два километра нам снова пришлось бежать.
Один из моих навязчивых кошмаров – я ночью в Эпицентре. Нельзя сказать, что это верная смерть, но, как правило, это именно так, хотя бывали и исключения. Те твари, с которыми мы привыкли иметь дело, охотились днем. Но они, по утверждению Полковника, составляли от силы 12 процентов фауны Эпицентра. Остальные 88 процентов вели ночной образ жизни, и 62 процента из них были хищники. Другими словами, оказаться ночью в Эпицентре – все равно что прыгнуть головой вниз в террариум, переполненный гремучими змеями. Есть, конечно, шанс выжить, но настолько мизерный, что его не стоит и рассматривать.
* * *Вокруг ничто не напоминало о некогда существовавшей в этих местах цивилизации. Перед нами была покрытая низкой травой поляна, окруженная зарослями все того же дубовника. Границу Нулевой определяло невысокое, в половину человеческого роста, кольцо камней, сложенных кем-то из нашей братии, за которыми, в случае чего, можно укрыться от сильного ветра, да еще в самом центре поляны был сооружен кривобокий навес из сушняка.
Тут же под навесом стояли два больших деревянных ящика. В одном мы с Буги обнаружили солидный запас продуктов, в другом – оружие, одежду и снаряды. Имело смысл сразу же пополнить сумки обоймами с камнями. Сделав это, я сосредоточил все внимание на найденном в одном из ящиков кисете. Курить хотелось так, что если бы между мной и табаком сидела голодная белая сука, я бы порвал ее голыми руками.
– Ты готовишь все так же хреново? – задумчиво спросила меня Буги, окинув скептическим взглядом ящик с продуктами.
– Еще хуже, – честно признался я, высыпая на ризлу щепоть табака, – последние два года варил только кофе, и то в кофеварке. А питался фастфудом.
– Ясно. – Она оглянулась на Проводника. Как только мы перебрались через камни, он тут же улегся, и на его губах снова выступила розовая пена. – Сабж! На тебя тоже не стоит рассчитывать?
– Нет, – неожиданно кратко ответил он.
– Ясно, – повторила Буги, – что ж, тогда пеняйте на себя.
Ночь была светлая, «снайперская», как назвал ее отдышавшийся Сабж, уплетая за обе щеки жареное мясо хофмана и закусывая его большими кусками белого сыра. Огромная, почти полная луна висела над поляной тусклым абажуром, так что костер нам был ни к чему. И все же мы не торопились гасить его, дали дотлеть.
– Между прочим, – кидая пустую тарелку на угли, сообщил Сабж, – эту Нулевую я лично открыл. Лет этак семь-восемь назад. А раньше ее не было.
– Новая? – вяло переспросила сытая Буги.
– Я слыхал про такие случаи, – кивнул я, – иногда в Эпицентре появляются новые Нулевые. Чаще всего в первом круге.
– Туфта, – отмахнулся Сабж, – они везде появляются. И везде исчезают. Тут как кости лягут.
Буги приподнялась, пошевелила в углях веткой. Откуда-то прилетел прохладный ветер, прошелся по нашим обожженным плечам и снова исчез в переплетении стеблей дубовника.
– Мне отец рассказывал, что планета воспринимает Эпицентр как болезнь и пытается ему сопротивляться. Как раковой опухоли. Остановить его рост удалось, и теперь она разрушает Эпицентр изнутри. А он, естественно, сопротивляется. Нулевые – это как раз те места, которые удалось вылечить.
– Похоже, кстати, на правду, – кивнул Сабж. – Между прочим, раньше Нулевые чаще появлялись. А за последние пару лет вообще не возникло ни одной новой.
– Наверное, Эпицентр привык, – сказал я, – приспособился. Это как с анальгином, когда зубы болят. Сначала, чтоб снять боль, хватает одной таблетки, потом двух, а потом он просто перестает помогать.
– Отец говорит, что если у планеты больше нет вариантов, то все будет становиться только хуже. Сначала Эпицентр зарастит Нулевые, а потом найдет способ расшириться. – Буги аккуратно расстелила ризлу и высыпала на нее табак.
– А я, в общем-то, и не против, – как бы между делом, совершенно равнодушным голосом сказал Сабж, глядя, как она прикуривает. – Я знаю куда более гнилые места, чем Эпицентр. Правда, они... Понимаешь, вот это все, – Сабж кивнул неопределенно в сторону, – это все я ненавижу. А те места... я просто констатирую для себя, что они тупо гнилые, но никаких чувств это во мне не вызывает.
– А люди? – сам не знаю почему задал вопрос я.
– С каких это ты пор начал думать о людях, Макс? – переспросила Буги.
Я пожал плечами:
– Нет, я все понимаю, в мире очень много говна, но не всегда же люди в этом виноваты? Думаешь, такое наказание одним махом для всех – это то, что нужно?
