Михаил Белозеров - Гибель Марса
Собственно, деваться было некуда. Мы бросились что есть силы в сторону парка, чтобы было глупее глупого, потому что мост был длинным, как аэродромное поле.
Почему Виктор Ханыков со всей решительностью и смелостью не выстрелил, я так и не понял. Да и сам я сплоховал - надо было прыгнуть в воду, что ли. Хотя, я думаю, и это было бесполезно.
На этот раз глушитель мыслей сработал неотвратимо, как гильотина. Дело в том, что мы с Виктором Ханыковым окончательно протрезвели.
Прежде чем я почувствовал запах фиалок и потерял сознание, раздался восторженный вопль:
-- Попались, голубчики, ё-моё!..
Глава 4.
Тайна понедельника
Мы застряли в прошлом, как не знаю, в чем. В общем, влипли. И я решил, что это на всю оставшуюся жизнь. Но вначале очнулись за старой танцплощадкой. Слава богу, обошлось без расслабления гладкой мускулатуры, иначе бы пришлось отмокать в Неве-Москва-реке. Было уже совсем темно, и где-то что-то горело. Комиссар Ё-моё расхаживал в раскорячку, важно поскрипывая портупеей. В его глазах отражалось пламя далеких пожаров, а на боку топорщилась кобура с пистолетом.
Я как бы ненароком огляделся в поискал нибелунши. Куда его дел Виктор Ханыков? Хоть убей, не мог вспомнить. У меня был какой-то провал в памяти -- немудрено после воздействия нейтрализатора, то есть глушителя мыслей. Ханыков сидел, обнимая березу, и был невозмутим подобно скале, профессионально, как буси, демонстрируя презрение к смерти. Нибелунши у него, конечно, отобрали и бросили в траву рядом с "гирвасом".
-- Сынок, -- укорил комиссар, обращаясь ко мне, -- зачем ты от меня бегаешь? Ё-моё.
-- Уже не бегаю, -- успокоил я его, дергая левую руку, к которой был пристегнут Сорок пятый.
Оказывается, вот еще почему на моей руке был характерный след от наручника. Значит, я один раз уже был в их руках. Осталось узнать, зачем меня кололи.
Сорок пятый по-приятельски улыбнулся. Улыбка у него была открытой и дружеской, как у полного идиота.
-- Э-э-э... -- укоризненно произнес я.
В ответ юмон неожиданно покраснел. Ей богу! Рожки, просвечивающие сквозь редкие, белесые волосы, порозовели, а на щеках появился румянец, заметный даже в отблесках пожаров. Неужели у Сорок пятого есть совесть? Быть того не может! Иначе бы он не был юмоном, потому что полицейским юмонам совесть не полагалась по уставу. А в другом качестве юмонов и не использовали. Недаром официально его звали Дураконом сорок пять.
-- Вот что... -- вздохнул я, глядя комиссару Ё-моё в лицо, -- я забуду это... -- я потряс наручниками, -- я забуду это, -- я показал на плечо, в котором была дырка от укола, -- я забуду ваш дурацкий нейтрализатор, если вы нас сейчас же отпустите!
Комиссар Ё-моё насмешливо посмотрел на меня и сказал по слогам:
-- Ума не приложу, как это сделать! Не-а! Сейчас мы отправимся туда, где еще не были. Ё-моё.
-- Знаю я ваши дурные наклонности, -- заметил я, пытаясь выиграть время.
Глядя на меня сверху вниз, комиссар загадочно произнес:
-- Не-а... на этот раз это будет не Земля...
Казалось, он размышляет, осуществлять ему задуманное или нет. Но возможно также, что я наделял его большим умом, чем было на самом деле.
-- А что?.. - вырвалось у меня, -- есть варианты?..
-- Всему свое время. Потерпи. Ё-моё.
-- Никуда я с вами не поеду!
Мне было наплевать, что он задумал. Нашел Клондайк -- беззастенчиво набивал свой карман, используя мою способность перемещаться во времени.
-- Нехорошо, нехорошо... -- многозначительно произнес комиссар Ё-моё. - Я тебе в отцы гожусь. Долг платежом красен.
-- Какой долг?! - удивился я.
-- Ты еще спрашиваешь! - неподдельно возмутился комиссар Ё-моё, снова останавливаясь прямо надо мной.
-- Спрашиваю, потому что чего-то не понимаю.
-- Мне тебя продали на ходку в бабон! - радостно сообщил комиссар Ё-моё.
Видать, это ему дорого вышло, потому что он сильно важничал.
-- Продали?! - удивился я, выказывая презрение ко всему комиссаровскому роду. - Кто?
-- Твои дружки!
-- Свисти, папаша, дальше, -- я отвернулся.
Я не обязан был ему верить. На Леху, конечно, нельзя было полагаться на все сто, но такого свинства я от него не ожидал.
-- Не веришь? - ехидно спросил комиссар Ё-моё и посмотрел на своего раба, словно призывая в свидетели.
Формально, конечно, юмоны имели такой же статус, как и все марсиане, но это, что называется, декларировалось лишь на бумаге, потому что с моралью у юмонов как раз было не все в порядке.
-- Не верю, -- подтвердил я и тоже посмотрел на Сорок пятого.
Сорок пятый приосанился, сделал идиотское лицо и попытался развести руками в знак того, что так оно и есть и по-другому не будет. Он дергал мою левую руку, в которой был пристегнут, улыбался, как провинившийся Леха Круглов, и пускал слюни.
-- Хозяин... -- произнес он фальцетом, по-собачьи глядя на комиссара Ё-моё.
-- Все равно! - уперся я.
-- А придется поверить! - заявил комиссар Ё-моё.
-- С какой стати? - возмутился я.
-- А с той, что куда сегодня Леха бегал? А? - он ехидно улыбнулся.
-- Известно куда... -- растерялся я, - в редакцию...
-- Это он тебе сказал, что в редакцию, а сам на Гороховой в банк завернул. Ё-моё!
-- Зачем? - глупо осведомился я.
Хотя зачем еще ходят в банк? Викентий, не будь наивным! Друзья и жены тоже предают. Самыми надежными оказываются только собаки.
-- ...Чтобы положить на свой счет кругленькую сумму... Ё-моё...
Он торжествовал. Плавился от удовольствия -- кто-то оказался подлее его самого.
-- Иди, папаша, -- сказал я ему, -- по ночам я не подаю.
-- А зря! - в сердцах воскликнул комиссар Ё-моё. - Потому что теперь ты мой еще на сутки, ё-моё.
-- Стоп-стоп! - поднял я правую руку, на которой не было наручника. - Кажется, один раз я с тобой куда-то уже перемещался?!
-- Ну перемещался, ну и что?! - раздул ноздри комиссар Ё-моё. - Мне это стоило лишней седины! Ё-моё! - Он наклонил голову, которая посеребрилась от времени.
Но почему-то это не убеждало. Я пожал плечами. Казалось, он меня в чем-то укорял. Даже легкомысленный юмон, которому надоел наш разговор, проснулся и с неподдельным возмущением посмотрел на меня.
-- Второй раз не перемещусь! - заверил я.
-- Обсуждение этого вопроса является предательством! - заявил комиссар Ё-моё.
-- Предательством?! - удивился я.
-- Почти, -- уточнил он.
-- Ну... и как мы тогда должны разговаривать? С помощью жестов?
-- Не усложняй себе жизнь, сынок, -- предупредил комиссар. - Ведь ты даже не знаешь, во что вляпался.
-- Во что же?
-- В дерьмо - по самые уши!
-- Что-то не заметил, -- отозвался я.
-- Уж поверь моей осведомленности, -- заверил он.
-- Это почему? - спросил я.
-- Потому что ты стрелял в федералов.
-- Я?! Я даже не видел их!
-- А я?! - возмутился он.
-- Вы федерал?
Тогда он сунул мне под нос документ, из которого явствовало, что комиссар Ё-моё является супер-пуперагентом метаполиции и наделен полномочиями ВПР - внесудебного принятия решений. Это уже было серьезно. Одно дело - начальник полиции в заштатном северном городке, а другое - столичный тайный сыск.
-- Понял? Ты целился в нас?
Сорок пятый даже приосанился. Видать, он гордился своим хозяином и тем, как он ловко завернул разговор.
-- Да... -- склонился я под тяжестью обвинения. - Не скрываю, но ведь не выстрелил!
-- Время сейчас военное. Кто будет разбираться, -- сухо заметил комиссар Ё-моё.
Мне друг показалось, что разговор попахивал хорошо режиссированной сценой, что вдруг комиссар Ё-моё засмеется, засмеется и Ханыков, пристегнутый к березе, засмеется и юмон - раб комиссара Ё-моё. Все окажется шуткой. Мы обнимемся и выпьем водки, которая наверняка есть у комиссара Ё-моё в заначке, и ко всеобщему удовольствию разъедемся по домам.
-- Целился, -- признался я, -- но не выстрелил. Я же не знал, кто вы.
-- Я тебе кричал?
-- Ну в общем да, что-то такое...
-- Вот видишь. Даже свидетели есть.
-- Кто? - удивился я.
-- Неважно... -- ответил комиссар Ё-моё.
Но по тому, как невольно дернулся Сорок пятый, я понял, что свидетелем является именно он.
-- Да вот хотя бы Ханыков... -- словно впервые заметив пожарника, кивнул комиссар Ё-моё.
-- Никакой я не свидетель, -- подал голос Виктор Ханыков.
-- Ну неважно, -- тут же согласился комиссар Ё-моё, -- хотя по роду службы ты обязан.
-- Обязан? - спросил я.
-- Обязан... -- скорчился под березой Виктор Ханыков.
-- Не буди во мне зверя -- поехали! А?!
-- Но почему?! - все еще упорствовал я.
Знаете, что заявил он мне в сердцах:
-- Ты моя страховка! Ё-моё!
