Павел Буркин - Краденая победа
— По вашему приказу дошел вон до той скалы перед лощиной, — отрапортовал Рокетт. — В лощину не выходили, но постов там точно нет. Ворота крепости открыты, часовых не видно. Нас, похоже, не ждут. А в лощину-то, может, сходить? Вдруг засада там?
За это его и уважал капитан: эрхавенец никогда не был тупым исполнителем. «Будешь задавать такие вопросы — станешь командиром Особой роты, а то и батальона, — подумал Сюлли. — Но сейчас ты чересчур осторожен». — Помните, капитан, как было у Мератха?
— Глупости! Смотри, кустики тебе едва дотянутся до пояса. Где там спрятать засаду?
— Может, они лежат…
— А смысл? — усмехнулся Сюлли. — Мы не видим их, они не видят нас… И потом, раз ворота открыты, но не охраняются — засаду устроить тем более не додумаются. Идем дальше.
— Есть, сир капитан!
Не шевельнулся ни камень, ни чахлые кустики на обожженной солнцем вершине, а черноволосого, симпатичного юнца рядом уже не было. Сюлли и сам умел не хуже, но у него-то позади десятки, если не сотни дерзких ночных налетов, а до того карьера вора-домушника в Темесе. А что за душой у мальчишки? Полгода службы в обычном пехотном полку, плавание на корабле из Темесы и полгода у него в роте. Но некоторые задачи парень исполняет лучше повоевавших лет пятнадцать, украшенных шрамами и повидавших всякое вояк. Никогда не забывается, не теряет осторожность — и в то же время не трусит. А главное — умеет думать, а не тупо исполняет, что приказано. Самое то для офицера. «Если все удастся — отошлю парня в Майлапур, на офицера учиться».
Не трубили горны, не гремели копыта коней, не было слышно даже мерного стука тысяч сапог о землю. «Разведчики» шумели лишь на пьянках и парадах, никогда — на войне. Тишина и тьма — их главные союзники, не считая, конечно, беспечности вражьих караульных и глупости их командиров. Да и увидеть их, несмотря на ослепительное сияние солнца, можно было только при большой удаче. Редкая цепочка фигурок, сторожко пригибающихся к валунам и чахлым кустам, одетая в странные плащи цвета хаки — они почти не выделялись на фоне скал. Выцеливать таких, особенно против солнца — сущая мука для лучников и мушкетеров.
…Как ни крадись, каменное крошево мертво хрустит под подошвами сапог, а когда тропа идет над обрывом, пугливо жмется к скальной стене, а от одного взгляда вниз кружится голова, галька со зловещим шорохом сползает вниз. Так же почти в зените висит солнце, обливая землю жгучим жаром. Даже ветер, хоть немного освежающий потные лица, стих, словно притаившись в ожидании недоброго. Кажется, в мире не осталось ничего, кроме палящего солнца и раскаленного каменного хаоса, тонущего в солнечном сиянии. И почему в этой треклятой стране так печет солнце?
Простите, не стране, а уже почти сплошь провинции Темесы, а с сегодняшнего дня — и вовсе сплошь. Почему нет, кто их задержит? На всю нынешнюю джайсалмерскую армию хватит, наверное, одной Особой роты. Уж точно — Особого батальона, остальных ведут так, за компанию.
— Наконец-то, — выдыхает идущий впереди Рокетт. Черная, раскаленная так, что к ней не прикоснуться, но дающая хоть какую-то тень туша скалы заслонила от безжалостного солнца. За скалой просматривалась неширокая лощина, заросшая странным низким кустарником. Как многие здешние растения, кустарник одевался листвой лишь в сезон дождей, но вместо листвы на ветках красовались бесчисленные белые цветы. Издали могло показаться, что лощина покрыта слоем невиданного в этих краях снега. Хотя… Нет, это не мертвенно-белый цвет талхи здешней вдовы, неуловимый зеленоватый оттенок оживляет лощину, не оставляя сомнений в том, что цветы живые. — Только наши плащики со стены будут отлично видны…
— Да, ты прав, — кивает Сюлли. — Ничего страшного, ползком проберемся. Рокетт, твое отделение замыкающее.
Сержант дернулся возразить — но субординация возобладала. В атаке он не хуже, чем в разведке, но кто знает, что там, сзади. А лучше Рокетта и его людей тыл никто не прикроет. Да и отдохнуть надо разведчикам. Они прошли этот путь дважды.
— Пошли, — скомандовал Сюлли и нырнул под бело-зеленоватый полог бесчисленных цветов. За ним, один за другим выскальзывая из-за скалы, исчезали в цветочном море остальные. Минута — и вся рота втянулась под кусты.
Внизу было душно, зато кусты начинали ветвиться лишь в локте от земли. Под ними было довольно просторно. Более того, цветы испускали приторно-сладкий, но все равно приятный аромат. «Клянусь святым Валиандом, лучше маскировочной сети, — подумал Сюлли. — Как хорошо, что дураки в крепости их не вырубили!» Он уже успел попривыкнуть к разгильдяйству вояк всяких там раджей да эмиров, но такое видел впервые. Видимо, о таком же подумали и остальные. Хотя до ворот оставалось не больше сотни шагов, под пологом цветов зазвучали негромкие голоса. Сюлли не первый год командовал ротой и хорошо знал подчиненных. Вот так запросто болтать под носом у врага, перед атакой, они могли в одном случае: если будущий противник вызывал абсолютное презрение. Капитан уже хотел приказать замолчать (победа над таким противником сомнений не вызывает, но беспечность часто приводит к напрасным потерям), когда перед носом появились кости.
— Что за ерунда? — тихонько ругнулся Рокетт. Сержант змеей полз меж узловатых камней и булыжников. Под его рукой тоже хрустнуло. — Да это же кости козлиные, а вон кроличьи! Много как… Интересно, кто здесь обедает?
— Тише! — шикнул на него взводный, лейтенант Леньяно. — Если со стен вжарят из пушек, к их костям добавятся наши…
— А по кроликам что, тоже из пушек палят?
— Кто ж его знает… По-моему, местные и от кроликов не отобьются… Интересно, а в Кангре кровати есть?
— Точно, что-то так спать захотелось…
«Точно захватим крепость! — Сюлли не сомневался в успехе. — И можно будет отдохнуть…» Неожиданно рот сам собой раскрылся в широком зевке, чуть сбоку кто-то зевнул погромче. Глаза слипались, нестерпимо хотелось прилечь на теплую землю и, вдыхая приторный аромат цветов, провалиться в блаженное забытье, капитан еще успел подумать, что все это неспроста. Дело не в жаре — сколько раз в безжалостно-жаркие летние дни доводилось даже не ползти в тени, а бежать с полной выкладкой по холмистой равнине, или маршировать через пустыню? А ведь сегодня перед выступлением удалось и отдохнуть! «Это все кусты!» — устало ворохнулось в голове, и глаза закрылись сами собой. Сновидений не было — капитан провалился в крепкий и спокойный сон. Чуть слышно звякнул, ударившись о флягу, приклад мушкета, кое-где раздался невнятный шорох — и воцарилась тишина. Сюлли оказался прав: виноваты были кусты, вернее, цветы, еще вернее, их аромат, безветрие и огневеющее солнце месяца ашадх. А кости принадлежали зверям, не сумевшим проснуться.
На узловатых корнях и булыжниках Рокетт спал, как на перине в покоях какого-нибудь махараджи, или даже падишаха Аркотского. Он умел засыпать и на камнях, и в болотах под тропическим ливнем, и в каюте корабля, который как щепку бросает шторм. А мог — и под пушечную канонаду. Впрочем, под аромат усеивающих кусты цветочков на жесткой постели скал смог бы уснуть самый изнеженный сибарит, не то что сержант Леруа Рокетт. И снились бы ему такие же красочные, яркие сны.
Рокетт снова был в Эрхавене. Родной город знавал лучшие времена, когда-то тесное ожерелье городских стен теперь казалось рубашкой богатыря на ребенке из нищих предместий. Внутри городских стен появились пустыри, зазеленели сады, вместо разваливающихся шести-семиэтажных домов, где ютилась беднота, вставали приземистые особняки… а чаще, гораздо чаще, просто убогие хижины. И рушились от времени пирсы, у которых когда-то было тесно кораблям: места судам, еще заходившим в порт, вполне хватало.
Снилось и другое. Например, Мелина (сейчас ее лицо так просто и не вспомнишь, вот и теперь оно прикрыто капюшоном плаща и не заметно). «Ты учился воевать, чтобы сражаться за Эрхавен, — произнесла она. — Но уже два года и не думаешь делать дело. Что, темесские цехины глаза застили?» А еще снился Маркиан — какой величественный и гордый он был, когда читал приговор по делу Альберта Дорстага! А как лакейски согнулась спина отца бывшего друга, свидетельствовавшего в пользу обвинения! Ох, не даром эту семейку так ненавидел весь город! Потом отец Маркиан встретился с Рокеттом у входа в Зал Суда. «Ну, а ты, сын мой, должен послужить великой Темесе — так ты станешь уважаемым человеком и вырвешься из захолустья, увидишь дальние страны, и поймешь, что долг Темесы — нести по всему миру свободу, процветание и истинную веру. Удачи!»
Леруа Рокетт выполнил волю отца Маркиана — и оказался там, где оказался. Все оказалось так — и не так, как говорила Мелина и советовал отец Маркиан. Его действительно услали Исмина знает, куда, и определили не в обычную пехоту, а в Особый батальон. Туда обычно гнали бывших воров и разбойников, провинившихся военных из обычных полков. В роте капитана Сюлли, половина успела отведать каторги на галерах, а то и в свинцовых рудниках. Как капитану удавалось держать эту орду в повиновении, Рокетт поначалу не понимал. Уж если куда и могли взять эрхавенца, так это сюда.
