Макс Острогин - Большая Красная Кнопка
Я прыгнул.
Шнырь рассказывал, что раньше люди любили прыгать с высоты, для этого имелись специальные такие штуки – парашюты. Их надевали за спину, как рюкзак, поднимались на самолете повыше, на километр, а то и больше, а потом сигали. И можно было несколько секунд падать, словно висеть в воздухе, полная свобода. Затем парашют раскрывался широким крылом, и все заканчивалось благополучно. У нас на Варшавке даже валялся один парашют, только прыгать с ним было неоткуда, Шнырь говорил, что прыгать нужно не менее чем со ста метров.
Подо мной сотня, и парашюта не нашлось. Я пребольно ударился о мачту, ухватился за прутья, вжался, чуть ли зубами не вцепился. Принялся раскачивать. В этом в общем-то и заключался план. Мачта болталась, и я собирался разболтать ее так, чтобы горбун не смог удержаться. Или чтобы передумал прыгать, вернулся внутрь башни, я бы тоже вернулся, и мы бы встретились на тверди.
А так…
Горбун упал на мачту недалеко от меня. Его повело в сторону, но он несколькими движениями рук быстро восстановил равновесие.
Положение ухудшилось. Мачта меньше метра в ширину. Покачивается. Высота. Много высоты. Отступать некуда. Из оружия молоток. Попробовать метнуть, что ли? Приберегу…
Горбун приближался. Он хотел меня убить, я не сомневался. Он всех убивал. Кто сюда совался. Кто нарушал покой.
Усталость, и боль в ступне, и пропасть под ногами. Мачта становилась все уже и уже, еще несколько шагов, и все. Горбун перекидывал из руки в руку багор, вертел его над головой со свистом, делал опасные выпады. Горбун мохнатый, а умный, багром это правильно – можно подколоть, пропороть брюхо, чиркануть по шее, подцепить за пятку, и противопоставить этому почти нечего.
Вышкарь работал со скоростью молнии. Мне приходилось подпрыгивать, пригибаться, уклоняться вправо и влево, приседать, и все это на сумасшедшей скорости, и конечно же, я пропустил. Горбун ткнул в голень, в щиток. Нога у меня поехала, вышкарь крутанул багром и чуть не разрубил мне нос, я отпрянул, оказавшись в неудобной позе – нога вперед, корпус назад.
Через секунду мне в наплечный щиток врубилось треугольное длинное лезвие, я потерял равновесие и подвис над пустотой и, чтобы не рухнуть совсем, ухватился за багор.
Мы стояли, вцепившись в багор. Горбун толкал багор, двигал его из стороны в сторону, стараясь меня стряхнуть. Я держался. И думал уже прибегнуть к помощи пистолета, к последнему средству, стрельну, авось, китайцы не услышат, вгоню в башку этого мохнатого три тяжелые пули…
Вышкарь опередил, взмахнул левой рукой, стремительно, хлоп, вокруг шеи сошлась петля, и тут же враг отпустил багор.
Я сорвался. Пролетел недолго, петля на шее затянулась, и я повис.
Отпустил багор, и через несколько секунд он брякнул о землю.
Шея у меня что надо, крепкая, Гомер в свое время заставил изрядно ее укрепить особыми упражнениями, так что провисеть я могу долго, минут пять, если очень напрячься, то и восемь. Потом, конечно, мышцы сдадут…
Пять минут провисеть не удалось, горбун стал втягивать к себе. Но совсем не втянул, остановился в метре от мачты, дождался, пока я задохнусь и почти потеряю сознание.
Руки ослабели, и ноги ослабели, в глазах качалась муть.
Горбун волок меня по железу. Карлик. Ножки кривые, ручки кривые, но неприятно мускулистые, страж высоты. С такой низкорослостью лучше в подземельях, а не здесь. Хотя… Скачет по мачтам он очень и очень.
Интересно все-таки, что ему надо?
Горбун поднял меня на руки, хряпнул о пол. Отобрал пистолет, вышвырнул наружу. Занялся своими делами, что-то он там, кажется, точил. Нож, или косу, или копье, не знаю. Надо было собраться, причем срочно, пока карлик не смотрит, думает, что я не в полном сознании.
Расслабил сухожилия, стал дышать, глубоко, через нос, напрягать и распускать мышцы, через три минуты почувствовал себя более-менее. Вышкарь тем временем перестал чиркать по железу и направился ко мне. В руках он держал приспособление вполне угрожающего вида. Не оружие, нет, какое-то умертвительное орудие, основной деталью которого являлся шипастый буравчик. Вокруг этого буравчика организовывались смертоносные лезвия, штыри, крючья и спицы. Ясно, что с помощью этого прибора убивали не просто так, быстро и неотвратимо, а медленно, мучительно и болезненно. Скучно ему тут, забавы ищет. Или от природы такой, мучительской направленности, недаром ведь горбун, карлик и мохнач, отличительные уродства на человека ведь неспроста накладываются.
Собирается испытать на мне плод своих садистских раздумий, раздиратель, наверняка он так его называет. Кишковорот. Наваха-расчленитель. Потому и не убил, хочет посмотреть, как этот его раздиратель освободит мои кости от кожи.
Приблизившись почти вплотную, он воздел или вознес свой инструмент и уже почти обрушил его на меня, видимо, уверенный в том, что этот агрегат легко пройдет через броню. Я пнул горбуна под коленную чашечку и тут же перекатился вбок. В то место, где только что лежал я, врубился кишковорот. С искрами.
Карлик-расчленитель не очень растерялся, тут же поднял свое орудие снова, но я уже выхватил нож и вогнал лезвие в ступню горбуна. Удар получился неплохой, пробил кости, мясо и сухожилия, клинок воткнулся в бетон. Вышкарь заревел, я метнулся в сторону. Он за мной, нож не отпустил, вышкарь упал, выронил свой расчленитель. Я попытался его поднять, однако кишковорот оказался слишком тяжел, я едва смог оторвать инструмент от пола и отбросить чуть подальше от себя. Горбун скрежетнул зубами, выдернул нож из ноги и, совсем не хромая, устремился ко мне.
Все. Теперь только смерть. Не моя, конечно же, этого урода. Если будет моя, я ведь этого уже не узнаю.
Мы сшиблись. Горбун швырнул меня через себя, я успел ухватиться за короткую и толстую шею, покатились. У него была очень несподручная система боя – локтями. Бил справа, бил слева, я не успевал защищаться, хорошо, что горбун в шлем попадал. Силы в этом карлике много было, наверное, в горбе сосредотачивалась, я слышал, в горбах какая-то добавочная мускулатура обитает. Поэтому я выхватил нож и по рукоятку вогнал его в горб, провернул.
Карлик выпрямился, и я пырнул его еще несколько раз, в плечо, в руку, и каждый раз брызгала кровь, противник был просто наполнен кровью. Вышкарь не стал защищаться от ножа, а поступил неожиданно – коротко ударил меня лбом в подбородок. Башка у него оказалась крепкая, тяжелая, на нижней челюсти у меня треснули два зуба. Вышкарь схватил за ногу, потянул к краю балкона, как куклу, чудовищная все-таки мощь. На краю площадки сграбастал меня за шкирку, поднял над головой, швырнул вниз. За секунду перед этим я отщелкнул с пояса кошку и загнал ее в шею горбуна.
Пролетел три метра, тросик проскользнул под мышкой, натянулся, тряхнуло. Сверху послышался вой. Я подтянулся на тросике, достал до выступающей круглой антенны, зацепился, уперся ногами, дернул.
Почувствовал, как кошка вошла в мясо. Горбун заревел громче. И я тут же добавил, почти повис на тросу, подпрыгивал на широкой тарелке, дергал, дергал, дергал, ощущая, как заточенные титановые крючья вонзаются в горб карлика все глубже и глубже.
Горбун заорал и попытался втащить меня обратно, я уперся ногами.
Минуты через три он замер. Трос больше не рвался вверх. Я осторожно отцепил от пояса карабин, перепрыгнул с антенны на подвесной мостик, пробрался внутрь через дверь. По лестнице, перескакивая через ступени, наверх.
Горбун сидел на краю балкона. Он каким-то усилием умудрился вырвать из загривка кошку, она валялась рядом, погнутая и окровавленная. Крови вообще было много, она растекалась вокруг карлика дымящейся черной лужей, видимо, крюк кошки задел артерию.
Карлик умирал.
– Эй, – позвал я.
Он обернулся. Посмотрел на меня мутнеющими глазками. Поднялся.
Я не знал, что делать. Победа. Очередная и бесповоротная. И пустота. Никакого удовольствия, этот проклятый мир выгрыз из меня не только страх, он выгрыз и радость тоже.
Все выгрыз. Вот сейчас мне очень хотелось пожалеть этого горбатого дурака. Я не испытывал к нему ненависти или какой-нибудь там неприязни, совершенно не испытывал, не виноват он… А ничего. Равнодушие.
Я приблизился. Как к нему обратиться-то?..
– Сам виноват, – сказал я. – Я просто пройти хотел, а ты кинулся.
Карлик смотрел. Исподлобья. Его качнуло в сторону, он шагнул к обрыву, потерял равновесие, закашлялся, оступился.
Все.
Я подошел к краю, выглянул. Горбун лежал далеко внизу, в мусоре, растопырив коротенькие ручки. Все.
Глава 9
Дирижабль
Никогда не был в облаках. Я думал, они мягкие, белые, пушистые, как одуванчики, а все оказалось не так. Вещи обманывают постоянно, оказываются совсем не такими, как представлялись. Я вышел на балкон. Не знаю почему, но тут, кажется, сохранилось все как раньше. Чисто. Стены выкрашены белой краской. Мебель. Кровати, шкафы, столы. Стекла все целы, даже те, которые в полу. Забавно – окна – в полу, зачем кому-то смотреть вниз, в землю? Хотя сейчас земли никакой совсем не видно – только мутная пелена, насыщенная влагой. Тихо. Точно со всех сторон ватой обложен. Хорошо, спать сразу хочется. Я сначала подумал, что тут вожак жил. Атаман вышкарский – самое чистое место ведь. А потом увидел игрушки. На полках. Много. И рисунки еще, прямо по белой стене. Дети рисовали, так только они могут. Человечки сидят на Вышке. Над головой небо. А внизу, вокруг все горит, из огня высовываются морды зубастые. Или то же самое, только вместо огня вода. Другие рисунки, все по большей части добрые и спокойные, то цветочек цветет, то зайчик прыгает, птички разноцветные летают. Книжки. Тоже детские, тоже с зайчиками. Детский сад, я вдруг понял – детский сад это. Тут вышкари мелочь свою содержали, учили ее, как жить. Значит, тут действительно настоящая община была. Конечно, то, что они не спускались вниз – это сказки, спускались, еще как, вокруг полно интересного…
