Вадим Панов - Все оттенки черного
Сначала Вера долго нежилась в теплой воде, смешанной с маслом, пахнущим ландышем, — затем сушила короткие каштановые волосы — единственный седой был безжалостно вырван, — наслаждаясь их густотой и молодым блеском. Вера никогда не красила волосы, точно зная, что Косте бы это не понравилось. И только потом, завернутая в мягкую махровую простыню, она пришла в свою уборную, в просторную комнату, примыкающую к спальне, в свое царство. Кот не говорил ей, что велел спроектировать дополнительное помещение рядом со спальней, и это стало сюрпризом, который она сразу же оценила. И еще она оценила его заботу.
Плотно прикрыв за собой дверь, Вера сбросила полотенце и посмотрела на свое отражение в зеркале.
«Что ж, для тридцати шести совсем неплохо, а главное — все свое. Натуральное. В красивых карих глазах блестит огонек, губы изящные, грудь в меру большая, красивой формы, хоть и выкормила двоих детей. Правда, после родов несколько раздался таз, но тут уж ничего не попишешь».
Вера погладила себя по полным бедрам. Одно время она хотела обратиться к пластическим хирургам, но, поняв, что Косте это не понравится, оставила эту идею и налегла на общепринятые вещи: массаж, диеты, спорт. К счастью, конституция ее тела не предполагала больших объемов, и Вере удавалось поддерживать неплохую форму. Пока, во всяком случае. Возможно, года через два-три ей действительно потребуется помощь хирургов — морщины на лице становились все заметнее, — но сейчас об этом можно не думать.
Вера нежно провела рукой по еще влажной после ванны коже. Итак, займемся собой.
Маникюр, профессионально сделанный в салоне красоты, не требовал корректировки. Ногти у Веры были в меру длинные, красивой формы, холеные, и темный лак смотрелся на них очень благородно.
Она присела на пуфик перед зеркалом, открыла ланкомовский набор, чуть подумала.
«Ужин при свечах, в каминном зале. Я встречу Кота в холле, будет полумрак, затем… — Вера сладко потянулась. — Сегодня я должна быть таинственной. Не ослепительной, но загадочной».
Легкое движение пуховкой, чуть пудры на лицо, чтобы получить ровный оттенок. Подправить брови карандашом, они и так темные, красивые, но немного подчеркнуть их форму не повредит. Некоторое время Вера размышляла над тенями: стоит или нет? Решила, что стоит, почти незаметные, золотисто-коричневого оттенка, волнующие. Подвела глаза, четко обозначив миндалевидный разрез, остановилась, глядя на свое отражение:
«Бог ты мой, я сама готова в себя влюбиться!»
Хихикнула.
Ресницы, правда, чуть подкачали — не очень густые, но стойкая черная тушь устранила этот дефект. Отлично! Немножко, совсем чуть-чуть румян нежного персикового цвета на скулы, и можно заняться губами. С этим все в порядке: не очень большие, но все еще пухленькие, весьма соблазнительной формы. Вера осторожно начертила контур, улыбнулась себе и взялась за помаду. Темную, под цвет лака на ногтях.
«О боже, синяки на запястьях!»
Вера нахмурилась, отыскала баночку с кремом.
«Теперь, кажется, все! Ну, Кот, держись! У тебя впереди великолепная ночь!»
«У нас!»
Вера снова улыбнулась красивой женщине в зеркале, поднялась с пуфика и распахнула дверцы встроенного шкафа.
«Итак, что мы наденем сегодня?»
Хотелось бы что-нибудь новенькое или хотя бы хорошо забытое старое. Если бы Вера заранее готовилась к сегодняшней ночи, она бы обязательно заскочила в пару магазинов, а так придется выбирать из того, что есть. Женщина внимательно просматривала свое нижнее белье.
«Корсет? Гм, сексуально, но не сегодня. Сегодня буду тигрицей, голодной тигрицей, а не томной дамой. Белое? Слишком нежно. Хотя вот это, прозрачное».
Вера сняла с вешалки комплект, но даже не стала разглядывать его.
Конечно же! Как могла она забыть?
Красный гарнитур, который она приготовила к своему дню рождения. Правда, до него еще месяц, но… Вера тряхнула головой: сейчас это важнее, а к следующему празднику она придумает что-нибудь другое.
Кружева бюстгальтера мягко обняли грудь, тончайшие трусики подчеркнули бедра и талию, легчайший пеньюар сверху…
«Я настоящая королева!»
В дверь постучали.
— Вера Сергеевна, вы позволите?
— Конечно, входите.
— Дети ложатся спать. Ужин будет накрыт в каминном зале через четверть часа. Убрать спальню?
— Конечно. Я побуду здесь.
Вера снова потянулась перед зеркалом, и величественное лицо Ольги Петровны смягчилось.
— Вы замечательно выглядите, Вера Сергеевна.
«Я знаю».
— Спасибо, Ольга Петровна.
Вера разглядывала свое тело, практически не скрытое прозрачным бельем.
«Коту понравится. Он оценит».
* * *Черный «Харлей», сумасшедшим метеором пролетевший по пустынному Ленинградскому проспекту, резко вильнул и остановился у массивного здания сталинской постройки, возвышающегося прямо напротив развязки Волоколамского и Ленинградского шоссе.
Цитадель. Сердце темной и безжалостной Нави.
Седой, высокий мужчина в короткой кожаной куртке, с длинными, до плеч, белыми волосами, выключил двигатель, но остался в седле, задумчиво подняв голову к идущей на убыль Луне.
На его спине слабо поблескивал серебристый дикобраз — герб клана Гангрел, а левое плечо украшала еще одна вышивка — лунная корона. Мужчина прищурил светлые глаза с пронзительно-красными зрачками и провел рукой по голове.
«Что им от меня понадобилось?»
У него было приятное, мужественное лицо, но слишком бледное даже в лунном свете. Неестественно бледное, вызывающее мысль о холоде, пробирающем его обладателя до костей. Мысль правильную, ибо температура тела вампиров редко поднималась выше пятнадцати градусов. Физиология. Правда, вопреки уверениям продвинутых челов, сердца у них бьются. Медленно, не спеша, но бьются.
Мужчина наконец решился. Он слез с мотоцикла, подошел к воротам и нажал на кнопку интеркома:
— Передайте Сантьяге, что прибыл епископ Лазарь Гангрел.
Кабинет комиссара Темного Двора был буднично изыскан. Прекрасная мебель, толстый ворс ковра, приглушенный свет — хозяин знал, что масаны не выносят яркого освещения, — в углу мерцает монитор, за которым склонился Сантьяга. Как обычно, в дорогом костюме.
— Лазарь, рад вас видеть! — Он даже не привстал. — Вы не будете любезны подождать буквально пару минут, я должен закончить.
— Конечно. — Гангрел подошел к картинам.
С тех пор как он был в кабинете Сантьяги последний раз, они поменялись. Три полотна: цунами, вулкан, айсберг. Лазарь прищурился: за ледяной выступ белого массива отчаянно цеплялась фигурка чела. Бессмысленно гибнущая пища.
«Тоже мне, любитель искусства. — Склонность комиссара Темного Двора к живописи была чужда Гангрелу. — Украсил стены какой-то мазней…»
— Позвольте с вами не согласиться — работы превосходны.
Лазарь вздрогнул и посмотрел в непроницаемо черные глаза подошедшего нава, Сантьяга не обладал телепатией, но превосходно читал выражения лиц и не упускал случая подколоть вампиров, отвечая на невысказанные ими фразы.
— Вина?
Красное бордо, слабая пародия на кровь. Судя по бутылке, один из лучших урожаев девятнадцатого века, погреба Сантьяги славились великолепным выбором.
— Нет, спасибо.
— Зря. — Нав тоже не притронулся к вину, глубоко запавшие глаза обежали вампира. — Вы недавно высушили кого-то, Лазарь.
Он очень хорошо чувствовал такие нюансы.
— У меня был контракт, — пожал плечами Гангрел. — Вы можете проверить.
— Уже проверил, — улыбнулся нав, помолчал. — У нас проблемы, епископ.
«Епископ! Слишком официально для Сантьяги».
Лазарь напрягся. Он был не в состоянии использовать Прорицание — магия крови не действовала на навов, а читать по лицу было бесполезно: Сантьяга, когда хотел, мог быть очень бесстрастным.
«Он злится? Он недоволен?»
Сумрачные навы были единственными обитателями Тайного Города, перед которыми вампиры по-настоящему трепетали. Сильные, жестокие, мало того что они не поддавались магии крови, так еще и не были пригодны как пища. То, что текло по жилам основателей Темного Двора, было настоящей отравой, и даже сам вид этой густой, похожей на битум субстанции вызывал у Гангрела отвращение. Именно поэтому семью Масан передали в ведение Нави.
— Кто-то высушил чела, епископ. — Комиссар выдержал паузу, давая возможность вампиру понервничать. — Нарушена четвертая Догма Покорности.
«Ты не будешь охотиться в Тайном Городе, без санкции Темного Двора».
— Серьезное преступление, — хрипло произнес вампир.
— Рад, что наши мнения совпадают, епископ. — Сантьяга заложил руки в карманы брюк и прошелся по кабинету. — К счастью, Великие Дома не знают о произошедшем, и у нас есть возможность разобраться с ситуацией своими силами.
Семье Масан не доверяют. Слишком сильна бывает Жажда, слишком близко Безумие. Лазарь помнил далекие времена Хаоса, когда сорвавшиеся с цепи кланы вампиров наводили ужас на челов. Когда целые стада паникующей пищи срывались с насиженных мест, преследуемые опьяненными кровью масанами. Последовавшая за этими событиями Инквизиция поставила под удар все Великие Дома, и Темный Двор впал в ярость, гораздо более страшную, чем даже Кровавая Ярость Бруджа. Каратели темных, гарки, нечувствительные к магии крови, смерчем прокатились по земле, беспощадно истребляя потерявших голову вампиров. Лазарь помнил переполненные подземелья, в которых корчились от Жажды, постепенно впадая в оцепенение, сотни масанов. Эти подвалы гарки называли «кладовыми братской любви», потому что обезумевшие от Жажды вампиры высушивали друг друга в отчаянной и бесполезной попытке продлить свое существование. Помнил Лазарь и то, как гарки выставляли обессиленных пленников с сердцами, пробитыми деревянными кольями, на поля, прямо перед восходом убийственного солнца. Это называлось «искупать в лучах славы». Война разделила семью Масан на две враждующие секты: Камарилла, в которую вошли те, кто подчинился жестокой воле, принял Догмы Покорности и переселился в Тайный Город, под бдительное око Темного Двора, и Саббат, созданная остатками мятежников, рассеянных по всему миру. Вражда медленно тлела, прерываемая периодическими десантами гарок и масанов Камарилла в наиболее горячие эпицентры безумия Саббат. Это называлось «походами очищения», и Лазарь принимал участие почти во всех операциях — к этому обязывал титул епископа клана Гангрел.
