Алекс Орлов - Основной рубеж
Эмиль закашлялся и, взяв со столика стакан с лимонадом, сделал глоток.
— Из тридцати уже отобранных кандидатов выделили еще восемь человек. Мне повезло и в этот раз. Я снова оказался среди избранных. Тогда я даже не понимал, что стою на пороге чего-то страшного… В конце концов мне показали мой контракт. Там было написано, что я поступаю в распоряжение специального отдела АПР. Мне полагалось десять тысяч в месяц во время службы и половинный оклад по выходе на пенсию. Плюс триста тысяч на обустройство гражданской жизни. В случае смерти эти триста тысяч передавались указанным мною лицам. Чего еще желать парню, которому только исполнилось двадцать лет? И я подписал этот контракт.
Потом выяснилось, что его подписали все восемь «счастливчиков» — мышеловка, в середине которой был сыр, захлопнулась. Нас перевезли в какой-то медицинский и исследовательский центр, напичканный сложнейшей аппаратурой…
— АПР может себе это позволить, — заметил капитан Эббот. Он видел, что воспоминания разволновали Эмиля, и специально прервал его повествование.
— Да, денег у них хватает. Так вот, поначалу мы занимались общефизической подготовкой. Нам все время внушали, что нужно качать мышцы. Естественно, в нашем рационе появилось большое количество разноцветных капсул с витаминами, стимуляторами и стероидами. Мы росли как на дрожжах. Потом к обычным тренировкам стали добавлять облучение «психокинетиком». Я до сих пор не знаю, что это было за излучение, но после сеансов появлялся такой прилив сил, что хотелось свернуть горы.
Увлекшись, Эмиль начал жестикулировать, но боль в мышцах дала о себе знать, и черты его лица исказились. Он снова закашлялся и пригубил лимонада.
— Когда я рассказываю, — пояснил он, — то забываю, что давно уже не двадцатилетний парень, а старая развалина. Ну ладно, я продолжу…
Чем дольше мы оставались в этом центре, тем больше времени с нами проводили специальные наставники. Моего, например, звали Роджер. Эти наставники вникали во все наши дела. Корчили из себя наших лучших друзей, к которым можно обратиться с любой проблемой. У них еще был такой трюк — они внушали нам, что просто умирают от зависти. Дескать, им по медицинским соображениям уже никогда не удастся стать супервоинами. Мы, конечно, спрашивали, что такое супервоины, но они отнекивались — секретная информация и до поры до времени ее знать не положено.
В полной изоляции мы провели около года. Точно я сказать не могу. Дни были похожи один на другой, и все мысли были только об одном — сколько граммов мышечной массы удалось нарастить за день. Тогда мы были на этом просто зациклены. Нам было наплевать на какие-то там эстетические ограничения. Чем больше — тем лучше. Вскоре наставники стали корректировать свои установки. Теперь они твердили, что человеческие возможности, несмотря на эффективность разных таблеток, ограничены.
На одной из лекций нам объяснили, что сколько ни стимулируй человеческие органы, они в конце концов могут дать сбой. Вся наша команда была огорчена этим сообщением, но нас приободрили и сказали, что если мы будем стараться, то, возможно, нам сумеют помочь другими средствами.
Я помню, что после этой лекции ко мне подошел наставник и мы с ним побеседовали. Он сказал, что даже если мне не удастся подготовиться к биомодификациям, я смогу работать где-нибудь в тиши кабинета: «Пойми, Эмиль, не всякий может стать супервойном, а составлять бумажки тоже кто-то должен…»
Эмиль прервал рассказ и хитро посмотрел на своих гостей:
— У вас в НСБ небось тоже умеют создавать атмосферу?..
— Видимо, да, сэр, — кивнул капитан Эббот. — Спецслужбы не думают о конкретных людях. Они заботятся сразу обо всем человечестве…
— И вы лично тоже?
— А чем я лучше других?
— Вы не кривляетесь, мистер…
— Эббот… — подсказал капитан.
— Мистер Эббот… И это мне нравится. Ну так я продолжу… В общем, я был в панике. В таком же состоянии пребывали и мои товарищи по несчастью. Вечером ко мне в комнату снова пришел Роджер и сказал, что я ему как сын и он приложит все силы, если нужно, даже пойдет на должностное преступление, но устроит для меня биомодификацию.
От избытка чувств я тогда едва не расплакался и поклялся Роджеру в верности до гроба. С того дня вся наша группа взялась за тренировки с утроенной силой. Опасаясь, чтобы с нами ничего не случилось, начальство распорядилось проводить беглый медицинский осмотр каждые четыре часа.
А после тренировок на непродолжительных теоретических занятиях мы постигали гениальность доктора Штайнера, который некогда вывел специальную свинью. Размер и параметры ее внутренних органов были схожи с человеческими. Эта знаменитая порода свиней получила название «свинья Штайнера», обессмертив имя своего создателя.
— Но ведь органы этих животных, сэр, используются не только АПР. С их помощью спасают множество обреченных людей… — возразил Форенсен. Он уловил отношение Эмиля к наследию доктора Штайнера.
— А вы, молодой человек, когда-нибудь видели лицо человека, которому имплантированы органы свиньи?
— Вообще-то, сэр, не приходилось. А что, это можно определить и по лицу?
— Конечно. Наполовину эти люди уже свиньи. Они животные… Да… Ну так вот. Все мы уже были готовы принять жуткую операцию как бесценный дар, но, видимо, для страховки нас решили добить показательными выступлениями настоящих «грейтимплантов». Это было красочное, грамотно поставленное шоу.
Впервые увидев «грейта» в полной боевой амуниции, я не мог поверить, что это живой человек. Представьте себе богатыря в два с половиной метра ростом, который закован в броню и вооружен как легкий танк.
Авиационная автоматическая пушка, ракетная установка, штурмовые гидравлические ножницы. Одним словом, это зрелище еще больше укрепило всех нас в решении стать точно такими же.
И вот пришел день, когда от действия наркоза мир померк у меня перед глазами и я провалился в темноту, чтобы уже никогда не вернуться к прежней жизни. По приложению к контракту, которое мне показали за день до начала операции, мое сердце, печень и, извините, гениталии подвергали криоконсервации. От оставшихся же органов брали только образцы тканей. К этой же коллекции добавили немножко спинного и костного мозга, лоскуток кожи и ушной хрящ.
Вместо этого мне вставили свиное сердце и подшили третью почку, ранее принадлежавшую той же свинке. Весь мой скелет продублировали сверхпрочным стальным каркасом, который при лазерном облучении увеличивался в размерах, принуждая деформироваться и мои кости. Спустя сорок часов операция закончилась, и еще неделю на мне затягивались шрамы.
После столь сложной операции я быстро восстановился и через три недели приступил к первым тренировкам. Однако теперь нас оставалось только пятеро, остальные наши товарищи операции не пережили.
Но о них уже никто не вспоминал — свиные сердца оказались не такими чуткими, как человеческие, и теперь увеличение дневной порции еды было для нас лучшим поощрением. Ели мы очень много, при этом громко чавкая, давясь и рыгая. И конечно, сам процесс кормежки выглядел просто отвратительно.
Так и проходили наши дни: тренировки, еда, процедуры и сон. Аппетит все возрастал, и вместе с едой нам стали давать дополнительные ферменты, позволявшие человеческим желудкам справляться с такой нагрузкой. Так продолжалось еще полгода, а потом нам провели второй этап биомодификации.
На этот раз в хранилище ушли наши желудки, кишки, почки и селезенки. Все это заменили свиной начинкой, плюс ко всему добавили по второму сердцу…
В этом месте Эмиль прервал свой рассказ и посмотрел на Форенсена, который, похоже, испытывал легкое недомогание.
— В чем дело, молодой человек, я слишком подробно рассказываю? Может, лучше в общих словах?..
— Нет-нет, сэр, никаких общих слов… — почти категорично заявил капитан Эббот. — Он выдержит, — кивнул капитан на Бена. — Он крепкий парень. Продолжайте, пожалуйста…
— Да, пожалуйста… — кивнул Форенсен, делая глоток неразведенной «панки».
— Помню, что, после того как наркоз перестал действовать и я пришел в себя, у меня появилось странное ощущение. Будто я в больничной палате не один. Даже не то что в палате, а на своей больничной койке. Как оказалось, это был побочный «эффект раздвоения», с которым нужно было мириться и к которому я в конце концов привык.
После второй операции все швы зажили на мне как на собаке, а точнее сказать, как на свинье. Вы, наверное, знаете, что организмы этих животных значительно лучше защищают себя от всяческих инфекций…
После небольшого восстановительного периода мы продолжали наши тренировки и практически не задумывались над тем, в каких отвратительных монстров мы превратились на самом деле.
