Александр Бушков - Из ниоткуда в никуда
Глава IV
О ДРЕВНЕМ ВЕТРЕ И НЕ ТОЛЬКО О НЕМ
Старуха Грельфи никогда в жизни к публичности не стремилась, наоборот. Она и в Латеране подыскала себе небольшой домик, хоть и на приличной улице, но стоявший поодаль от суеты и многолюдства, упрятанный в глубине старого, заросшего сада. Так что Сварогу с Барутой пришлось долго ехать шагом по извилистым дорожкам, то и дело уклоняясь от нависавших над ними веток, а один раз Сварогу вообще пришлось спешиваться и поднимать сбитый корявым суком бадагар.
В небольшой прихожей на сей раз не толклись обычные старухины информаторы и агенты, всегда выглядевшие неприметными и неинтересными. Только в уголке, притворяясь дремлющим, старательно бдил здоровенный парняга — из тех, кого Грельфи подыскала еще в Пограничье. Сварога он, естественно, моментально узнал и почтительно принял подобие стойки «смирно». Небрежно махнув ему рукой и кивнув Баруте на соседний стул, Сварог стал подниматься на второй этаж по узкой, выгибавшейся дугой лестнице. Неизвестно — да и неинтересно — кто построил этот домик в аристократическом районе лет сто назад, но у него определенно были причины опасаться внезапного нападения: лестница примыкала к правой стене дома, а слева оставалось свободное пространство. Нападавшим, рвавшимся наверх, было бы трудно управляться с мечами — а вот защищавшему верхнюю площадку лестницы было бы гораздо сподручнее действовать оружием. Старый фокус, Сварог таких лестниц насмотрелся в гланских замках.
В комнате, служившей старухе кабинетом, вовсю шла работа: большой стол уставлен большими и маленькими ящиками наподобие тех, в которых почтари доставляют посылки. Грельфи, Элкон и девятый член команды, Янош, барон Тайрен, извлекали кучу разнообразных предметов, завернутых то в тряпки, то в мятую бумагу, осторожно, разворачивали, бегло осматривали, укладывали рядками на свободной половине стола.
Сварог придвинул ногой стул, уселся и сказал:
— Я вижу, с хорошей добычей?
Янош месяц провел на Сильване, старательно обходя антикварные лавки в больших городах, а временами в простонародном облике вместе с двумя помощниками отправлялся в близлежащие деревни, изображая старьевщика, которому обычно волокут любой хлам. Сварог не помнил, к каким там именно наукам усмотрели у парня способности в свое время лицейские наставники, но вроде бы точно не к тому, чем Янош увлеченно занимался все время службы. У парня был просто-таки талант выискивать в пыльных закромах антиквариев разные интересные вещицы, чутье какое-то работало — а потому именно он в девятом столе и занимался «черными археологами» и их потаенным рынком, куда уже почти что внедрился под соответствующей маской — не стесненного в средствах юного дворянчика, а, из прихоти тратившего папенькины денежки не на игорные дома и веселых девиц, а разные древние вещички (и не задававшего вопросов по поводу их происхождения).
— Разберемся, посмотрим, — ответила за Яноша Грельфи, поднеся к самым глазам какой-то стеклянный шарик с вплавленными в него медными завитушками. — Кое-что интересное уже есть. Я вот думала, что ни единого «грозового шарика» на свете не осталось — а он вот он, в целости и сохранности…
— А для чего он? — спросил Сварог.
— А для пакостей, — ответила Грельфи. — Если закопать в полночь, и непременно березовой лопаткой, с неделю потом на несколько лиг вокруг будет бушевать жуткая гроза, с молниями, а то и с градобитием. И с ливнем, конечно. Нужно только знать слова. Я-то знаю, а вот молодое поколение забыло напрочь. А потом выкапываешь и используешь еще хоть сто раз, — она с уважением разглядывала шарик. — Хорошая старая работа, нынче так делать разучились, вымирает высокое колдовство, да и ведьмачество тоже…
— Ну, что ж, — подумав, сказал Сварог. — В принципе, вещь в хозяйстве нужная, мало ли где пригодится… Отец Алкес, я полагаю, к этой штуке отнесся бы крайне неодобрительно?
— А то как же, — сказала Грельфи. — У него, упрямца, позиция известная: черная там магия или белая, злая или просто никакая — а все равно нужно изничтожать все подряд вещички…
— Ну, мы ему не скажем… — рассеянно произнес Сварог. Подошел к столу, присмотрелся к разнообразным диковинным предметам, чье предназначение выглядело предельно загадочным. — Потрогать-то что-нибудь можно?
— Умнеешь и взрослеешь, светлый король, — одобрительно кивнула Грельфи. — А то раньше, помню, хватался за что попало, не подумав толком, и порой кончалось скверно… — она торопливо добавила, сурово косясь на молодых людей, занятых работой. — Я это не для того говорю, чтобы твой авторитет уронить в глазах подчиненных, просто хочу им самим лишний раз напомнить, что к иным штуковинам нужно подходить очень осторожненько, а то и вообще сразу в воду выкинуть, только непременно в текучую…
Янош отозвался не без подначки:
— Ну, в конце-то концов, все это упаковали и привезли без сюрпризов…
— Упаковать и привезти что угодно можно, — проворчала Грельфи. — А вот потом, ежели начать вертеть и дергать то, что дерганью и верченью поддается, может получиться грустно… У вас ко мне дело, светлый король, или просто по доброте душевной навестили убогую старушонку, никому уже на этом свете не нужную?
— Поговорить бы с глазу на глаз, — сказал Сварог.
— Всегда к вашим услугам, — она показала на уже знакомую Сварогу дверь. — Извольте в мой кабинет. Ага, мы теперь не хуже разных там прочих, кабинеты имеем… А вы, соколы мои, все аккуратно разворачивайте, только ничего не вертите… Как бы оно безобидно ни выглядело… Куда? — прикрикнула она на Элкона.
— Но ведь выглядит именно что безобидно, — сказал Элкон, пожимая плечами.
Янош добавил:
— И продавали эту штуку не саму по себе, а приложением к «Трактату о замысловатой оптике». И еще несколько вещиц.
— Дети малые… — проворчала Грельфи. — «Трактат о замысловатой оптике» с незапамятных времен числится в списке запрещенных книг, что на земле, что там, — она ткнула большим пальцем в потолок. Почему, представления не имею, зато в молодости знала человечка, которого за хранение этого самого трактата надолго за решетку отправили. Оптика, надо полагать, разная бывает…
Сварог присмотрелся. Штука эта, на его взгляд, выглядела вполне безобидно: на бронзовом стержне одна над другой разместились штук восемь выпуклых линз в бронзовой же оправе, на коротких ручках. Сразу видно, что ручки можно вертеть вокруг стержня — и всякая линза своего цвета, густонасыщенного: синий, фиолетовый, зеленый… Ни одного простого стеклышка. Сначала он подумал, что они подобраны по цветам спектра, согласно облегчающей жизнь студиозусам поговорке-подсказке «Каждый Охотник Желает Знать, Где Сидит Фазан» — нет, совершенно в другом порядке расположены…
