Генерал-майор - Посняков Андрей

– Ой… Да пожалуй что и не так, сударь мой! – Марфа ахнула, вспомнив. – Брови-то у него едва-едва видные. Волосы – на лоб, а лоб низкий, покатый. Глазки маленькие, кажись, темные… И эдак он ими зыркает исподлобья.

– Ага-а! А нос вислый такой, как баклажан!

– Да нет, нос как нос. Обычный. Длинноватый, правда, ага.

Допив кофе, Давыдов одобрительно улыбнулся:

– Ну вот видишь, голубушка! Почти все и рассказала. Теперь сущую ерунду припомнить осталось: роста-то он какого? Часом, не карлик?

– Не, не карлик, – фыркнула-рассмеялась девчонка. – Меня чуть повыше… Верно, на полголовы… А плечищи широкие, ага! И руки такие… могучие, с жилами. Этакими ручищами хорошо кожи мять!

Выяснив почти все, что ему было нужно, Денис Васильевич сердечно попрощался с художником и его… хм… служанкой, уселся в коляску и, подогнав лошадь, покатил к себе на Пречистенку, где немножко вздремнул, оделся попроще и, велев верному Андрюшке вновь заложить лошадь, отправился в ювелирную лавку. Точнее сказать, даже не в лавку, туда Давыдов даже не заглянул, просто привязал лошадь к ограде да, одернув нарочно помятый сюртучок, отправился прямиком к трактиру «Три липы». Время уже шло к обеду, и в кабаке вот-вот должен был появиться худосочный подмастерье Ефим-Фимка. Он и появился. На этот раз – один. Завидев в дверях знакомое лицо, Денис, на правах знакомого, замахал рукой, приглашая мастерового за свой стол. Фимка узнал, улыбнулся. Подошел, не чинясь протянул руку, сел…

– Ну что, господин хороший? Небось, решились что-то недорого купить?

– Решился, решился, Ефим.

Давыдов нынче изображал любезность, но вместе с тем все же выказывал некую озабоченность. А как же! Заказ ювелирного изделия – даже и не очень дорогого – для обычного обывателя вообще-то целое событие.

– Ну так что хотите? – заказав борщ и белый овсяный кисель с маслом, подмастерье со всем радушием посмотрел на Дениса.

– Может, по водочке? – быстро предложил тот. – Ну, за знакомство.

Фимка согласно кивнул и ухмыльнулся:

– Можно и по водочке, коль угощаете. Только чуть-чуть. Мне работать еще. Косушку, не больше.

Хм… Косушка… Пять шкаликов… Примерно триста миллилитров водки… Ну, на двоих-то только на один зуб.

– Эй, официант! Половой, половой! А неси-ка нам косушку!

К водке Давыдов тоже заказал борщ и уже к нему – печеный пирожок, открытый сверху, – расстегай с яйцом и морковкой. Именно такая начинка полагалась к мясным супам, а вот к ухе подали бы расстегай с рыбой.

Выпив за знакомство, покушали, разговорились. Вернее, говорил только Денис, Фимка же внимательно слушал, время от времени мотая головой или, наоборот, кивая.

– Дело вот в чем, Ефим. – Давыдов начал вроде бы издалека, но не шибко. – Прежде чем что-то заказать, хотел бы удостоверится, что такого точно еще не было… Или было уже, но мало. Вот ты про браслетики рассказывал, египетские…

– А! – Чокнувшись, ювелир опрокинул рюмку. – Помню такие… Заказаны для о-очень высокой особы, о-очень! – Ефим наставительно поднял вверх большой палец.

– Так, значит, их только два, браслетиков-то?

– Ну да, два… – Кивнув, Фимка вдруг вскинул голову и моргнул. – Постой-ка! По тому эскизу еще сколько-то заказывали… Ну да! Только не я делал.

– А кто заказывал-то? Опять та же высочайшая особа?

– Особа-то особа, – хмыкнул мастеровой, – но – другая. Слуга или приказчик приходил, осанистый такой, плечистый…

– Немой! – После водочки Денис не сдержался, ахнул.

Ефим же удивленно пожал плечами:

– Почему же немой? Вовсе не немой. Говорил, заказ делал… Голос у него такой противный, писклявый… А сам-то – могуч!

– И руки такие, с жилами, и бритое лицо.

– Про руки не скажу, не видел, – снова хмыкнул Фимка. – А лицо вовсе не бритое. Усы, борода. Сивая такая, подстриженная. Ну, приказчики такие носят, да и некоторые господа.

– Борода, говоришь…

Денис разлил остатки водки, подумав, что бороду-то, ежели что, и сбрить можно, да и немым прикинуться – вполне.

Приближалось время для встречи с Танечкой, и Денис решил не откладывать дело в долгий ящик. Долго ли, коротко ли, а в урочный час принес почтовый курьер письмо в пансион для балетных девиц Аполлона Майкова. Письмо срочное, на имя Танечки Ивановой, от некой Марьи Федоровны Савыкиной, из Тверской губернии Кабатеева села… Поскрипел зубами цербер Украсов, но письмишко вскрыть сам по себе не решился, дождался Танечки да при ней же, старый пес, и вскрыл.

– От тетушки. – Бросив взгляд на письмо, девушка поджала губы. – Болеет тетушка тяжело. Зовет. Верно, поеду… Больше, видать, и не свидимся.

– Отпустит ли Аполлон Александрович? – засомневался Украсов.

Танечка опустила ресницы, пушистые и трепетные:

– Отпустит. Аполлон Александрович – человек жалостливый, добрый.

– Вот то-то и оно! Слишком уж он добр.

Пока Танечка дождалась Майкова, пока поплакалась, испросив разрешения, Денис не терял времени зря. Велев заложить лошадь, погнал коляску на окраину Москвы, на Тверской тракт. Ехал, насвистывал, чуть погоняя лошадку, а завидев полосатую будку, остановился, подозвал будочника:

– Не скажешь ли, милейший, почтовая карета где останавливается?

Будочник, седоусый ветеран, каким-то седьмым чутьем признав в щегольски одетом господине военного, да мало того – офицера, вытянулся во фрунт:

– Здрав желаю, ваш бродь. Осмелюсь доложить: здесь карета не останавливается. Ближайшая остановка – село Серафимово. Там станция и трактир.

– Серафимово, значит, – задумчиво повторил гусар. – А далеко это?

– Да с десяток верст по Тверскому тракту. Утренняя карета вот только что ушла. С пассажирами.

– Ушла уже, значит? Да мне первая-то, милейший, и не нужна. – Денис Васильевич рассеянно повел плечом. – Скажи-ка лучше, а вторая карета когда? Ну, обедашняя.

– Вторая в два часа отправляется, – со знанием дела пояснил будочник. – Аккурат к шести и там.

– В Серафимове, значит?

– Именно так, ваш бродь.

– Ну и славно… На-ко вот, возьми…

Сунув служивому гривенник, Давыдов схватил вожжи и покатил по Тверскому тракту, любуясь утопающими в яблонях окраинами Москвы. Он специально сказал про вторую карету, на всякий случай запутывая следы. Уже было где-то около десяти часов, однако одноколка Дениса двигалась куда быстрее тяжелого почтового дилижанса, так что можно было не особо спешить, да и вообще хорошенько обдумать встречу.

Останавливать карету на пути Денис Васильевич, конечно же, не собирался, слишком уж много свидетелей. Все увидят гусара, одноколку, сошедшую девушку, которую, может, кто-то из пассажиров и знает, а не знает, так все равно опасно, все равно слухи пойдут… Нет, уж лучше не рисковать, сладить все на почтовой станции.

Давыдов давно так решил, и теперь вот оставалось лишь исполнить задуманное. Время от времени погоняя лошадь, Давыдов катил себе по хорошо накатанной дороге, без особых ям и ухабов. Лишь иногда приходилось объезжать лужи, обгонять возвращающиеся из Москвы пустые крестьянские возы и разъезжаться с возами гружеными, с теми крестьянами, что еще только ехали в Первопрестольную, намереваясь продать там свой нехитрый товар: зерно, сено, деготь. Везли и живность: кур, гусей, поросят, гнали даже небольшое стадо телят. По краям дороги, словно на обочине шоссе, расположились многочисленные торговки и торговцы, в большинстве своем совсем юные девушки и дети, продающие ягоды и грибы в больших плетеных корзинах. Встреченные и попутные пейзане казались вполне себе веселыми и довольными жизнью. Еще бы, сентябрь нынче выдался теплый, погожий: со жнивьем да обмолотом успели, теперь еще оставалось время на осенние заготовки, на ягоды да грибы. Вот и смеялись крестьяне, пели по пути песни, а некоторые, возвращающиеся из Москвы, валялись пьяными в придорожных канавах.

– Не замерзли бы, бедолаги, – обгоняя скрипучую телегу с сеном, посетовал Денис.

Возница, степенный пейзанин с широким красным лицом и пегой бородой, повернул голову: