Сергей Абрамов - Канатоходцы (Журнальный вариант)
Уоррена я нашел сразу в саду, куда выбросила меня клетка лифта, в ухоженном и цветущем саду в каких-нибудь тридцати — сорока метрах от искрящегося на солнце купола. Он полулежал в соломенном кресле перед столом с напитками, удовлетворившими бы любого томимого жаждой.
Я подошел ближе, вытянулся и спросил, не «снимая» улыбки, — должно быть, она получилась у меня независимой и нахальной.
— Господин Уоррен?
Не поднимаясь, Уоррен ногой подвинул ко мне такое же кресло.
— Садитесь, Лайк, и угощайтесь без церемоний. Вы в гостях.
Я сел и без церемоний принялся рассматривать собеседника, благо посмотреть было на что. «Тень» отнюдь не был серой тенью, бесшумной и незаметной. Двухметровый гигант с соответственной шириной плеч и внушительной игрой мускулов, заметной даже под облегающей торс серебристой рубашкой, и совершенно бритой головой, неуместно голой в наши дни, когда искусственное взращение волос стало доступным каждому лысому. Большое, без единой морщинки лицо скрывало возраст — я бы не рискнул дать ему больше сорока, учитывая, что до сорока сейчас лысеют сравнительно редко.
— А вы не из разговорчивых, — сказал он после паузы — тоже меня рассматривал.
— Жду. — Я дернул плечом. — Спрашивать, зачем я вам нужен, бессмысленно. Я это знаю.
— Отлично. Люблю здоровый лаконизм, когда он не тормозит разговора. Мне нужен космический летчик для доставки специальных грузов на Планету. Хороший профессионал, знающий свое дело и не страдающий любопытством к тому, что не входит в его компетенцию.
— Иначе говоря, не задающий вопросов: каких грузов, с какой целью и кому адресованных. Понял вас.
— Тем лучше. Оплата, втрое превышающая вашу оплату на государственных рейсах и вдесятеро ваши отпускные. После полета и возвращения — двухнедельный оплачиваемый отдых. Королевские условия.
— Допустим, что я согласен, — сказал я. — К чему же мы приходим?
— К проверке, дружок, к проверке. И должен сказать, что кандидаты на секретную службу проверяются у нас особенно строго.
— Меня уже проверяли, — отмахнулся я.
— Знаю, — сказал он и поднялся во весь свой двухметровый рост, — то были цветочки, а теперь вы полакомитесь ягодками.
Все стало ясно: я был нужен Уоррену как бывший космический летчик Лайк, а бывший космический летчик Лайк требовался как зеркало, перед коим собирались поставить меня. Здесь мне могло очень не повезти, если моя легенда не будет в чем-то соответствовать образу, извлеченному из бездонных архивов службы безопасности.
Комната, куда меня привели, меньше всего напоминала камеру пыток. Скорее кабинет врача-диагноста с кибернетическим устройством для проверки всяческих хвороб пациента. И кресло было врачебное, в меру удобное, в меру пугающее, с хитроумным венцом над головой сидящего и отводными от венца змейками-шлангами. Без змеек он чем-то напоминал театральную корону, но надевался мягко, как шляпа, плотно охватывая голову незаметными и неощутимыми присосками-датчиками.
Уоррена не было, он куда-то исчез по пути, передав меня трем ассистентам или лаборантам в белых медицинских халатах. Один из них подогнал мне венец, другой встал у экрана со стрелкой, несколько раз нажал на какой-то рычаг, проверил ход стрелки — она тотчас же легла поперек, соединив синюю и красную точки, расположенные как двенадцать и шесть на часовом циферблате.
— Шприц, — сказал третий, лица его я не запомнил — только улыбку, вежливо-равнодушную и необязательную. Психиатр, решил я. Шприц, значит, химия и, вероятно, глизол.
— Больно не будет, не бойтесь.
Я пожал плечами:
— Почему вы решили, что я боюсь? Я не в застенке, надеюсь?
Он, не реагируя на реплику, молча ввел мне в вену прозрачное содержание шприца. Боли действительно не было — так, легкий жар в крови, когда чем-нибудь возбужден или взволнован. Потом расслабленность, но без обморока. Впрочем, я его симулировал. Закрыл глаза и бессильно опустил руки.
— Отвечать будете коротко, не обдумывая ответа.
Я промолчал.
— Сознание уже подавлено, — сказал человек у экрана со стрелкой.
— Подавлено, — кивнул второй, и тут же последовал вопрос: — Вы родились в зоне СВК?
— Да.
— Где?
— На севере Системы.
— Вы разведчик ОСГа?
— Что такое ОСГ?
— Объединение свободных государств. Повторяю вопрос. Вы разведчик ОСГа?
— Нет.
— Кто же?
— Бывший космический пилот на рейсах Планета — Луна — Вторая Планета.
— Лайк?
— Да.
— Как стрелка? — спросил психиатр, по-видимому, у ассистента, стоявшего сзади.
— Все ответы на синей точке.
— Значит, правда.
— Конечно. Вы думали, сюда может проникнуть разведчик? Сомневаюсь…
— Разбуди?те.
— Совсем?
— Нет-нет. Неполное пробуждение. Интервал между снами.
— Переключение на сомнифокс?
— Попробуем.
Мне освободили зажим венчика. Я сымитировал пробуждение и полуоткрыл глаза.
— Спите, спите, — строго сказал психиатр. — Вам хорошо. Голова не болит. В глазах — туман. Постепенно розовеющий. Вспоминаете детство.
Должно быть, ассистент нажал где-то нужную кнопку. Легкий укол в висках, и — ничего. Миллионы невидимых частиц-стражей, введенных в мой мозг Эллен Мит, снова отбросили агрессора. Сознание не выключилось. Я мог с любой картинностью представлять свое детство по своему выбору. Лайк в детстве играл с теткой в мяч. Пожалуйста! Я отчетливо представил себе бледнеющий к центру розовый туман, а в центре в разрыве стройную фигуру моложавой женщины в белом — золотой обруч, как мой венец, обхватывал падающие на виски волосы. Он бросала мне мяч. Я возвращал его, но, должно быть, не точно, потому что женщина вдруг вскрикнула, вернее, я представил себе этот голос и эти слова: «Куда бросаешь, Чабби? Почему в сторону?» Я повторил бросок, себя не видя. Женщина со смехом поймала, отступив по зеленеющему газону лужайки. Мужской голос рядом заметил:
— А у него цветные сны. Любопытно.
— Не очень, — сказал психиатр. — Нет локальности. Может быть, это из книжки. — И добавил, повысив голос: — Детство, Лайк, детство! Дом, улицу, вывески.
Я тут же представил себе черную, матово отполированную, как ружейный ствол, дорогу сквозь мутное от дождя ветровое стекло машины. Лес, лес, лес, потом коттеджи с черепичными крышами в глубине садов за ажурной решеткой заборов и рекламные вывески на придорожных столбах: «Электроника «Ди-Ти» у вас дома» и «Лучшие в мире собачьи галеты Деккера».
— Пейзаж? — услышал я.
— Пожалуй, север континента. «Электроника» рекламируется только там. Да и слишком уж много леса.
Психиатр не вмешивался, молчал.
А я уже сменил кадры фильма о детстве и юности Чабби Лайка, экс-космонавта СВК. Затемнение. Из затемнения. Поле с воротами в виде широкой буквы «Н» и суета здоровенных парней в красных и синих свитерах и шлемах, как у автогонщиков. Я вырываюсь из гущи схватки и бегу к воротам, обняв драгоценную дыню-мяч. Мне бросаются под ноги парни в синем и валят на землю. Затемнение, скорее затемнение! Я ведь никогда не был на поле во время игры. А из затемнения — сад колледжа во время экзаменов — сколько раз я видел эти колледжи в фильмах: кусты барбариса, клены, скамейки, коротко стриженные девушки в шортах и парни с катушками микрофильмов.
А психиатр все молчит, но в конце концов забава начинает надоедать и мне и ему.
— Разбудите, — говорит он.
— Совсем?
— Совсем.
Я открыл глаза и увидел его хмурое, разочарованное лицо.
— Проснулись? — спросил он равнодушно.
— Выспался, — ответил я и потянулся для достоверности.
— Сны видели?
— Конечно. Вы их тоже видели.
— Почему? — встрепенулся он.
— А зачем же было подключать меня к этой штуковине? — отпарировал я. — Не ребенок — понимаю, где я и что к чему.
— Тогда проводите объект проверки к господину Уоррену, — сказал психиатр ассистенту у кресла.
Вот я и стал не человеком, а объектом проверки. Был объектом наблюдения, кем стану? Объектом подчинения интересам службы безопасности. Цель почти достигнута, сказал бы мой учитель. Ну что ж, пошли.
Мы дошли до огромного кабинета Уоррена со стенами-окнами, выходящими на пирамидальный мир движущегося города. Уоррен, массивный, мундирный, возвышался за столом, как божок со сложенными на животе руками.
— Отмучились? — спросил он.
— Вам лучше знать, — сказал я.
— Жалобы есть?
— На что?
— На процедуру проверки, обращение контролеров, на то, что вам бы хотелось назвать оскорблением человеческого достоинства.
— У меня нет такого желания, — сказал я, — и нет ощущения оскорбленного достоинства. Процедура проверки хитроумна, но безвредна. Обращение вежливое.
