Дмитрий Бондарь - Здесь птицы не поют (СИ)
— Зашибись перспектива. Веселая. Но ты говорил, что еще кто‑то может быть?
— Да. Если это не Бордонкуй, то это либо Аан арыл — самый первый, самый великий черный шаман, отринувший творца Вселенной перед его лицом и сожженный им за это. Или же снизу, из подземного мира мертвых, лезет Буар мангалай. Может и еще что‑то, но я этого не знаю. Мне и от того что я знаю уже хочется уехать в Америку.
Рогозин слышал абсолютно новые для себя имена и в голове крутилась одна только мысль: как много в мире того, о чем он не имел даже малейшего понятия, считая себя при этом человеком образованным.
— Лучше бы это был Буар, — просвещал его между тем Юрик. — Ему в нашем мире не выжить. Он может жить только в своем болоте. Он бы просто посмотрел одним глазком на нас, забрал бы Моню и все бы закончилось.
— А если этот, третий, как ты сказал?..
— Если это Аан арыл ойуун, то никто не может сказать, что будет дальше. Он и при жизни‑то не отличался здравым рассудком: то мертвецов оживлять начнет, чтобы они ему оленей пасли, а они начинают людей жрать, то на многие годы уйдет в чужой Дойду и воюет с тамошним хозяином. Это он не постеснялся сказать самому творцу Вселенной Юрюнг Тойону, что того нет. Если придет Аан арыл, то никто не сможет тебе сказать, что будет дальше — черный шаман способен быть добрее вашего Христа, и легко может стать злее Сатаны. Но точно я тебе скажу, что мир уже не будет таким, как раньше. И потом, когда придет все‑таки Улу Тойон, а теперь он обязательно придет, потому что без него здесь дело не обошлось, мы все проклянем ту минуту, когда родились на свет. Ты только представь, какие силы были разбужены, чтобы вернуть жизнь мертвецам?
Трудно поверить было в подобную ахинею, и Рогозин недоверчиво улыбнулся. Даже не сам факт сказочных предположений вызвал у него отторжение, а то, что преподносилось все это с самым серьезным видом. Юрик, кажется, действительно верил в эту белиберду. Если с Улу Тойоном еще можно было как‑то мириться — в мире много непонятного, необъяснимого, таинственного и загадочного, то мертвые шаманы, подземные жители и сожравшие все вокруг себя демоны выглядели уже сущей нелепицей.
Ну а гроза на горизонте — просто гроза. Мало ли какие атмосферные явления могли исказить настоящий цвет молний?
— Расскажи мне еще про черного человека в черной комнате, — попросил Рогозин.
— Дурак ты, Витька, — отозвался якут. — Посмотришь сам.
Некоторое время они молчали, слышно было только тяжелое буханье крепких подошв по каменистой почве.
— Куда ты меня ведешь? — не вытерпел Рогозин и завертел головой во все стороны, опасаясь неизвестности.
— Помнишь, мимо лагеря проплывали?
— Это там, где дом с травой на крыше?
— Да, — подтвердил догадку якут. — Я тебе рассказывал про то, что все заключенные исчезли вместе с конвоем в бомбоубежище?
— Да, рассказывал, — вспомнил Рогозин и от воспоминания по спине пробежали мурашки.
— Вот там и пересидим несколько дней, пока Бордонкуй нас ищет.
«Пока лысые нас ищут» — мысленно поправил его Рогозин. Даже после мистического рассказа Мони он не поверил до конца в потусторонних демонов. Мало ли что могло привидеться раненному человеку? От потери крови еще, говорят, и не такие глюки ловят. Правда, потом глюкнувшие не проходят быстрым шагом десяток километров по пересеченной местности.
И только после всех этих мыслей до него дошел весь смысл фразы, произнесенной Юриком.
— В бомбоубежище? Ты спятил, друг? — Рогозин даже остановился. — Там же мертвяки — ты сам говорил.
— Вычистили все давно, — объяснил якут. — Когда проверку проводили, все и вычистили. Я в прошлом году там был, смог дверь открыть. Холодно там и темно очень. Вытяжка не работает, света нет, грунтовая вода кое — где поднялась. Зато под землей и никто не знает, терпимо, в общем. Нет рядом лучшего места. Так что, паря, выбор у нас невелик. Либо туда, либо демоны нас настигнут.
Рогозин осмысливал сказанное, переводя на нормальный язык. Демонов он, по здравому размышлению, не боялся. Сказки слушать было забавно, интересно, местами жутковато, но слушать и проникаться впечатлением — это одно, а поверить в эту чешую — совсем другое. Гораздо худшим соседством нежели воскресшие шаманы казались ему бандиты. Спутниковый телефон в лагере они наверняка «приватизировали». Теперь, чтобы покончить с Рогозиным и якутом, им всего‑то нужно было вызвать тот модный вертолет, наплести пилоту какую‑нибудь историю о потерявшихся друзьях, с воздуха найти их, бредущих по берегу реки к людскому жилью, привезти обратно в лагерь и… все. Не очень сложная задача, если вдуматься.
— Далеко идти еще? — поинтересовался Рогозин, хотя сам не понял зачем: особого выбора «идти или не идти» у него и не было. С его сложными отношениями с ориентированием на местности рассчитывать в одиночку на какой‑то успех было бы верхом самонадеянности.
Лучше всяких веревок был привязан он к чокнутому якуту и пуще демонов и лысых «рыбаков» боялся остаться один среди этих зеленых сопок и холодных рек.
— Нет, немного осталось. Думаю, час еще. Или чуть — чуть больше.
Через час они вышли к какому‑то ручью, якут заставил Рогозина влезть в него и почти полкилометра протопать по колено в обжигающе — холодной воде.
— Ну и что, что у них нет собак? — бормотал Юрик, прокладывая путь. — Разве это важно? Важно другое. Духи других миров боятся текучей воды, а наши сюллюкюн им служить не станут. Чем больше мы пройдем по текучей воде, тем сложнее им будет отследить нас. Ты лучше поглядывай, чтобы Моня за нами не увязался. Если появится, скажи мне, я его шугану дробью. Сейчас смеркаться будет, он должен близко подойти, если все‑таки за нами пошел. Поглядывай за спину, паря, нам такой след совсем не нужен.
И Рогозин все отчетливей понимал, что теперь они с приятелем говорят на совершенно разных языках. Слова одинаковые, но каждый имеет в виду что‑то свое.
Мокрые, спотыкаясь о коряги в наступивших сумерках, они все‑таки выбрались к расчетному месту.
Посреди довольно широкой поляны меж двух сопок из земли торчали несколько холмиков. Пара повыше, остальные вдвое меньше. Их черные силуэты отчетливо виднелись на фоне песочных склонов сопок.
— Пришли, паря, — устало сказал Юрик и побрел к одному из высоких холмиков. — Здесь вход. Помоги мне. Когда щелчок услышишь — дергай на себя.
Рогозин рассчитывал увидеть металлическую дверь с колесом замка, какие бывают на кораблях и в бомбоубежищах, но реальность оказалась куда проще. Дверь действительно была металлической, но толщиной совсем не в ладонь, как полагалось бы на подобном объекте. Больше всего она напоминала обычную гаражную дверь, сваренную «на коленке» не очень умелым мастером. Нижний край ее был прилично проржавевшим, и Юрик безбоязненно сунул руку в проеденную коррозией дыру.
Он целую минуту чем‑то там шуршал, позвякивал, щелкал. Потом что‑то хрустнуло, раздался звонкий щелчок и Рогозин с силой потянул ручку на себя, а поднявшийся на ноги якут поддержал его, уцепившись за вылезший из паза торец двери обеими руками. Дверь потихоньку поддалась и открылась, противно скрипнув напоследок перекошенными и, кажется, никогда ранее не смазывавшимися петлями.
— Пошли, Витька, доставай фонарь. Там еще две двери. Что‑то вроде шлюза.
Якут аккуратно прикрыл дверь, закрыл ее на какую‑то хитрую систему запоров и прошел вперед, отобрав у Рогозина фонарь.
Они стали спускаться по бетонным ступенькам. И эти бетонные ступеньки — точно такие, как на лестничных пролетах обычных девятиэтажек, только в два раза шире, почему‑то очень удивили Рогозина. Меньше всего он рассчитывал здесь увидеть что‑то такое — из прошлой жизни, безобидное, обычное и привычное.
Но в отличие от девятиэтажек, здешние ступеньки не прерывались межэтажными пролетами. Одна за другой — Рогозин насчитал их семьдесят штук — они вели в черную глубину.
Стены из порядком осыпавшегося бетона кое — где пестрели ржавыми пятнами арматуры, вдоль левой тянулись штыри, на которых когда‑то размещалась какая‑то проводка: возможно, внешнее освещение, внешняя антенна для имевшегося радио или еще для какой‑нибудь надобности. Теперь эти штыри кривыми зубьями торчали из стен и походили на какие‑то средневековые пыточные средства.
— Видишь крючья? — спросил Юрик.
— Да.
— Когда бомбоубежище вскрыли, на них были развешаны расчлененные тела конвоя и начальников. Ступени видишь, какие бурые? Это кровь в них въелась. Представляешь, как люди здесь тогда ходили? На стенах мясо висит, под ногами — кровь свежая чья‑то, мозги, дерьмо…
— Заткнись, а? — невежливо попросил Рогозин, которому уже стало не по себе.
— Кишки… — успел сказать Юрик и замолчал, пока не дошел до следующей двери.
