Антон Демченко - Воздушный стрелок. Боярич
– Именно. Если все будет в порядке, то в шестнадцать я уже смогу водить хоть двадцатикубовый «спорт», хоть автомобиль. Но остановлюсь, пожалуй, на дорожнике. Не нравятся мне эти пластиковые чудовища… да и автомобиль – игрушка хоть и приятная для самолюбия, но уж больно затратная.
– А зимой как? – поинтересовался мой бывший тренер.
– Ну, вы уж меня совсем за неумеху не держите, Владимир Александрович. Уж на такую мелочь, как защита от грязи и холода, моих сил новика точно хватит. – Я состроил обиженную физиономию, увидав которую Гдовицкой аж поперхнулся от неожиданности. Ну да, я тоже умею дурачиться, чего тут странного?
Как и всякий нормальный мальчишка, еще в Том детстве я мечтал о собственном «железном коне», но освоить мотоцикл мне довелось только в армии, и мечтами там и не пахло. Все больше как-то смазкой, бензином и моторным маслом… причем, учитывая качество имевшейся в нашем распоряжении техники и количество часов, потраченное на ее ремонт… в общем, охоту к двухколесным железякам в то далекое время мне, как и моим сослуживцам, думалось, отбили напрочь. Ан нет. Оказавшись здесь, в теле четырнадцатилетнего Кирилла, я вдруг понял, что та тяга к мотоциклам вновь проснулась… вот как увидел их в салоне пять минут назад, так и понял. Да и в прошлом, кажется, Кирилл интересовался двухколесными агрегатами. По крайней мере, общие сведения о здешней мототехнике у меня имеются…
Жаль, конечно, что пока придется обойтись пятикубовой «трещоткой» – мне бы хотелось оседлать что-нибудь потяжелее, – но придется ждать… Да и не факт, что я нормально справлюсь с мощной машиной без всяких усилений-ускорений. Все-таки «толстяк» – штука тяжелая…
Кстати, заметил интересную вещь: принципы построения двигателей тут и Там совершенно разные. Там – классические ДВС, здесь – рунные артефакты, преобразующие так называемый эгрегор пламени сгорающего топлива в эфирный поток, а уже его рунные цепочки превращают в кинетическую энергию. Мощность двигателей и их объемы исчисляются и выражаются тоже отлично друг от друга. Там – киловатты и кубические сантиметры, а здесь – лошадиные силы и максимальный объем топлива, сгорающего в рабочей камере за минуту. Но и Там, и тут в обиходе мотоциклетной братии мелькают «трещотки», «толстяки» и «пластиковые самоубийцы». На последнее прозвище, кстати, любители передвижения в позе эмбриона на бешеных скоростях и здесь обижаются почти всерьез… свидетелем чему я стал в салоне. Там как раз спорили две противоположности – спортивный парень лет двадцати, облаченный в яркую мотоциклетную защиту, и уже седоватый кряжистый дядька с основательной «трудовой мозолью», красующийся тяжелой кожаной «косухой». Лед и пламень… ага. Прямо как Там.
– Кирилл! – Гдовицкой тряхнул меня за плечо, отвлекая от сравнений-воспоминаний. – Ну вот, ожил. А то зову-зову, а ты… уперся взглядом в стекло и молчишь, словно неживой. Все в порядке?
– Да, конечно. Задумался просто, – пожал я плечами.
– О марке мотоцикла? – понимающе ухмыльнулся Гдовицкой.
– Да вот думаю, что лучше – «дорожник» Ярцевских заводов или ковровский «вездеход»? – согласно кивнул.
– Ну ты же вроде за город-то не собираешься… так зачем тебе вездеход нужен? Бери дорожник… он, кстати, и подешевле выйдет, – выкручивая руль и закатывая автомобиль на стоянку у Манежной площади, проговорил бывший тренер. Охранник, рассмотрев небольшой флажок на госномере, разрешающе махнул световым жезлом, и перед нашим автомобилем засветилась пунктирная линия указателя. М-да, любят бояре повыпендриваться…
Выйдя из автомобиля, я поднял взгляд на затейливо украшенное огромное здание перед нами и повторился. Понты – наше все. В моем прошлом… мире на месте этого гиганта находилась дважды снесенная и дважды отстроенная заново гостиница «Москва», но она не шла ни в какое сравнение с этим зданием. Монстр, принадлежащий Боярской Думе, оказался раза в два больше. Впечатляющее зрелище.
– Ну, вот и приехали. Сейчас зарегистрируем твои документы в Герольдии… Чуешь запах свободы, Кирилл? – Гдовицкой улыбнулся, протягивая мне папку с бумагами об эмансипации, которые Федор Георгиевич с боем заставил подписать своего отца, и кивнул в сторону огромных дверей, ведущих в этот оплот боярской спеси. Я глубоко вздохнул и двинулся вверх по широкой лестнице.
Глава 2
Кому мифы, а кому головная боль
Регистрация документов в Гербовом Приказе, как официально именовалась Герольдия, заняла всего час, да и то больше половины этого времени рассматривавший документы приказной потратил на то, чтобы попытаться отговорить меня от эмансипации. Вотще… Хоть и закрутила меня эта «карусель», словно водоворот щепку, отказываться от личной свободы, так неожиданно подброшенной мне дядькой, я не собирался. И плевать, что таким образом я сам себя вышвыриваю из привилегированного сословия. Плевать. Зато никаких дедушек-тетушек над головой… А сестры? Ну какая бочка меда без пары ложек дегтя? А уж какой был торг со старым Громовым, мм… Никак не хотел дедушка лишиться возможности усилить род «отцовой» техникой… да и не только в этом дело было, как оказалось. Я вспомнил наши «посиделки» у кровати деда и хмыкнул.
– Что, так хочешь дочек замуж сплавить? – ерепенился дед, сверля взглядом папку в руках сына.
– Женихов еще и на горизонте нет, а ты уже волнуешься, отец? – хмыкнул Федор.
– Это тебе так кажется, – скривил губы Громов-старший. – Загляни в мой сейф, там уже два десятка писем на эту тему… И ведь это только первые ласточки, самые нетерпеливые.
– И в чем проблема? Неужели нельзя просто отказать… – проговорил я это негромко, можно сказать, в сторону, но был услышан.
– Хм, молод ты еще, чтобы в эти дела лезть, – поджав губы, проговорил дед, но, вновь покосившись на заветную папочку, вздохнул. – Эх… ладно, слушай и не вздумай перебивать.
И он заговорил. Честно, такое полотно развернул – хоть стой, хоть падай. И было от чего. Оказывается, бояре – они тоже бывают разные. Думные, служилые, владетельные… всех и не перечислить. Но есть среди них и совершенно особая группа из почти трех десятков родов, в которую входят и Громовы. Начало этой «могучей кучке» положил светлой памяти государь Иоанн Васильевич Четвертый, прозванный Монахом. Надоели тогдашнему правителю Руси местнические склоки и лествичные дрязги среди ближников, и принял он под свое крыло так называемых худородных, из служилых, однодворцев и детей боярских, общей численностью под три тысячи воинов. Опричнина, ага… да только в здешней истории эта затея имела свое продолжение. Сын Ивана Четвертого, Иоанн Иоаннович, возродил опричное войско, превратив его в братство, этакий военный орден, члены которого подчиняются только самому государю и… не могут участвовать в управлении государством. Несмотря на чины и звания, опричникам нет хода в Боярскую Думу, они не имеют права получать доход «от земли», им запрещено избираться в посадники… В общем, запретов много, но конечный смысл у них один: опричники не должны лезть в политику.
