Юрий Никитин - Бригантины поднимают паруса
Эсфирь сказала недовольно:
– Ваше законодательство слишком консервативное. Иностранцам запрещены многие виды деятельности.
Джана ответила спокойно:
– Потому что, как вы сказали верно, у нас огромные золотовалютные резервы и страна совсем не нуждается в иностранных инвестициях. Однако есть варианты, хоть и довольно сложные, как войти в наш бизнес. Возьмите мою визитку, если что-то надумаете, позвоните. Я люблю энергичных женщин! Мы все еще боремся против мужского засилья и должны поддерживать друг друга.
Женщина с правого сиденья протянула через плечо крошечный кусочек пластика, где я рассмотрел надпись золотом, как затейливой арабской вязью, так и помельче, английскими буквами.
– Спасибо, – ответила Эсфирь. – И хотя я в отпуске, но стараюсь не упускать возможностей.
Джана ответила снисходительно:
– Мы никогда не бываем в отпуске.
– Ой, – сказала Эсфирь с удовольствием, – я тоже. Но не признаюсь…
– В том смысле, – пояснила Джана, – в каких отпусках отдыхают рабочие моих предприятий, когда на целых две недели забывают о работе, производстве, вообще о городах.
– Да, – подтвердила Эсфирь с горестным вздохом, – мы о ней не забываем… Но это же хорошо! Мне нравится думать о работе!
– Мне тоже, – сказала Джана с улыбкой. – И работать нравится больше, чем отдыхать.
Эсфирь сказала так, словно выдает сокровенную тайну:
– Я иногда после зарубежных поездок вру, что отдыхала на курортах, хотя работала как лошадь. Иначе друзья не поймут.
Джана сказала с сочувствием:
– Как это знакомо!
Эсфирь вздохнула.
– Наш мир пока таков. Но мы его изменим.
– Мы изменим, – согласилась Джана, сделав ударение на «мы». – Кто, как не женщины?
– Спасибо, – сказала Эсфирь, – как приятно, когда кто-то, кто сильнее меня, думает так же… Ой, остановите вон там на перекрестке!.. По дороге к дому куплю сладости к чаю.
Нас высадили, я проводил взглядом красиво уносящийся элегантный автомобиль с не менее красивой и уверенной женщиной за рулем.
– Молодец эта красотка. Цивилизация продирается и сюда. Хоть и с поцарапанными боками.
Она пошла со мною рядом, я высматривал взглядом такси, а Эсфирь спросила с подозрением:
– Ты о роскошном автомобиле… или о роскошной женщине?.. Ладно, не отвечай, все равно соврешь. Хотя, конечно, ты хорош.
– Знаю, – ответил я скромно.
– В чем? – спросила она.
– Во всем, – сообщил я. – Особенно в работе с генной модификацией.
Она поморщилась.
– Тоже мне работа… Издевательство какое-то… Когда же вас запретят?
– Да, – согласился я, – наука такое дело. А вот убивать врагов цивилизации и прогресса – милое дело! И приятно, и полезно. А врагами можно назвать кучу народа.
Она поморщилась.
– Не язви. Только в порядке самозащиты.
– А зря, – сказал я покровительственно. – Лучшая защита – нападение. Зачем ждать, когда нападут? Нужно наносить упреждающие удары. Так дешевле. Хотя, конечно, сами по себе люди идеи мне нравятся.
Она насторожилась, даже уши приподнялись, как у дикой козы.
– Ты об этих фанатиках, что готовы применить ядерное оружие?
– Точно, – ответил я. – Это же высокая духовность, что полностью отсутствует в насквозь капиталистическом мире! Кому не импонирует их высокая нравственная ценность, стойкость и чистота убеждений? Только дурак или дебил не оценит ввиду недоразвития своего демократического общества.
Она смотрела с подозрением.
– Ты как-то слишком серьезно говоришь…
– Я абсолютно серьезен, – заверил я. – В нашем развитом демократическом обществе уже отказались от устаревших понятий чести, верности, преданности и прочих феодальных пережитков. Хотя, конечно, отдельные недоразвитые ностальгируют по временам робингудов и пиратов, не представляя себе в реале, что это за…
– А эти здесь что… идеалы рыцарства?
– Точно, – подтвердил я. – Ты же видишь, жертвуют за идею даже своими жизнями! Ты можешь представить себе демократа, чтобы не то чтобы пожертвовал жизнью за идеалы демократии, а хотя бы пальчик дал прищемить?.. А эти с криком «Аллах акбар!» идут в бой, взрывают себя в окружении врага…
Она смотрела на меня исподлобья с откровенной неприязнью.
– Не думала, что они тебе нравятся.
– Конечно нравятся, – подтвердил я. – А еще своим презрением ко всякого рода воинским ухищрениям, хитростям и даже презренному обычаю западных военных надевать бронежилеты! Не по-мужски цеплять на себя с головы до ног пуленепробиваемые щитки, не по-мужски.
Она слушала, глядя исподлобья, наконец сказала с сердцем:
– Какая же ты сволочь!
– Правда? – поинтересовался я. – Значит, ты сама идеалистка. Борешься с преступниками, но с удовольствием смотришь фильмы и сериалы про этих ублюдков, будь это робингуды, корсары или современные мафиози. А я, увы, человек трезвый.
Она сказала зло:
– Идейные люди на той стороне… просто ошибаются! Их можно переубедить…
– А мне некогда, – сообщил я. – Прогресс уже не идет, не бежит, а летит. Переубеждать некогда. Прогресс согласных ведет, а несогласных…
– Пристреливает?
Она не ожидала ответа на такой прямой вопрос, но я кивнул.
– Да. Проще. И разумнее. Добро пожаловать в рациональный мир!
– Гад ты, – сказала она с сердцем. – Ненавижу твой мир.
– Ты его полюбишь, – сказал я знающе. – Новое всегда лучше. Сколько дуры ни мечтают попасть в прошлое и стать графинями, но быстро бы там озверели, когда вместо новой модели айфона пришлось бы обучаться пользоваться изящными блохоловками из слоновой кости.
Она остановилась, осмотрелась, я тут же взглянул со всех точек видеонаблюдения за окрестными улицами, но вроде бы все пока тихо.
– Знакомое место, – сказала она. – Вон там удобная харчевня. Мило, уютно, а готовят… парижские повара помрут от зависти!
– Снова жрать, – сказал я с отвращением. – Ты же вчера уже ела. Забыла?
– Я не такая продвинутая, – сообщила она. – Мне электрической розетки недостаточно. Пойдем. Посмотришь, как я хорошо ем.
– Да ты все хорошо делаешь, – согласился я.
Она взглянула с подозрением, но я не стал додумывать, что помыслила, у женщин мозг работает иначе, да и надо ли мне угадывать в такой важный момент, когда в мысленном эксперименте, разрезав тщательно отобранный ген, я слежу за его развитием и превращениями уже на сто семнадцатой ступени…
– Ты на что-то намекнул?
– Пойдем, – ответил я мирно. – Посмотрю, из-за чего повара и гурманы мрут, как мухи на клейкой ленте.
Она покосилась с подозрением, что-то не так, хотя, на мой взгляд, я вполне различаю блюда, приготовленные так-сяк, блюда от хорошего повара и блюда, над которыми потрудился виртуоз своего дела.
