Нейромант. Трилогия «Киберпространство» - Гибсон Уильям

– Да, – сказала Молли, – я знаю, кто это. – Она мотнула головой в сторону лифтов. – Пошли, ковбой.

Кейс подхватил обе сумки и двинулся следом.

Их номер один к одному походил на тот, в Тибе, где он впервые встретился с Армитиджем. Утром он подошел к окну, почти готовый увидеть Токийский залив. Через дорогу торчал другой отель. Дождь так и не кончился. Люди со старенькими, завернутыми в прозрачный пластик голосовыми принтерами жались в подъезды домов. Платные писцы, лучшее доказательство того, что в этой стране написанное слово все еще ценится. Неторопливая страна. Из тупорылого черного «ситроена» с примитивным водородным аккумулятором выбрались пятеро суровых турецких офицеров в мятых зеленых френчах. Они вошли в отель напротив.

Кейс опять посмотрел на кровать, на Молли и поразился ее бледности. Губчатый гипс остался дома, на чердаке, рядом с трансдермальным индуктором. В зеркальных линзах отражались лампы, освещавшие номер.

Кейс взял трубку сразу после первого звонка.

– Рад, что вы уже встали, – сказал Армитидж.

– Я только что. А леди еще спит. Послушайте, босс, я думаю, нам стоит немного поговорить. Чем больше я знаю о своей работе, тем лучше работаю.

В трубке наступила тишина. Кейс прикусил губу.

– Ты знаешь вполне достаточно. Может, даже слишком.

– Вы так думаете?

– Одевайся. Буди девочку. Минут через пятнадцать к вам придет гость. Его фамилия Терзибашьян.

Негромкие гудки. Армитидж положил трубку.

– Вставай, малышка, – позвал Кейс. – Дела.

– Я уже час как не сплю. – Зеркала повернулись в его сторону.

– К нам идет некто Джерси Бастион.

– У тебя прямо талант к языкам. И сам ты не иначе из армян. Это – шпик, которого наш начальничек приставил к Ривьере. Помоги мне встать.

Терзибашьян оказался молодым человеком в сером костюме и в зеркальных очках с золотой оправой. Через расстегнутый воротничок белой рубашки виднелась подушка черных волос, таких густых, что Кейс принял их сперва за майку. В руках у него был черный хилтоновский поднос с тремя крохотными чашечками ароматного черного кофе и тремя же восточными сластями неопределенной природы, липкими и цвета соломы.

– Нам ни в коем случае нельзя слишком, как вы выражаетесь, мельтешиться.

Некоторое время он смотрел прямо на Молли, но затем снял зеркальные очки. Темно-карие глаза имели тот же оттенок, что и короткие, армейской стрижки, волосы…

– Так лучше, да? – улыбнулся армянин. – Иначе получается бесконечное повторение зеркала в зеркале… А вам, – добавил он Молли, – нужно быть поосторожнее. В Турции не очень любят женщин с подобными модификациями.

Молли откусила половину вязкого бруска.

– Засунь свои советы знаешь куда? – Из-за полного рта слова звучали не очень разборчиво. Она прожевала кусок, глотнула и облизала губы. – Я все про тебя знаю. Ты стучишь для военной полиции, верно? – Ее рука неторопливо скользнула за пазуху и вытащила игольник. Кейс не знал, что Молли вооружена.

– Осторожнее, пожалуйста. – Белая фарфоровая чашечка застыла в сантиметре от губ Терзибашьяна.

Со все той же неспешностью Молли подняла ствол:

– Выбирай: или разлететься на куски, или заработать рак. Всего от одной стрелы, сраная морда. Ты даже не почувствуешь.

– Пожалуйста. Не понимаю, для чего вы ставите меня в… как это у вас называется?.. крайне затруднительное положение.

– А я понимаю, что сегодня у меня, как это у меня называется, крайне хреновое настроение. Так что рассказывай нам про этого парня и чеши отсюда. – Она спрятала оружие.

– Он живет в «Фенере» на Кучук-Гюльхане-Джаддези, четырнадцать. Каждый вечер ездит в метро на базар, по одному и тому же маршруту. Недавно он выступал в «Енишехир палас-отели», это современная гостиница в стиле turistik, но этими представлениями заинтересовалась полиция – не по своей, как вы понимаете, инициативе. Администрация «Енишехира» занервничала.

Терзибашьян улыбнулся. От него исходил сильный металлический запах лосьона для бритья.

– Мне нужно знать об имплантатах, – сказала Молли, массируя себе бедро. – Я хочу знать, на что он способен.

Терзибашьян кивнул:

– Хуже всего эти, как у вас выражаются, сублиминалы. – В последнем слове он тщательно артикулировал каждый слог.

– Слева от нас, – сказал «мерседес», пробираясь по лабиринту мокрых от дождя улиц, – главный базар Стамбула «Капали Карси».

Сидевший рядом с Кейсом Финн понимающе хрюкнул, хотя смотрел в совершенно противоположном направлении. По правой стороне улицы тянулись склады утильсырья. Среди куч на щербатых, покрытых ржавыми пятнами мраморных плитах валялся развороченный остов паровоза. Поленница безголовых мраморных статуй.

– Домой хочется? – спросил Кейс.

– Дерьмовый городишко, – вздохнул Финн.

Его черный шелковый галстук стал похож на изношенную ленту от пишущей машинки. На лацканах нового костюма появились медальоны из яичных пятен и мясной подливки для люля-кебаба.

– Эй, Джерси, – обратился Кейс к сидевшему сзади армянину, – а где этому парню ставили имплантаты?

– В Тиба-Сити. У него нет левого легкого. Правое – форсированное, так это у вас говорят? Конечно, имплантаты может купить любой, но этот парень – очень талантливый.

«Мерседес» объехал груженную кожами подводу.

– Я же ходил за ним и видел, как падают встречные велосипедисты, пачками, ежедневно. Найдешь такого велосипедиста в больнице, каждый раз одна и та же история. Рядом с тормозным рычагом сидел скорпион…

– «Получаешь то, что ты видишь». [9] Да-а, – сказал Финн. – Я встречался со схемами, как у этого парня. Очень высокая яркость. Мы видим, что он воображает. Думаю, он свободно может сжать импульс и сжечь сетчатку.

– А ты говорил это своей знакомой? – Терзибашьян подался вперед. – В Турции женщина – все еще женщина. Эта же…

– Только посмотри на нее косо, – Финн хмыкнул, – она повяжет тебе яйца вместо галстука.

– Я не понимаю эту идиому.

– Ничего страшного, – вмешался Кейс. – Она означает «заткнись».

Армянин откинулся назад, оставив после себя металлический запах лосьона. Он зашептал в рацию «Саньо» странную смесь греческих, французских и турецких слов, среди которых изредка попадались английские. Рация отвечала ему по-французски. «Мерседес» мягко свернул за угол.

– Базар пряностей, который иногда называют египетским, – сообщил автомобиль, – образовался на месте древнего базара, построенного султаном Хатисом в тысяча шестьсот шестидесятом году. Это центральный городской рынок, где продают пряности, программное обеспечение, парфюмерию, лекарства.

– Ага, лекарства, – сказал Кейс, глядя, как дворники ходят туда-сюда по пуленепробиваемому лексану. – На какой, говоришь, дури сидит Ривьера?

– На смеси кокаина и меперидина, – сказал армянин и опять что-то забормотал в передатчик.

– Эту смесь называют демерол, – пояснил Финн. – Он спидболовый клоун, выходит. Интересная у тебя, Кейс, компания.

– Пустяки, – сказал Кейс, поднимая воротник куртки, – мы заменим этому засранцу поджелудочную или еще чего.

Как только они оказались на базаре, лицо Финна заметно прояснилось, как будто его обрадовала толпа и ощущение замкнутого пространства. Они шли вслед за армянином по главному торговому залу, крытому закопченными листами пластика на железных, выкрашенных зеленой краской опорах эпохи паровых машин. Вокруг извивались и подмигивали тысячи парящих в воздухе реклам.

– Вот это да! – восхитился Финн, хватая Кейса за руку. – Глянь-ка. – Он показал пальцем. – Это же лошадь. Ты видел когда-нибудь лошадь?

Кейс посмотрел на чучело животного и мотнул головой. Оно стояло на чем-то вроде пьедестала возле прохода к торговым рядам, где продавали птиц и обезьянок. Ноги чучела облысели и почернели от прикосновения бесчисленных рук.