Митчел Сканлон - Сошествие Ангелов
— Это хороший пистолет… Никогда меня не подводил, — добавил Амадис, едва справившись с кашлем. — Он и тебя не подведет, а?
— Не подведет, — подтвердил Захариэль и поразился внезапно наступившей тишине.
— Проклятие, я уже не чувствую боли, это ведь не к добру, верно?
— Это означает, что конец близок, — ответил рыцарю лорд Символ.
— Я так и думал, — кивнул Амадис. — Мерзкий зверь из Эндриаго запустил в меня свои когти. Слишком большой… Калибанский лев… А я думал, он был всего один.
— Калибанский лев! — воскликнул Захариэль. — Разве лорд Джонсон его не убил?
— Хотелось бы… — поморщившись, сказал Амадис. — Я бы не решился сейчас солгать… Я только хочу…
Последнее желание брата Амадиса так и осталось тайной. В следующее мгновение его глаза закатились и губы шевельнулись в последнем вздохе.
Захариэль опустил голову и, не скрываясь, заплакал по своему великому герою. Он обеими руками прижал к груди пистолет Амадиса, а в душе уже разгорался горячий гнев от мысли, что убийца рыцаря все еще жив и продолжает бродить по сумрачному лесу.
Лорд Символ осторожно коснулся ладонью лица усопшего и закрыл погасшие глаза.
— Так брат Амадис покинул наш Орден, — с мрачной торжественностью произнес он.
Затем он поднялся, положил одну руку на плечо Захариэля, а другой показал на отданный ему Амадисом пистолет.
— Это не просто оружие, мой мальчик, — сказал лорд Символ. — Это оружие героя. Оно несет в себе возможности и могущество, которым не обладает твой собственный пистолет. Ты должен с честью носить его и не посрамить памяти героя, завещавшего его тебе.
— Я не опозорю его памяти, — поклялся Захариэль. — Не сомневайтесь в этом, лорд Символ.
Лорд Символ, услышав в его голосе жажду отмщения, прищурил глаза и покачал головой.
— Не надо, мальчик, — предостерег он. — Горе утраты и гнев затмили твой разум. Не произноси слов, которые будет невозможно взять обратно.
Но Захариэля не так-то легко было разубедить. Он выпрямился во весь рост и прижал окровавленный пистолет к груди.
— Лорд Символ, — заговорил он, — я объявляю охоту на великого зверя из Эндриаго.
— Тебе не надо было объявлять охоту, — сказал Немиэль.
Это происходило за три ночи до того, как Захариэль должен был отправиться в путь. Последние два дня и две ночи он собирался посвятить уединенной медитации и подготовке к путешествию, и его друзья, зная об этих планах, выбрали сегодняшний вечер для прощального ужина.
Они приготовили еду и вино, а мастер Рамиэль дал специальное разрешение провести торжество в пещерах под Алдарухом. Ужин проходил при зажженных факелах, за длинным столом, принесенным из жилой комнаты.
Такое мероприятие соответствовало традициям Ордена. По словам лорда Символа, Захариэль в случае успеха должен переродиться от одной жизни к другой и из юноши превратиться в мужчину.
— Строго говоря, — пояснил тогда лорд Символ, — в таких случаях принято считать, что ты временно подвешен между жизнью и смертью, и пока не принято решение о твоем будущем статусе, твоя душа может странствовать по преисподней.
Конечно же, его слова были сочтены суеверной чепухой, древней традицией, основанной на легендах и мифах, но лорд Символ до сих пор придавал значение старинным обычаям, и Захариэль не мог не прислушаться к совету человека, принявшего последний вздох рыцаря Амадиса, а потому согласился на прощальный пир под землей.
Несмотря на внешнее веселье и кажущееся легкомыслие, во всех обращенных к нему словах он ощущал оттенок скорби. Друзья не скупились на наилучшие пожелания, однако в их поведении сквозила откровенная грусть. Подобное состояние вызывало у него беспокойство, и в конце концов Захариэль понял, что они прощаются и не ожидают больше увидеть его живым.
Никто не надеялся, что он не погибнет на такой охоте.
— Захариэль, тебе надо было подождать, — настойчиво твердил ему Немиэль. — Нельзя было объявлять охоту на зверя, погубившего Амадиса.
— Но я это сделал, Немиэль, — ответил Захариэль. — Ты не видел, как жизнь покидала тело рыцаря. А я видел.
— А ты знаешь, что говорят обо всем этом старшие рыцари? — спросил Элиат.
— Нет, не знаю. И не желаю знать. Я объявил охоту на зверя перед самим лордом Символом. Такой вызов невозможно взять назад.
— А тебе не помешало бы знать, — заметил Немиэль, многозначительно посмотрев на потолок. — Рыцари рассказывают о таких вещах… Они считают, что это высокомерие, и удивляются, как лорд Символ позволил тебе объявить охоту. Он-то должен понимать в таких вопросах. Это заведомо самоубийственное предприятие.
— Немиэль, выражайся яснее, — сказал Захариэль, кивая на свой кубок. — Вроде бы я достаточно разбавил вино, но все равно понимаю тебя с трудом.
— Я говорю о звере, на которого ты объявил охоту, — пояснил Немиэль, с трудом сдерживая раздражение. — Рыцари говорили, что это калибанский лев, один из самых опасных лесных хищников. Они сказали, что чудовище лишило жизни уже две сотни людей, и это в Северной Чаще, где поселения можно отыскать с большим трудом.
— Рыцарская охота не может быть легким испытанием, Немиэль, — сказал Захариэль. — В ней мы показываем все, на что способны. И доказываем, что готовы принять рыцарство.
— Никто не говорит о легком испытании, но это выходит за всякие рамки, — упорствовал Немиэль. — Все в один голос говорят, что это чудовище достойно истинных героев вроде Льва или Лютера. Не сочти за обиду, братец, но ты не принадлежишь к их числу и никогда не станешь таким, как они. Для победы над подобным монстром у тебя недостаточно сил и опыта, точно так же как и у меня, и у любого из нас. Наверху все уверены, что этот вызов — полное безумие. Я понимаю, что ты страстно желаешь стать рыцарем, мы все этого хотим, но, по-моему, тебе следовало подождать менее опасного зверя. Никто бы тебя за это не осудил. И славы ты получил бы ничуть не меньше.
Захариэль сердито тряхнул головой:
— Дело вовсе не в славе, и мне наплевать, что скажут обо мне люди. Уж тебе-то следовало бы знать меня получше.
— Да, я понимаю, но неужели ты сам не сознаешь, что твой вызов — сплошное безумие? Я не преувеличивал, когда говорил, что это самоубийство. Ты соображаешь, что не справишься? Зачем ты вообще на это пошел?
— Я ждал этого долгие годы, — медленно и отчетливо произнес Захариэль. — С того самого дня, когда меня зачислили в претенденты Ордена, я мечтал об этом. А когда брат Амадис умер, я понял, что момент настал. Я больше не мог ждать. Кроме того, вспомни, что мастер Рамиэль говорил: «Вы не вольны выбирать зверя; это зверь выбирает вас». Ты и сам должен помнить тот урок.
Захариэль улыбнулся, давая понять, что он всего лишь шутит, чтобы разрядить обстановку, но Немиэль не желал отступать. Он смотрел на брата с явным раздражением и чуть ли не обидой. Аттиас и Элиат сидели молча, понимая, насколько неблагоразумно было бы вмешиваться в спор между братьями.
— Это не смешно, Захариэль. Тебя могло убить еще то, первое чудовище. Вспомни, я ведь был там, когда на нас напал крылатый зверь. Легко считать себя неуязвимым, когда ты одет в доспехи и вооружен моторизованным мечом и чудесным пистолетом, но наше оружие и наша броня ничего не значат для великих зверей. К ним нельзя относиться легкомысленно. Это дело серьезное.
— Я знаю, — согласился Захариэль. — Не пойми меня неправильно, я сознаю все опасности предстоящей охоты. Я понимаю, насколько тяжелой она будет. Но там, где ты видишь непреодолимую проблему, я вижу преимущество. Ты не хуже меня знаешь учения Ордена. Все наши уроки с мастерами, все учебные бои и тренировочные сессии, все шуточные дуэли и турниры с самого первого момента после нашего прихода в крепость были обращены на одну цель — превосходство. Это единственное качество, имеющее смысл в жизни человека. Это единственное, что делает нас достойными рыцарства. Это главный идеал Ордена. Тебе известно изречение: «Жизнь человечества должна подчиняться одной цели — достижению совершенства во всех его формах, как в личных качествах, так и в общественной жизни».
— Можешь не цитировать мне «Изречения», — огрызнулся Немиэль. — Мастер Рамиэль накрепко вбил их в наши головы, и я знаю наизусть каждую его строчку.
— Тогда ты должен помнить и еще кое-что. «Чтобы достичь и продемонстрировать превосходство, каждый должен преодолеть максимально тяжелое испытание. Только посредством сурового экзамена мы можем познать истинную силу своего характера». Вот чему учит Орден: максимально тяжелое испытание, суровый экзамен. Вряд ли я последую его заветам, если откажусь от вызова из опасения, что охота окажется слишком опасной.
— Да, наши идеалы требуют этого, — согласился Немиэль, — но надо быть реалистами. Если все разговоры рыцарей правдивы, это чудовище под силу одолеть только целому отряду опытных бойцов. Даже лорд Джонсон, прежде чем убить калибанского льва, был тяжело ранен. Такой вызов не для претендента.
