Евгений Лукин - Сталь разящая
— Нет… — буркнул дядя Семен, по‑прежнему разглядывая отражение бубнового туза. — В доме повешенного о веревке не говорят…
— Ладно. Допустим… А как тебе нравится поведение этой Томы? Вся в коже, в норке — при свидетелях, средь бела дня хватает прямо на улице грязного опустившегося типа и везет к себе!
— Стало быть, любит…
— Так любит, что за три месяца ни разу к нему не зашла?
— Она женщина, Леня, — напомнил дядя Семен. — Ты что, последовательности от нее ждешь? Увидела, ахнула, мигом все простила…
— Что простила?
— Откуда я знаю! Меня другое беспокоит. Две Тамары… И с обеими он встречался полгода назад…
— Что ж тут необыкновенного? — Леонид Витальевич привскинул плечи. — Отражал я, помню, одного присяжного поверенного — так тот сразу с тремя Жанеттами амурился…
— Бывает, бывает… — со скрипом согласился дядя Семен. — Только тут ведь еще, сам говоришь, и развод, и похороны, и разбитое зеркало! Как‑то все больно одно к одному… Нет, Леня, что‑то с этими Тамарами не так. Нутром чую…
Со стороны павильона подошел разочарованный Егорка.
— А ну его! — объявил он, присаживаясь на свободное отражение табуретки. — Надоело. Моет, драит… А чего вы не играете?
Дядя Семен молча показал ему карту. Егор всмотрелся — и, приуныв, поцокал языком. Вскоре тусклая боковина павильонной коробки разверзлась, и в глубокое зазеркалье ступило потное раскрасневшееся отражение Василия Полупалова — распокрытое, в пальто нараспашку и с полным мусорным ведром в руке.
— Ты чего там пел? — насмешливо спросил Арчеда.
— Разве я пел? — удивился вошедший. Вернее — вышедший.
— Еще как! Мы аж заслушались…
— Вась! — встрепенулся Егор, осененный блестящей идеей. — Картам‑то — кранты приходят…
— Ну… — отозвался тот.
— Ты бы там… это… когда он до тумбочки доберется…
— Попробую, — обнадежил Василий, вытряхивая отражение всевозможного домашнего сора прямо в серую неопределенность сумеречного мира.
— Куда ж ты рядом с павильоном! — искренне возмутился Леонид Витальевич.
Так уж вышло, что в своей творческой жизни он в основном отражал присяжных поверенных, студиозусов, нерепрессированных интеллигентов. Вот и поднабрался культурки.
Василий — тот больше пролетариев ваял. Карьеру начал аж в октябре 1917‑го. Если не врет, то участвовал в массовке взятия Зимнего. До сих пор те зеркала вспоминает…
— Ничего! — отрубил он по‑буденновски. — Обслуга уберет! А то совсем уже обленились… Да само распадется! Со временем… — Василий повернулся, но тут его окликнул дядя Семен:
— Слышь, Васенька… А скажи‑ка адрес.
— Чей?
— Ну, где ты вчера отражал?
— А‑а… Погоди, сейчас припомню… — Василий наморщил лоб. — Зеркало семь эр‑ка пятьсот шестьдесят один восемьсот тридцать один… А зачем тебе?
— Так… Интересовались…
— Возращается! — недовольно известил распорядитель. — Открывает дверь… Пошел, Василий!..
Василий пошел.
Арчеда и Егорка с недоумением смотрели на ветерана.
— Не понял, — сказал Егор. — Дядь Семен! Мы ж насчет его телок все уже перетерли… Это ж разные Тамары!
Умудренный многовековым опытом ветеран бросил наконец на стол отражение бубнового туза и, поднявшись, огладил черные мешки под глазами.
— Да я не для нее, я для себя… Ну что? — задумчиво промолвил он. — Думаю, вряд ли к нему сейчас вся орава нагрянет. А если один мой заявится — не сочти за труд, Леня, отсигналь по аукалке! Адрес ты слышал… Лады? Ну и славно! А я мигом… — И, пока Арчеда и Егорушка пытались собраться с мыслями, сгинул ветеран стремительным цветным бликом в серых размытых безднах — надо полагать, по только что выясненному адресу.
— Чего это он? — озадаченно спросил Егор, все еще глядя вслед.
— Хм… Может, и правильно… — пробормотал в сомнении Леонид Витальевич. — Глядишь, разузнает что‑нибудь… Только зря он сам этим занялся! Мог бы и меня попросить — мой‑то неизвестно где сейчас. Если и появится, то не скоро… — Расстроился, заморгал и, повернувшись к столу, принялся придирчиво рассматривать карту за картой, поворачивая каждую на свет.
— Дядь Лень, — позвал Егор. — А если ночью из тумбочки колоду вынуть, а утром на место вернуть?
— Зачем?
— Или не возвращать… — торопливо поправился Егор.
Отражение Леонида Витальевича Арчеды улыбнулось, огладило плешь, утвердило очки на переносице и, обернувшись, уставило на юного друга аккуратно подстриженную бородку.
— Наивный ты, Егорушка, — произнесло оно чуть ли не с нежностью. — Видишь, что с этими картами стало? Вот и с той колодой то же самое… Она же все три месяца в ящике была. Нет, если бы за это время она хоть раз в зеркале обновилась, тогда, разумеется, другой коленкор… А так — сменяешь шило на мыло… Какой смысл?
— Я видел, даже компьютер выносили…
— Сравнил! Компьютер‑то — с пылу, с жару, только‑только из зеркала, десять минут назад вырубили… И все равно! Час‑другой поиграл — и зависает, тащи обратно! В Интернет выйти — лучше и не пробовать… Отражение же!
Из павильона вновь показался Василий с очередным ведром.
— Ну?! — жаждуще спросил его Егорка.
— Не до тумбочки пока… — буркнул тот. — Нестираного барахла навалом, и кровать укрепить надо, расшаталась… — Вывалив мусор, приостановился, покрутил головой. — Загонял — в доску! — пожаловался он с кривой усмешкой. — Лучше бы уж не перековывался. Интеллигент недорезанный! А куда Семена дели?
— Ну, ты ж ему адрес — дал? Туда и отбыл…
— Чего он там забыл? — Василий встревожился.
— Уточнить хочет…
Отражение с тяжким подозрением уставилось на Арчеду:
— Что уточнить? Как я вчера облажался?!
— Господь с тобой, Вась! Только насчет Тамары твоей.
Побагровев, Василий со злобой шваркнул пустое ведро себе под ноги.
— Нет, но зачем же за спиной‑то козни строить? — заорал он. — Я ему — по‑дружески, а этот…
— Не въехал ты, Вась, — попробовал объяснить Егор. — Без тебя тут одна телка приходила, а зовут тоже Томой…
— Ему что, на мое место захотелось? — не слушая, с пеной у рта гремел Василий. — Ну пусть попробует! Потаскает! Шкафы поворочает!.. Привык в своем Коринфе интриги плести?.. Эмпедокл долбаный! Здесь тебе не Коринф!..
— Вася! — вскричал шокированный Леонид Витальевич. — Ты что несешь? Опомнись!..
Василий стиснул зубы и подобрал ведро.
— Слышь… — проскрежетал он, остывая. — Появится этот древний пластический грек — передай ему…
Страшно даже помыслить, что бы сейчас такое выговорил для передачи дяде Семену уязвленный Василий, но в этот миг вновь послышался сердитый приглушенный голос распорядителя:
— Полупалов, кончайте трепаться! Ваш выход…
Отражение # 9
Вернулся дядя Семен быстро, как и обещал. К тому времени Василий Полупалов, обессиленный долгим запоем, бурной ночью и чрезмерными физическими нагрузками, изнемог и уснул, упав поперек незастеленной кровати. Что же касается хмурого его отражения, то, покинув павильон, оно сидело теперь за тающим помаленьку столом и недоверчиво слушало сбивчивые объяснения коллег.
При виде дяди Семена все смолкли.
— Вот так‑то, ребятки… — сказал он. — Чутье меня еще никогда не обманывало. Истрина ее фамилия. Истрина.
Напряженная тишина сменилась оторопелым молчанием.
— Ничего не п‑понимаю… — заикаясь, выговорил наконец Арчеда. — К‑как Истрина? А эта рыженькая тогда кого отражает?
— Боюсь, уже никого, — покашливая и хмурясь, отозвался дядя Семен. — Внешность ее, конечно, я там обрисовал… в общих чертах… — Приостановился, вздохнул, посуровел. — Хотите верьте, хотите нет, но из всей этой бывшей компании так выглядела только вторая Васькина жена Ирочка. Рыжеватая, бледненькая, хрупкая…
— Покойная? — гримасничая, спросил Леонид Витальевич.
— Вот именно, — угрюмо отозвался дядя Семен. — Так что, выходит, самым догадливым из нас оказался Егор. Да уж, беда — откуда не ждали…
— Оповестить по аукалке! — ахнул незримый распорядитель (он тоже принимал участие в разговоре).
— И что это даст?
— То есть как? — В голосе распорядителя звучал страх. — Семен! Очнись! Да если она проникнет в павильон, он же зеркало грохнет! Мы тогда все без работы останемся! Все! И я в том числе!
— Почему в прошлый раз не проникла?
— Да потому что там Василия не было! Неужели непонятно?
Ветеран подумал.
— Нет, оповестить, конечно, недолго… — молвил он. — А толку? Какие к ней могут быть претензии? Где вообще сказано, что персоналия имеет право принимать только облик живых людей?
