Стас Северский - Боец тишины
Крепость пана скрывает много леденящих душу секретов — в ней, не оставив следа, исчезают не одни машины, но и люди. За ее стенами слышны крики, но ее стены заглушают их. Сейчас это жуткое место окружено зловещей тишиной. На территории не видать ни души. Мсцишевский отпустил всех. Он оставил при себе только свое ненаглядное чудовище — Вацлава.
Глава 17
Стареющий поляк внимательно выслушал мой ответ и отрицательно покачал седой головой.
— Откажись совсем или оставайся со мной.
— Я не откажусь. А остаться с вами я не могу. Мои задачи, не решенные, в воздухе весят. Не могу я не закончить своих дел и за ваши дела взяться.
— Параллельно свои дела завершишь.
— Нет, пан, не получится. Считанные сутки, — и я у вас. Но не раньше.
— Я не могу ждать, Ян. Ты нужен мне сейчас.
Я отер руки от оружейной смазки и положил сжатые кулаки на стол, поднял голову и посмотрел пану прямо в глаза.
— Настаивая на срочности, вы вынуждаете меня отказать вам. Пан, вы действительно готовы к такому ответу? Или вы все же готовы ждать моего возвращения?
— Я не могу ждать. Отвечай да или нет.
— Вы же не допускаете моего отказа, не отягощенного нашей враждой, пан. Вы понимаете, что отказывать вам и враждовать с вами я не намерен. Но вы принуждаете меня отказать вам и стать вашим врагом.
— Достаточно.
— Выслушайте меня, пан. Вы просто стараетесь меня подавить, пытаетесь подчинить целиком и сейчас. Вы всегда помните, что вы — «волк», вспомните, что и я — не «пес». Я могу стать вашим сыном, но никогда не стану вашим «псом». Просто, «пес» не может считать отцом «волка» и не может «волк» считать сыном «пса». Мы должны или давить друг на друга, или договариваться друг с другом, пан. Мы или уступаем друг другу, объединяясь в стаю, или грызем друг друга, убирая врага с территории. Я вашим врагом стать не намерен, но и ваших угроз я не стану терпеть.
Серые глаза поляка сверкнули чуть ни красным углем, но он растянул прямой рот на сухом лице, усмехаясь.
— Мы всегда считаемся с теми, кто сопротивляется и противостоит нам, хоть это нам и не по нраву, Ян. Хорошо, не станем скалить клыки и решим все спокойно и рассудительно.
Седой поляк строго свел кустистые брови, когда надсадный крик прорвался через неплотно запертую дверь, ведущую на лестницу к подземным уровням и к гаражам. Вацлав старается… Я так и вижу, как встаю, беру автомат, вышибаю дверь и открываю огонь. Только я не встану, не возьму автомат и не пристрелю Вацлава. Я положил на исцарапанный стол тщательно проверенную ствольную коробку автомата и вытер руки от заводской смазки — на этот раз не о грязную, а о чистую тряпку.
— Хорош, ничего не скажешь.
— Французы в последнее время стали вырываться вперед.
— Верно, пан. Но я пока немецким ограничусь.
— Не будешь брать? Ян, мы люди свои. Я тебе его, как сыну, советую.
— Он, и правда, совсем неплох. Но мне немецкий автомат нужен. И еще… Мне машина нужна — «призрак» с чистыми правами. Но не старый отъезженный вариант, а новый — «призрак», созданный под заказ.
Поляк молча кивнул, задумчиво постукивая пальцами по крышке потертого стола. Он все, что может, старой мебелью обставляет. Думаю, молодость вспоминает. Ведь ему до внутренней, а не внешней, скандинавской скромности далеко. Нет, он не такой, как немцы, пану чужд дух обыденной сдержанности и беспредельно выставленной на вид государственности. Ближе ему, думаю, англичане, берегущие свое внутренне пространство от всего внешнего, замыкаясь в себе и закрывая двери. Ему никак не понятен раздольный русский размах и тяга к неслыханной роскоши, как каждого отдельного человека, так и всего государства.
— Говори, какая машина, какие документы? Когда и куда подогнать?
Я передал пану бумажку со сведениями из вскрытой базы данных. Пан прочел, кивнул мне, скомкал бумажку в кулаке и бросил в пепельницу с моим догорающим окурком.
— К вечеру мне нужна точная копия одной — на выбор. Главное, — с соответственными документами.
Поляк нахмурился, качая головой.
— К вечеру не получится. Машину, может, и найдем. И номера перебьем. А документы не справим.
Так и знал! Отомстит он мне за непокорность! Он высоко ценит мою непокорность, но всегда мне мстит! Просто, показывает, что может ограничить меня и надо мной контроль имеет. Такой он — властный.
— Постарайтесь, пан. Я вам за такого «призрака»…
Написал на бумажке цену и передал бумажку пану. Он так же скомкал ее, так же бросил в пепельницу.
— Ян, у меня сейчас сложный период. Мне непросто стало справляться со всеми делами одному. Мои люди заняты, решением моих задач. Я не могу переключить их со своих задач на твои так просто и так сразу.
— Я понимаю, пан.
Написал другую цену, приписал до черта нулей с замиранием сердца. Поляк посмотрел и откинулся в потертом кресле. Он склонил голову на грудь, сложил пальцы замком и рассмеялся — одним ртом.
— Не отступишь?
— Нет, пан. Мне к вечеру нужен «призрак».
Он поднял на меня сверкающие жадностью глаза, расправил костлявые пальцы и сжал кулак, хищно хватая воздух.
— Ты такой же, как я, Ян. Ты всегда добиваешься своего, какими бы безрассудными и безумными ни казались другим твои цели и средства их достижения. Ты должен закончить свои дела и сразу вернуться ко мне. Я введу тебя в курс своих дел. Ты должен войти в курс скорее.
Я поставил пустую стопку на стол.
— Я похож на вас, но я не такой, как вы, пан.
— Такой же, Ян. Ты даже не знаешь, как ты жаден.
Я скинул с плеч пиджак с позорно дорого оцененным ярлыком.
— Все только — видимость. Вещи служат мне, а не я им. Мне нужны машины и оружие, но они служат не мне, а моей цели.
— Ты жаден не до вещей, а до людей, Ян. Мы с тобой берем себе людей, а не простые предметы. Мы не желаем никаких вещей, мы желаем одних людей, Ян.
Я молча кивнул — что правда, то правда.
— Насчет меня вы верно подметили, пан. Но ваше пристрастие к машинам выглядит искренним.
— Мы можем править людьми, можем вершить их судьбы и будущее, Ян. Но мы обречены на вечные мучения. Наша жажда власти всегда неутолима. Ведь мы никогда не становимся всевластными. Отсутствие лишь одной вещи лишает нас всевластия, но она — недостижима, Ян.
— Что за вещь, пан?
— Никто никогда не любит нас.
— Я с вами не согласен.
— Люди могут любить наш разум, наше тело, но душу — никогда. Ни честный человек, ни подлый «пес» никогда не полюбит жестокого «волка» — его холодную и жадную душу. Ты молод, Ян, но ты поймешь с годами, как желаем мы недоступной нам добычи, как жестоко гложет нас голод, как беспощадно жажда душит наши «волчьи» души. С годами ты иссохнешь, как я, Ян. Ты останешься один, спрячешься в глуши и окружишь себя безмолвными тварями или вещами, как я, как все мы.
— Я знаю, пан, что рано или поздно окажусь в одиночной ссылке. Знаю, что сошлю себя, коль меня никто иной не сошлет. Просто, вы старый «волк», покидающий стаю, а я — молодой одинокий «волк». Я с молода мечтаю о тайной тихой жизни. Но пока не пришло время покоя, пан. Надо нам доделать наши дела, не думая о людях и «собаках». Обойдемся мы одной нашей дружбой, ожидая должного времени одинокой тишины. Мы «волки», мы охотимся в «волчьих стаях», сторонясь людей и «собак».
— Запомни, Ян, у нас нет никого, кроме нас, — ничего, кроме нашей «стаи».
— Не думаю, что об этом можно забыть, пан.
Я рассмеялся мысленно — молча, но громко, будто в голос, будто во все горло. Пан забыл про осторожность и попал в мои зубы! Он открыт передо мной! Стоит один, как в чистом поле! А я же — снайпер, ходящий тихонько вокруг него притененными пролесками!
Пан мой — он у меня под прицелом. Поляк показал мне изъян в броне. А я заметил и запомнил. Главное, — пан признал меня. Мой клинок нацелен ему в грудь, мои клыки клацают у его горла, а он не закрыт и щитом подозрений. Но важнее, — он признался мне, что нуждается в моей поддержке. Верный знак слабости — худшей из всех, слабости духа. Он беззащитен предо мной, прося моей помощи. Пану нужна моя забота — что ж, я позабочусь о нем. Только не, как о друге, а, как о враге. Ведь он мой враг — враг моей страны. Игорь Иванович прокрадется следом за мной на все секретные склады старого поляка, проследит моими глазами все его опасные связи и проникнет моими стараниями во все его планы. Но все позже… Позже или никогда… Ведь пока я только и делаю, что поедаю «волчьим взглядом» чудесное видение девушки, стоящей у меня перед глазами то в прохладном тумане, то в знойном маре! Только и думаю о красавице моей!
Тяжкий выбор! Ужасно тяжкий выбор! Я еще не сделал его! Я еще только собираюсь его сделать! Но я не могу не сделать его! Я знаю, что собираюсь ступить на дорогу в одну строну! Обратного пути у меня не будет! Пойду — так только до конца, не тормозя и перед бесчисленными преградами! Только я не могу не ступить на гиблую дорогу! Не могу я преодолеть тягу к моей чаровнице! К красавице моей! Я рвусь всей силой к командиру, но меня сносит к ней — к моей замученной военными и учеными извергами девушке! Эх, Игорь Иванович, объединились, видно, в моей борьбе с собой и зверь, и человек! Набросились общими силами на бойца вашего верного! Не выстоять мне, «оборотню», под напором зверя, под натиском человека в обличье моем воинском, Игорь Иванович! Скину я на время форму офицера вашего! Облачусь в «волчью шкуру», человечьей кожей обернусь да полечу вольным ветром! Не совладать мне с собой, со службой не справиться! Ухожу я с вашей шахматной доски и иду к своему черту! А вам, Мсцишевский, в нашей партии ничью предлагаю!
