Виталий Сертаков - Город мясников
Там не надо быть шкафом с пудовыми кулаками. Там всему научат и платить будут офигенно, и с родаками все вопросы уладят. А где эти школы, как туда добраться, Оберст и сам не знал. Я спросил Серегу, разве он сам там не учился.
– Меня бы не взяли, – Оберст будто даже расстроился. – Берут только тех, у кого есть способности.
– Да какие у меня способности? – я малость офигел.
– Этого я не знаю, но тебя заметили, – Оберст поглядел на меня так, будто хотел спросить, какие же, вправду, у меня способности. Но сдержался, прикусил язык. Это я уже гораздо позже просек, что ему было приказано молчать.
– Не дрейфь, – Серега сунул мне в рот сигарету. – Кури, пока можно. Говорят, там нельзя. Никаких посторонних запахов.
Меня, короче, всего затрясло. Как ни старался сдержаться, зубы застучали. Только я должен взять себя в руки.
Потому что мы – русский кулак.
Мы – надежда нации.
Оберст очень быстро свалил и велел его не искать, а нам пообещал небольшой отпуск. На две недельки в поход, покупаться и позагорать, пока еще тепло. Денег не надо, жратва и палатки за его счет. Еще нам пришлют инструктора по рукопашному бою, бывшего омоновца и тренера по настоящему боевому карате. А кому Фельдфебель не вынесет замечаний, тех примут в боевой отряд…
В городе лучше какое-то время не отсвечивать. Потому что дельце вышло шумное, ментов зацепило не по-детски, они теперь будут землю жрать, чтобы докопаться. Оберст не стал сильно пугать, но я видел, что пацаны слегка пересрали.
Меня тогда тоже кольнуло. Вроде предчувствия, млин.
– Зашибись, карате! – толкнул меня Лось.
– Слышь, Колян! – зашептал Фриц. – Я с чуваками базарил, в прошлом году и летом, и зимой ездили. Ножи метать научат…
– Завтра в шесть утра, всех шестерых, с вещами, жду на перроне, – объявил Фельдфебель. – Через две недели все уляжется и вернетесь к своим мамочкам!
Но к мамочкам мы не вернулись. Через неделю я остался один.
ЗАПАХ КРОВИ
…За очередным поворотом мы выскочили на более-менее ровную, почти круглую площадь и впервые наткнулись на живых аборигенов. И встреча эта никому из нас не принесла радости. Потому что фиолетовые подонки раздевали двух убитых ими тесейских женщин. Женщины, судя по форменной одежде, работали в одной из лабораторий Бюро развития. Я сразу подумал – им сломали позвоночники, поскольку человеческое тело не в состоянии согнуться назад под таким углом. Мерзавцев было шестеро, под струями дождя их противные тощие тела блестели, как болотные пиявки. Они уже наполовину вытащили трупы из комбинезонов, вывернули им карманы и как раз пытались уволочь в одну из узких улочек-труб, примыкавших к площади.
– Хобот, Бауэр, Мокрик – слева. Деревянный, Карман, Мамонт – справа! – отдал приказ декурион, и мы тут же взяли ублюдков в клещи.
Мокрик что-то пытался потом бормотать, якобы совсем не факт, что сотрудниц Бюро развития убили именно эти горожане, но для меня-то сомнений не существовало.
Кто еще мог пойти на такое жуткое преступление? Глюки умеют убивать, в этом мы уже убедились. Но глюкам не нужны комбинезоны и обувь. А может быть, над трупами сотрудниц собирались еще и надругаться! Скорее всего, так и было! Когда я увидел волочащиеся по грязи белокурые волосы совсем молодой еще девушки и обступивших ее чернозадых мокрых подонков, я чуть не дал по ним залп из огнемета.
Вот она, благодарность. За все, что мы для них делали.
Я подозреваю, мы продвигались к цели с порядочным грохотом, но дикари нас почему-то не услышали. Наверное, были слишком заняты… Они вскочили и заметались, когда мы вырвались из-за угла, двое из них пытались улизнуть в какую-то щель между бородавчатыми башнями, окружавшими полянку, но Карман врезал по той щели разрывным, и вместо тропинки образовалась гора дымящегося шлака. Заодно завалились еще две косые башни помельче. Фиолетовые заметались по площадке, но от шагателей не убежишь. Декурион дал команду, мы выпустили манипуляторы и живо переловили этих тварей. Не скрою, мне хотелось их сразу раздавить в железных лапах, как противных слизняков. Двоим я сломал ребра, это точно. Было чертовски приятно слышать их визги. И ребята после признались, что желание раздавить мерзких убийц было необыкновенно сильное. Если бы командира не сковывал устав, если бы не обязательная запись каждого нашего шага, которую вел бортовой процессор, мы бы с наслаждением превратили их в кашу.
– Бауэр, отпусти его, ты ему шею свернешь! Отпусти, я сказал!
Потому что этим плосконосым чернозадым ублюдкам не место на этом свете!
– Нам некогда тут торчать, но кто-то должен провести расследование, – сказал декурион и поглядел на меня. Так всегда, уже сложилась традиция – когда белоручкам некогда, расследование в полевых условиях провожу я. Еще Гвоздь, и иногда – Свиная Нога. Это потому, что мы не слабаки, не плачемся и не верим чужим крокодиловым слезам.
– Нам приказано срочно двигаться в сторону комбината, – сказал декурион. – Мы не можем взять аборигенов в плен и тащить за собой на веревке, они замедлят наше движение. Запереть их тоже негде…
– Разрешите мне провести расследование? – Я улыбаюсь командиру, и он на секундочку, на краткий миг, отводит глаза. Потому что он снова останется мне должен, не в первый раз. А он не любит делать долги… – Прошу в помощь младшего стрелка Бора.
Этот придурок Мокрик вздрагивает, выпучивает глаза и лопочет что-то вроде: «А почему я?» Но командир делает серьезную, важную рожу.
– Младший стрелок Бор, остаешься в распоряжении старшего стрелка Бауэра.
Я построил фиолетовых уродов вдоль обочины, у наклонной стены пирамиды, чтобы они не могли сбежать. Следует признать, сбежать они не пытались, постоянно лопотали что-то на своем кретинском языке и пускали сопли. У них носы плоские, отвисшие, точно подгнившие баклажаны.
Ясно, как мы с ними поступили. Спешились вдвоем, я и Мокрик. Я ведь не зря его выбрал, хотелось проверить его нервишки. Одно дело – палить в безликого врага издалека, из-за горизонта, а совсем другое дело – смотреть ему в глаза. Кроме того, мне не очень нравились медицинские показатели Мокрика. То есть он не дребезжал и не нюнил, но что-то мне не нравилось в его бегающих глазках. Поэтому я назначил исполнять приговор именно Мокрика.
– Почему я? – пискнул этот дурак.
– Потому что ты мне нравишься, – сказал я. – Нравишься, и все тут!
Если честно, мне самому приятно было бы заглушить этих сопливых негодяев, но есть такая штука – субординация. Я показал Мокрику, как это делать. Никаких тазеров и картечниц, это слишком шумно и слишком безболезненно.
Сталь – вот идеальное решение.
Сначала сухожилия на ногах, сказал я. И показал младшему стрелку, как это делается. Мокрик что-то заблеял насчет декодеров, мол, положено вести расследование на понятном всем языке.
– Младший стрелок Бор, – спросил я вежливо. – Вы отказываетесь выполнять приказ старшего по званию?
И протянул ему свой нож. Я зачитал фиолетовым придуркам приказ легата и приговор. За убийство двух мирных жительниц города, находящихся под протекцией Сената планеты Тесей, ввиду особых обстоятельств военного времени и полностью доказанной вины, властью данной мне, и так далее…
Я обошелся с ними гуманно.
13
ВЕРБОВЩИК
Ты должен сжечь себя в своем собственном пламени; как иначе хотел бы ты обновиться, не обратившись сперва в пепел?
Ф. НицшеОн возник на седьмой день нашего болтания в лесу. Квадратный мужик, такой светлый, словно выстирал башку в перекиси. Коротенькие прилизанные волосенки, свободные серые штаны и свободный летний свитер, но с высоким воротом. Хрен знает, впервые я встретил такой дикий прикид. В таком прикиде фиг определишь, толстый чел или мышцеватый. И для махача костюмчик обалденно клевый, я это сразу просек, хотя мужик сидел ко мне спиной.
Он появился вместе с Оберстом, но на его фоне Серега словно растворился. Самое забавное, млин, что я долго не мог рассмотреть этого кадра в лицо. И бормотал он, словно рыба, отпирал хавальник, но запомнить его базар никто бы не сумел. Я только к вечеру просек, что у него за акцент такой. Слишком правильно он базарил. Слишком верно буквы выговаривал. Похоже на то, как базарит фатер у Латыша, я же его пару раз встречал. Но фатер у Латыша – и есть латыш наполовину, он прикольный такой, тормозной, как и положено прибалту. Но мы в нашей тусне над Латышом не стебемся, потому что он свой чувак, хоть и придурок.
А еще от этого беловолосого странно пахло. Не могу объяснить, как, хрен его разберет.
Вербовщик.
Я сразу его так назвал. Целую неделю я терпел лагерь, палатки, лес и всю эту шнягу, потому что Оберст лично меня попросил. Меня и еще одного пацана, из команды Рябова, я его плохо знал. Так, кивали издалека друг другу. Оберст сказал, что надо ждать, что главное испытание для меня еще впереди. Что, если я не хочу всю жизнь провести в погоне за грошовой зарплатой, надо быть готовым к рывку вперед. Надо сжечь самого себя, чтобы стать новым. Надо забить на все, что давило и мешало раньше. Надо круто измениться, вот что такое – сжечь себя…
