Энн Леки - Слуги правосудия
— Это исключение отнюдь не малозначительно, — заметила я.
— А ты? — Она стояла за стулом с чашкой и тарелкой в руках. — Ты, несомненно, радчааи. Твое произношение, когда ты говоришь на радчааи, — (мы общались на ее родном языке), — звучит так, будто ты из Джерентэйта. Но сейчас у тебя почти нет акцента. Может, ты просто очень талантлива к языкам — нечеловечески, я бы даже сказала, талантлива. — Она умолкла. — И отношение к полу тебя выдает. Только радчааи ошибся бы с полом так, как ты.
Значит, я угадала неверно.
— Я не вижу, что у тебя под одеждой. И даже если бы могла, это не всегда надежный признак.
Она прищурилась и помедлила мгновение, будто сказанное мной было лишено смысла.
— Я все думала, как радчааи размножаются, не одного ли они пола?
— Нет. И они размножаются, как все остальные. — (Стриган скептически приподняла бровь.) — Они идут к врачу, — продолжала я, — и деактивируют свои противозачаточные имплантаты. Или пользуются хранилищем. Или подвергаются хирургическому вмешательству, чтобы суметь перенести беременность. Или нанимают кого-нибудь, чтобы выносить ребенка.
Все это не слишком отличалось от того, что делали люди других народов, но Стриган, казалось, была несколько шокирована.
— Ты, безусловно, радчааи. И, несомненно, близко знакома с капитаном Сеиварденом, но ты не такая, как он. Сначала я думала, не вспомогательный ли ты компонент, но что-то не вижу имплантатов. Кто ты?
Ей придется всмотреться пристальнее, чтобы понять, что я такое; случайный наблюдатель заметил бы у меня один-два имплантата — для связи и оптический, такие есть у миллионов людей, радчааи они или нет. А за последние двадцать лет я нашла способы скрывать свои особенности.
Взяв свои тарелки, я поднялась.
— Я — Брэк из Джерентэйта.
Стриган с недоверием фыркнула. Джерентэйт находился достаточно далеко от тех мест, где я была последние девятнадцать лет, чтобы замаскировать те небольшие ошибки, которые я могла делать.
— Просто турист, — заметила Стриган таким тоном, что было ясно: она мне вообще не верит.
— Да, — согласилась я.
— Тогда что за интерес к… — Она махнула в сторону Сеиварден, которая все еще спала, дыша медленно и ровно. — Просто бродячее животное, которое надо было спасти?
Я не ответила. По правде говоря, я не знала ответа.
— Я встречала людей, которые собирают бродяг. Не думаю, что ты одна из них. Есть в тебе что-то… что-то холодное. Что-то резкое. У тебя гораздо больше самообладания, чем у любого туриста, которого я встречала.
И конечно, я знала, что у нее есть пистолет, который для всех, кроме нее самой и Анаандер Мианнаи, не должен был существовать. Но она не могла упомянуть об этом, не признавая, что он у нее есть.
— Да ни в жизнь не поверю, быть такого не может, что ты туристка из Джерентэйта. Кто же ты?
— Если скажу, испорчу тебе все удовольствие.
Стриган открыла рот, чтобы что-то произнести — судя по выражению лица, что-то резкое, когда зазвучал сигнал тревоги.
— Посетители, — сказала она вместо того, что собиралась.
Когда мы надели куртки и вышли через двойные двери, к дому подъехал гусеничный вездеход, оставив за собой неровную белую борозду во мхе, засыпанном снегом. Остановившись, он развернулся на месте, едва не задев мой флаер.
Дверь с треском открылась, и оттуда выскользнула нильтианка, ниже многих, что мне попадались. На ее накинутой алой куртке, вышитой ярко-синим и кричаще-желтым, были темные пятна — снегомох и кровь. Она на мгновение остановилась, а затем увидела нас у входа в дом.
— Доктор! — позвала она. — Помогите!
Не успела она закрыть рот, а Стриган уже шагала по снегу. Я последовала за ней.
Рассмотрев водителя снегохода поближе, я увидела, что это ребенок едва ли лет четырнадцати. На пассажирском сиденье снегохода неуклюже развалилась взрослая без сознания, в изодранной одежде, местами — до самой кожи. Кровь пропитала одежду и сиденье. У нее не хватало правой ноги ниже колена и левой ступни.
Втроем мы отнесли раненую в дом, в лазарет.
— Что случилось? — спросила Стриган, удаляя окровавленные куски куртки.
— Ледяной дьявол, — ответила девочка. — Мы его не видели! — В ее глазах стояли слезы. Она с трудом сглотнула.
Стриган оценила самодельные жгуты, которые, очевидно, наложила девочка, и сказала ей:
— Ты сделала все, что могла. — Потом кивнула в сторону двери в главную комнату. — Теперь я им займусь.
Мы вышли из лазарета, девочка, по всей видимости, даже не замечала ни моего присутствия, ни Сеиварден, которая по-прежнему лежала на своей постели. На несколько секунд она нерешительно застыла посреди комнаты, словно утратила способность двигаться, а затем опустилась на скамью.
Я принесла ей чашку сброженного молока, и она вздрогнула, будто я внезапно возникла ниоткуда.
— Ты ранена? — спросила я. На сей раз никакой ошибки в роде — я уже слышала, как Стриган использовала местоимение женского рода.
— Я… — Она умолкла, глядя на чашку с молоком, словно та могла ее укусить. — Не, нет… немного. — Казалось, она вот-вот потеряет сознание. Возможно, так и было. По стандартам радчааи она еще ребенок, но она видела, как этот взрослый человек получил ранения, — кто это: родитель, кузина, соседка? — и проявила присутствие духа, чтобы оказать посильную первую помощь, уложить ее в вездеход и привезти сюда. Неудивительно, если она сейчас рухнет без сил.
— Что произошло с ледяным дьяволом? — спросила я.
— Я не знаю. — Она подняла взгляд от молока, которое так и не пригубила, на меня. — Я ударила его ногой. Пырнула ножом. Он ушел. Я не знаю.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы узнать, что она отправила сообщение в лагерь своей семьи, но никого не оказалось рядом, чтобы помочь ей, и никто не мог быстро приехать. Пока мы говорили, она как будто взяла себя в руки, по крайней мере настолько, чтобы выпить молоко, которое я ей принесла.
Через несколько минут она вспотела, сняла обе куртки и положила на скамью рядом с собой, а потом просто сидела в неловком молчании. Я понятия не имела, как помочь ей.
— Ты знаешь какие-нибудь песни? — спросила я.
Удивившись, она заморгала, а потом ответила:
— Я не певица.
Это могла быть чисто языковая проблема. Я не уделяла особого внимания обычаям этой части планеты, но не сомневалась, что здесь нет никакого разделения между песнями, которые мог петь кто угодно, и песнями, которые, обычно по религиозным причинам, пели только знатоки, — так было в городах поблизости от экватора. Возможно, здесь, далеко на юге, все по-другому.
— Извини, — сказала я, — должно быть, я использовала неверное слово. Как вы это называете, когда работаете, или играете, или стараетесь укачать малыша? Или просто…
— О! — Понимание ее оживило, но только на мгновение. — Ты имеешь в виду песни!
Я ободряюще улыбнулась, но она опять умолкла.
— Не волнуйся так, — сказала я. — Этот доктор очень хорош в своем деле. И иногда нужно просто оставить все на волю богов.
Она прикусила нижнюю губу.
— Я не верю ни в какого бога, — сказала она с некоторой горячностью.
— Тем не менее. Все произойдет так, как произойдет.
Она небрежно махнула рукой в знак согласия.
— Ты играешь в шашки? — спросила я.
Может, она покажет мне игру, для которой предназначена доска Стриган, хотя я сомневалась, что она нильтская.
— Нет.
На этом я исчерпала тот незначительный запас средств, чтобы развлечь или отвлечь ее.
Через десять минут молчания она сказала:
— У меня есть Тиктик.
— Что такое Тиктик?
Ее глаза расширились, став совсем круглыми на круглом бледном лице.
— Как можно не знать, что такое Тиктик? Должно быть, ты издалека! — Я признала, что это так, и она ответила: — Это игра. Главным образом для детей. — Ее тон намекал, что она не ребенок, но лучше не спрашивать, почему у нее с собой детская игра. — Ты и в самом деле никогда не играла в Тиктик?
— Никогда. Там, откуда я приехала, мы обычно играем в шашки, и карты, и кости. Но даже эти игры в разных местах очень разные.
Она поразмыслила над этим немного.
— Я могу тебя научить. Это легко.
Через два часа, когда я бросала пригоршню крошечных игральных костей из кости бова, зазвучал сигнал оповещения о посетителе. Девочка подняла испуганный взгляд.
— Кто-то приехал, — сказала я. Дверь лазарета оставалась закрытой, Стриган не появлялась.
— Мама, — предположила девочка, и ее голос слегка задрожал от надежды и облегчения.
— Надеюсь, что так. Что это не очередной пациент. — Я тут же поняла, что зря сказала это вслух. — Пойду посмотрю.
Это, бесспорно, была мама. Она выпрыгнула из флаера и пошла к дому со скоростью, какой я никак не ожидала по такому снегу. Она прошагала мимо, вчистую проигнорировав мое существование, высокая для нильтианки и широкая, как все они, закутанная в куртки. В чертах ее лица было заметно сходство с девочкой в доме. Я вошла следом.
