Егор Седов - Плацдарм. Билет в один конец
Она испуганно взглянула на врача:
– Шантаж?
– Да. Вы можете написать письмо, адресованное мне или любому другому психотерапевту, если уж на то пошло. В этом письме вы признаетесь, что злоупотребляли кокаином или в каком-нибудь другом своем проступке, которого искренне стыдитесь. Письмо оставите у меня и дадите согласие на регулярные анализы. Если в результате их выяснится, что вы прибегали к кокаину, то я буду вправе переслать ваше письмо газетчикам. Или, что еще действеннее, вы лишитесь части ваших драгоценностей. Они будут проданы, а выручка пойдет на благотворительные цели.
– О нет! – Лейси энергично замотала головой. – Я ни за что и никогда на это не пойду!
Ноа выругался про себя. Он совершил ошибку, ошибку, которую на его месте не допустил бы ни один мало-мальски уважающий себя врач.
– Извините меня, Лейси. Я говорил не думая.
– Надеюсь, вы это не всерьез? – В ее голосе звучали слезы.
– Нет, Лейси, – отозвался Ноа мягко. – Кроме того, ни с письмом, ни с вашими драгоценностями никто ничего не станет делать без вашего согласия.
Она судорожно вздохнула.
– Могу себе представить, что вы обо мне думаете, доктор. Мол, цепляется за такие пустяки, как драгоценности! Я-то понимаю, в чем тут дело. Я уже была пару раз у психоаналитика, и он объяснил мне, что они для меня значат. Спасительную соломинку.
– Выбросьте это из головы. Все мы нуждаемся в спасительной соломинке того или иного рода, – сказал Брекинридж невпопад. – Не вернуться ли вам к себе в палату? Попытайтесь немного отдохнуть. Завтра мы продолжим наш разговор.
Как только за Лейси закрылась дверь, Ноа выругался вслух. Куда же делось ваше знаменитое умение найти подход к пациентам, доктор? Сейчас вы оказались явно не на высоте!
Рем попытался улыбнуться доктору Брекинриджу, но улыбка больше походила на гримасу. Ему не хотелось ни с кем говорить – скорее уж поплакаться кому-нибудь в жилетку. Он чувствовал себя слабым, как новорожденный ребенок. Вот уже два дня подряд его беспрестанно рвало, желудок отказывался принимать любую пищу. Кожа зудела, и он чесался до тех пор, пока не выступала кровь. Воображаемые змеи и пиявки то появлялись, то исчезали у него в постели. Стоило ему погрузиться в сон от усталости, как он тут же просыпался с криком, замиравшим у него в горле.
Это был не первый из пережитых им приступов белой горячки, но еще никогда Рем не чувствовал себя настолько скверно. Ему казалось чудом уже то, что он вообще остался в живых.
Рем умоляюще взглянул на Ноа:
– Надеюсь, худшее уже позади, док?
– Судя по всему, да, однако время от времени вас еще будут мучить судороги и позывы на рвоту, а возможно, и повторяющиеся ночные кошмары. Вы помните медицинский осмотр, который прошли вчера?
– Довольно смутно.
– Вы в плохой форме, мистер Ремингтон. Ваша печень разрушена до такой степени, что я удивляюсь, как вы еще живы. Еще один такой запой, и вы покойник. Уже одного этого соображения должно быть достаточно для вас, чтобы бросить пить.
– Знаю. Когда я в последний раз лежал в больнице, доктор предупреждал меня, что если я не остановлюсь, то могу сыграть в ящик.
– Однако вы этого не сделали.
– Я пытался. Но у меня не получилось.
– На этот раз должно получиться.
Рем помолчал.
– Вчера вечером вы ввели мне антабус,[5] доктор?
– Да.
– Я сразу это понял. Мне и раньше приходилось иметь дело с антабусом, и никогда в жизни я не чувствовал себя так плохо.
Ноа чуть-чуть улыбнулся.
– Но ведь сейчас вы не испытываете никакой тяги к спиртному?
– Бог ты мой, конечно, нет! – По телу Рема пробежала сильная дрожь. – Но мне казалось, что в таких местах его уже не применяют. Помнится, один врач как-то сказал мне, что антабус служит лишь подсобным средством.
– На некоторое время он вышел из моды, это правда. Но многие из нас, врачей, стали использовать его снова. Антабус выдержал проверку временем, так как применяется вот уже тридцать пять лет. И все это время он был полезным орудием в борьбе с алкоголизмом. Что же до выражения: «антабус служит лишь подсобным средством», то оно совершенно нелепо. Любое средство терапии, даже гипсовая повязка на сломанной ноге, может быть названо подсобным. Но вы уклоняетесь от сути вопроса, мистер Ремингтон. – Ноа бросил на него серьезный взгляд. – Вы – алкоголик. Это первое, что вы должны признать, если надеетесь на успех лечения.
– О, я-то понимаю, что я – алкоголик, док. – Рем пожал плечами. – Но спиртное – единственное, что помогает мне продержаться в течение дня. Каждого дня. И каждой ночи.
– Нам придется выработать для вас новый стиль жизни, мистер Ремингтон, – отозвался Ноа живо. – Такой, что позволит вам существовать без алкоголя после того, как вы выйдете отсюда.
– Как я могу поменять свой стиль жизни, док? – Голос Рема был полон муки. – Всю свою жизнь я только и делал, что снимался в кино. Теперь я уже больше не звезда, меня не приглашают даже на самые ничтожные роли.
– Есть много других людей, чья карьера подошла к концу, однако они умудряются обходиться без алкоголя или наркотиков.
– Я совсем не то, что другие люди, док! – Рем в сердцах ударил себя кулаком в грудь. – Я слишком долго находился на вершине славы и теперь чувствую себя обделенным. Я хочу вернуть себе прежнюю известность. Без нее я все равно что куча дерьма.
– Ну что ж, вряд ли вы приблизитесь к цели, если запоями сведете себя в могилу.
Рем уже хотел было признаться доктору в истинной причине, по которой он оказался здесь, но вовремя прикусил язык. Если бы он проговорился, что обратился в Клинику в надежде привлечь таким образом внимание какого-нибудь продюсера, то его скорее всего вышвырнули бы отсюда без лишних разговоров. Вместо этого он сказал:
– Знаете, что мне порой приходило в голову? Когда только начали делать порнографические фильмы, я подумывал, не сняться ли в каких-нибудь из них. Конечно, все они – дрянь, но ведь кино есть кино, черт побери, и за участие в порнухе платят хорошие бабки. И хотите знать, почему я отказался от этой мысли? Из-за возраста и слишком частых запоев. Мне это было уже не по силам.
– Еще одна веская причина для того, чтобы остановиться. Или вы предпочитаете умереть?
– Порой я задаюсь вопросом, не стало бы это для меня лучшим выходом, – проговорил Рем с горечью.
– Завтра мы переведем вас из отделения детоксикации. Это поможет вам почувствовать себя лучше.
Внезапно у Рема начался приступ кашля. Он едва не задохнулся. Потом появились позывы на рвоту. Ноа протянул ему судно, однако ничего так и не вышло. Мука была нестерпимой; за последнее время его так часто рвало, что мышцы желудка отчаянно болели. Наконец он перестал тужиться, глаза его слезились. Ноа помог Рему добраться до койки и прилечь.
– Попробуем дать вам немного поесть. Помимо всего прочего, вы страдаете от истощения организма.
– Поесть! – простонал Рем. – Чтобы потом меня опять вырвало?
– Мы больше не станем вводить вам антабус. И кормить начнем с чего-нибудь полегче. – Ноа усмехнулся. – Например, с детского питания.
– Детское питание! – снова простонал Рем. – Ну и хорош же я, раз снова превращаюсь в младенца! Я-то привык жить на бифштексах с жареным картофелем.
– Когда-нибудь дойдет и до этого. А пока что будем действовать постепенно.
Стерлинг Хэнкс, привычно сложив пальцы пирамидкой и опершись на них раздвоенным подбородком, смотрел в окно кабинета и наслаждался своим излюбленным пейзажем – бесконечным пространством пустыни, начинавшейся совсем недалеко от Клиники. По сути, смотреть там было не на что, но воображение Хэнкса рисовало ему стройные ряды многоквартирных домов. Несколько акров этой земли принадлежали ему лично. Сейчас там не было ничего, кроме песка, ящериц и грызунов, но очень скоро в результате строительного бума город начнет стремительно наступать на пустыню. Эти несколько акров достались ему по дешевке, но пройдет совсем немного времени, и они будут стоить целое состояние…
За его спиной раздалось жужжание интеркома, пробудив его от грез. Проворчав что-то себе под нос, Хэнкс обернулся и нажал на кнопку.
– Да?
– Мистер Хэнкс, ко мне только что поступил срочный вызов от охранника Бада Лонга, который дежурит у главного входа. Он просит вас немедленно подойти.
– Он объяснил, в чем дело?
– Нет, он только сказал, что вы должны знать о том, что тут происходит.
– Хорошо, я сейчас спущусь.
Хотя Хэнкс и почувствовал безотлагательность вызова, он не стал особенно торопиться. Он никогда не позволял своим подчиненным видеть его спешащим. В таком учреждении, как Клиника, ни в коем случае нельзя проявлять признаков паники. Иначе это легко может обернуться общим хаосом.
У главного входа он обнаружил нескольких своих сотрудников, тесно сгрудившихся вокруг коренастого охранника. При появлении директора они тут же разошлись, вернувшись к своим обязанностям, и Хэнкс остался наедине с Лонгом.
