Александр Лидин - Непрощенный
Тем временем Орди появился в прямоугольнике увеличенного изображения, рядом с гладиатором. Толстые губы евнуха беззвучно шевелились, круглые глаза ворочались в глазницах, и Лутта время от времени встречалась с ним взглядом, когда Орди косился в сторону ее ложи. Всякий раз, когда это происходило, жену Старшего смотрителя передергивало. Евнух напоминал огромную жирную рыбину, плавающую в прямоугольном аквариуме. Странное дело: будучи одного роста с евнухом, маленький воин как будто смотрел на него сверху вниз. Он слушал, не меняясь в лице, лишь однажды сделал непонятное движение головой. Потом, как показалось Лутте, покосился в сторону Дуала, которого грузили на медицинскую платформу. И, наконец, кивнул — с таким видом, с каким знатный дворянин принимает донесение от посланника, — и направился к выходу. Камера, проводив его пристально-равнодушным взглядом, отключилась.
Превосходно… Просто превосходно.
Некоторое время спустя дверь в ложу открылась — так неожиданно, что женщина вздрогнула. Она запоздало сообразила, что не успела принять свою любимую соблазнительную позу.
— Ты хотель видеть меня?
Голос был молодой, звонкий. И в нем звучал вызов.
Ах, вот как? Похоже, он привык побеждать. Ну что ж, это даже интересно — показать этому новичку, кто тут хозяин.
— Да, — Лутта прибавила в тон холодка. — Я звала тебя, раб.
— Я нэ раб, — спокойно возразил гладиатор. Он говорил со странным акцентом. Как и все знатные дамы Диска, ведущие светскую жизнь, Лутта неплохо разбиралась в диалектах звездных королевств, но такой выговор слышала впервые.
— Меня звать Мехмед Каты, — продолжал он. — Можно Мехмед.
Лутта надменно приподняла бровь.
— Я, кажется, тебя не спрашивала. Рабы имеют право говорить, только когда им разрешат. Так что…
— Я не раб, — повторил маленький гладиатор. — Я имей договор с твой муж.
— Как интересно… И чем же ты прогневал его, раз он отправил тебя сражаться на арену? Впрочем, неважно. Я видела, как ты сражаешься. Ты понравился мне… Мех-мед, — она произнесла его имя так, словно пробовала его на вкус. — Если угодишь мне, я, пожалуй, замолвлю за тебя словечко.
Она прищурилась, посмотрела бородачу прямо в глаза… и словно наткнулась на каменную стену.
— Мне не нужен твой слово, — произнес Мехмед терпеливо, как говорят с неразумным ребенком. — Я имей иттифаакыйа[12] с твой муж. Говори, что я должен делать.
Ничего себе!
Торжество вспыхнуло и погасло. Так, наверно, чувствовал себя Дуал, когда его секира рассекла пустоту вместо живой плоти противника.
Он соглашается… Соглашается, а не подчиняется! Как будто у него есть выбор. Более того: даже если заковать его в электрошоковые браслеты, это ничего не изменит. Хотя может оказаться весьма занятным.
Лутта поднялась с кресла, не сводя глаз с гладиатора, и шагнула к нему. Потом сделала еще шаг. Спокойный взгляд коротышки действовал на нее, как силовое поле, сквозь которое было почти невозможно пройти.
Но если она отступит, то перестанет себя уважать.
— Неужели ты не понимаешь, что от тебя требуется? — Лутта подошла вплотную и кончиками пальцев коснулась его руки. Сопротивление стало почти непреодолимым. Черные, точно покрытые лаком глаза смотрели на нее, коротко смаргивая, заставляя ее испытывать те чувства, которые должен был испытывать он.
— Твой муж не говорить мне, — без всякого выражения произнес маленький воин, отступая на шаг. — Твой муж говорить мне драться с другой воин.
Он был так серьезен, что Лутта расхохоталась.
— Да что ты! Но мы ему не скажем. Давай, что ты стесняешься… — Она цепко ухватила его за кисть и потянула к себе. — Право, какой ты смешной! Иди сюда.
Ее ногти вонзились в ладонь так неожиданно, что Лутта вскрикнула. Она даже не поняла, каким образом рука маленького воина выскользнула из ее. Движение было плавным, почти неощутимым.
— Слушай, женщина, — прошипел он. — Я не желаль иметь с тобой дел на рогах твой муж! Будь я муж такой бесстыжей биляти, я вязать тебя веревка и бить кнута!..
Лутта ахнула… и запоздало сообразила, что должна рассмеяться.
— Меня? Кнутом? А сам кнута отведать не хочешь?..
— Зови свой слуга, — холодно отозвался Мехмед. — Я хотель знать, какого цвета их кровь.
Лутта коснулась браслета-коммуникатора. Если она исполнит свою угрозу, это может обернуться против нее самой. Известно, что слуги любят сочинять небылицы про хозяев. Как еще можно отыграться, отомстить людям, занимающим положение, которого им никогда не достичь? Обычно эти байки не воспринимают всерьез, но те, кто хотят докопаться до истины, очень своевременно вспоминают, что та порой скрыта в шутке.
Нет. Она накажет наглеца, который осмелился ей дерзить. Она покажет ему, кто здесь хозяин. Только так можно себя обезопасить. После подобного урока он не посмеет рассказать Отто, чего она от него добивалась.
Правда, тогда этот маленький воин вряд ли сможет исполнить ее желание… Все зависит от того, когда она скажет палачу «стоп».
И она нажала бирюзовую кнопку на браслете.
— Палача в верхнюю ложу, — произнесла она — таким тоном, словно заказывала чашечку кофе.
Гладиатор бросил на нее взгляд, полный презрения, но ничего не сказал.
Лутта опустилась в кресло, устало вздохнула и пробежалась пальцами по сенсорам, заставляя спинку принять более удобную форму.
— И нечего дуться, — небрежно бросила она, глядя на свое отражение в экране. — Ты сам виноват. Но исправиться еще не поздно. Попроси прощения. Скажи: «Госпожа Лутта, я исполню все, что вы пожелаете…» И я подумаю о том, чтобы смягчить твою участь.
На этот раз раб не удостоил ее даже взглядом.
Время тянулось невыносимо медленно. На арене снова появились гладиаторы. Двое вооружились тупыми турнирными пиками и начали поединок. Но после Мехмеда они казались неуклюжими, точно тренировочные роботы.
Жена смотрителя украдкой покосилась на воина. Маленький бородач стоял неподвижно, глядя непонятно куда, как человек, погруженный в собственные мысли — но не настолько глубоко, чтобы не замечать ничего вокруг. Лутта прикусила губу. Густые усы не позволяли разглядеть его рот. Некоторое время она размышляла, будут ли они щекотать кожу во время поцелуя, и каково будет запустить пальцы в эту длинную бороду. Потом перевела взгляд на предплечье, отмеченное тонким белым шрамом. Его кожа, как и у всех гладиаторов, была недавно обработана депилятором и напоминала тонкую, но чрезвычайно плотную и гладкую ткань. Внезапно Лутта представила, как они лежат в постели, когда все уже закончилось. Она поднимается, открывает глаза… А он точно так же, как сейчас, смотрит в никуда и улыбается загадочной улыбкой.
И все, что от него требуется — это извиниться!
Дверь широко распахнулась, и на пороге появились несколько палачей в островерхих кожаных колпаках с узкими прорезями для глаз. Поговаривали, что эти колпаки шьют из кожи казненных преступников.
Забавно. Выходит, Орди не слишком преувеличил, утверждая, что маленький воин в одиночку расправился с отрядом смотрителей. Даже для наказания непокорных гладиаторов не посылали такую толпу.
Позади тусклым каменным шаром маячила лысина Распорядителя боев. Распорядитель имел жалкий вид: за любой проступок, совершенный его подопечными, отвечать приходилось и ему.
— Слушаю вас, госпожа, — глубоким басом произнес один из палачей.
Лутта выпрямилась и поправила полупрозрачный шарф, который сполз с ее плеча.
— Этот раб, — она указала на Мехмеда, — груб и не имеет понятия о почтительности. Я хочу, чтобы ему надели браслеты и бросили к моим ногам.
И она кивнула, давая понять, что разговор окончен.
Палач поклонился и не спеша вытащил из-за пояса кнут.
Мехмед взглянул на него, не меняясь в лице. Их разделяло лишь несколько шагов.
Лутта не успела ничего заметить. Просто коротышка изменил позу, а палач, споткнувшись, тяжело плюхнулся на задницу.
В течение бесконечно долгой минуты он сидел не шевелясь. Остальные тоже застыли. Слышно было лишь, как сопит распорядитель.
Потом из-под кожаной маски послышался сдавленный стон. Палач неловко потянулся вперед, обхватил правую голень и заголосил:
— Схватите мибуна! Он… Он… Он мне ногу сломал!..
Его товарищи переглянулись. Грубые руки легли на толстые рукояти плетей. Однако никто не двигался с места.
— Схватите его! — не унимался палач на полу. — Схватите!..
Лутта вцепилась в подлокотник кресла. В висках стучала кровь. Сейчас эти иссиня-черные плетеные щупальца развернутся в смертоносном броске и с влажным шлепком, похожим на многократно усиленный звук поцелуя, рассечет тонкую кожу цвета песка. Брызнет кровь… Она жаждала этого, словно много дней умирала от голода, и эта кровь была единственным, что могло его утолить.
