"Фантастика 2025-132". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич "Маленький Диванный Тигр"
Отец, дёрнув на миг глазами в сторону стенда, медленно кивает, чуть прикрыв глаза. А я, открыв было рот, замечаю бойкого дедка, спешащего нас обогнать, закрываю его, и, для верности, даже зубы стискиваю.
Мальчишество, да… но это естественная реакция тела, чтоб его…
— Скорее, — продолжаю, убедившись в отсутствии лишних ушей поблизости, — эта историю будет использована для каких-то внутренних разборок, и очень может быть, сильно потом, и уже без нашего участия.
— У нас сложилось такое же мнение, — согласился отец, переглядываясь с супругой, — Ну, так что думаешь делать?
Понимая, что это часть своеобразного экзамена на взросление, с ответом не тороплюсь, подбирая мысли и слова.
— Думаю… — медленно начинаю я, — нам стоит придерживаться придуманной стратегии. Не для того, разумеется, чтобы наша история выплеснулась грязной водой на страницах прессы, а скорее для того, чтобы широкая общественность, в лице сотрудников газет, узнала нашу, правильную версию произошедшего. Не то чтобы я жажду внимания, но в больнице всё было как-то… нездорово.
— Да, — нахмурившись, согласилась мама, — мне так же показалось. Ладно участковый… это не ново, да и с нашей-то биографией, глупо было бы рассчитывать на что-то иное. Но Елизавета Анатольевна очень уж охотно пошла навстречу чаяниям милиционера, и, боюсь, смычка советской милиции с советской же медициной, в нашем случае может зайти слишком далеко.
— Ну что ж, — чуть усмехнулся отец, — я рад, что мы думаем в одну сторону! Список редакций мы составляли вместе, есть какие-то особые пожелания?
Пожимаю плечами, не имея каких-то особых предпочтений и понимая, что день будет долгим и запоминающимся, из тех, что врезаются в память на всю жизнь.
… и мы пошли, и я, к сожалению, оказался прав. В память врезались редакции, люди, слова… и к вечеру осталась только жуткая, непреходящая усталость и желание лечь, забыться, провалиться в сон и проснуться, когда всё это закончится наконец…
… так или иначе.
Сев на протяжно скрипнувшую койку, не думая ни о чём и желая только спать, я протяжно зевнул, и уже начал было снимать ботинок, как вдруг понял, что я, чёрт возьми, пахну…
— А где здесь… — зеваю протяжно и истово, с подвыванием, — помыться?
— Во дворе умывальник, слева от входа, — рассеянно, с заметным а́каньем отозвался один из мужиков, лежащий на койке прямо в ботинках, задранных на спинку кровати, и ведущий с приятелем, сидящим на соседней койке, интересную беседу о буряковом самогоне.
— Ага, видел, спасибо… — благодарю через силу, — а душ? Помыться бы, а то весь день на ногах…
— Душ? — отозвался внезапно немолодой мужик, курящий у открытого окна, с видами на сортир.
— Душ? — ещё раз повторил он, переглядываясь с сомелье, и захохотал надрывно, с нотками историки, — Душ ему, а?! Нет, вы слышали? Целый день на ногах, бедный…
— Никшни, — коротко приказал ему отец, и тот, смеющийся, развернулся было в бешенстве, но встретившись глазами с отцом, замолк, только угол рта криво дёрнулся.
А я запоздало вспомнил, что, действительно, какой душ?! Здесь всех удобств — сортир во дворе, да умывальники слева от входа — те, деревенские, куда воду нужно заливать вёдрами… с соска́ми, на которые нужно нажимать, чтобы полилась вода.
— Вы ещё здесь? — в дверь, распахнувшуюся без всякого стука, вошёл сторож, — Там, ёб вашу мать, лекция вот-вот начнётся, а вы тут лясы точите!
В голосе его прозвучало негодование, а с лица, и всей его негодующей фигуры, можно было бы, пожалуй, нарисовать агитационный плакат времён тридцатых. Из тех, осуждающих и клеймящих…
— Ага… — отозвался один из сомелье, садясь на койке и послушно вбивая ноги в сапоги, — о чём хоть?
— Об угнетении пролетариата в США, — отозвался сторож, и, уже отцу, чуть тише и с другой интонацией, — присутствие обязательно!
— А потом, — сторож помедлил и подмигнул мне, залихватски подкручивая ус, — Кино! Бесплатное! Чапаев, а?!
Не сразу проснувшись, я долгое время лежал в каком-то полуобморочном состоянии, медленно приходя в себя и отходя от сна, в котором чёрно-белые белогвардейцы под руководством Чапаева шли в психическую атаку на угнетённый пролетариат США. Сон уходил тягуче, сопротивляясь, цепляясь за грязно-белый потолок с трещинами, и даже сидящие на нём тараканы каким-то странным образом встраивались в сюжет.
Наконец, окончательно проснувшись, я некоторое время лежал, собираясь с силами и не имея буквально физической возможности встать. Больше всего мне хотелось снова заснуть, и, пусть даже во сне снова будет Чапаев, сюжетные тараканы и идущие в атаку белогвардейцы с лозунгами КПСС и портретами коммунистических вождей, но чтоб я заснул, и проснулся сильно потом… желательно завтра.
Не слишком мешает даже неровный, неслаженный мужицкий храп и тяжёлые запахи, от которых не спасают настежь распахнутые окна, из которых доносится собачий перебрёх где-то вдали. Я начал было засыпать, но тут один из храпунов пустил длинного шептуна, и комната окончательно превратилась в газовую камеру.
По-прежнему сонный, я, озлившись, выругавшись шёпотом, встал, напоминая сам себе плохо отлаженного киборга модели «Буратино», и, глянув на безмятежно похрапывающего отца, поспешил выйти вон. На улице ещё темно, только-только начал розоветь горизонт, но некоторые из постояльцев «Дома Колхозника» уже не спят, а может быть, и не ложились вовсе, и возле прицепов и телег возятся мужики, похмельная помятость которых видна даже в сумерках.
Скинув майку, умылся, как принято здесь, плеская не только на лицо, но и подмышками. А потом, почистив зубы и сонно моргая глазами, пересилил себя, принялся за довольно вялую зарядку.
— … шалый какой-то, — слышу краем уха, но, не обращая внимания, продолжаю, страхуя себя в мостике руками, гнуться головой к пяткам.
— … у нас, в колхозе, тоже цирковой кружок думали, но девки… У нас знаешь, какие девки?! Ого! Сиськи во… — непроизвольно кошусь краем глаза, видя размах рук, согласно которым, у тамошних девок вместо грудей не иначе как молочные бидоны, и, усмехнувшись, начинаю махи ногами.
Рассказчик, впав в раж, начал повествовать что-то порнографически-завлекательное о колхозных девках, и мужики, подбадривая его соответствующими комментариями и хохотком, сгрудились вокруг, потеряв ко мне всякий интерес. Ну а я, покосившись на мужиков, решил пойти на компромисс, и, чтобы не провоцировать их интерес, убрал из зарядки боксёрские удары, связки и уклоны… а то ведь советами замучают!
— Доброе утро, — поприветствовал меня отец, подошедший к умывальникам с полотенцем через плечо. Вопреки всем ожиданиям, он бодр и свеж, хотя да… закалка у него та ещё, чему я удивляюсь?
— Доброе… — вяло отвечаю ему, и вскоре, закончив зарядку и не зная, чем себя занять, прислоняюсь к прохладной стене, погрузившись в размышления.
Долго, впрочем, я не простоял, вскоре вышла мама, и наспех собравшись, мы засобирались на автобус, в гости к старинному фронтовому другу отца.
Завтракать здесь, в «Доме Колхозника», не стали, хотя, по уверениям мужиков, повариха знает своё дело.
— Обещали рано быть, — неискренне улыбалась мама доброхотам, — может, потом…
— Дело она знает… — выдохнула мама, когда мы вышли за ворота, — ха! Да я такого количества тараканов…
— Пирожки по дороге возьмём, — примирительно сказал отец, — у метро должны продавать.
Мама ничего не ответила, лишь недовольно поджав губы и всем своим видом показывая, что будь её воля… Впрочем, развивать тему она не стала, не то время и место.
На остановке, несмотря на раннее утро, уже стоит зевающий народ, ожидающий своего автобуса. Чуть погодя выстроится совершенно чудовищная очередь, так что (а я уже успел стать этому свидетелем!) в транспорт будут пробиваться со скандалом. Но и сейчас здесь человек двадцать, большинство из которых знакомы друг с другом как минимум в лицо, досыпает на ногах или общается, коротая время.
