Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром
— И все же я не совсем понимаю, к чему вдруг такие предосторожности?
— Сказал же — так почувствовал! Да хоть, чтобы никто наш разговор не подслушал…
— Он действительно настолько важен?
— А тебе до сих пор неясно? Странно даже. Твоя встреча в библиотеке разве не сигнал? Какой-то «фактор икс» начал действовать. И нам вовсе ни к чему, чтобы они знали, в какой мере мы информированы и к чему готовы. Пока, надеюсь, они, или оно, исходят из наших нормальных характеристик и стиля поведения… Самая же суть вот в чем. Ты хорошо помнишь воронцовскую эпопею? В самом начале?
— Более-менее. Что конкретно?
— А вот момент, когда Антон ему проговорился, что земляне, по крайней мере — часть их, обладают некими свойствами, весьма интересными и для форзейлей, и для аггров…
— Помню, только, кажется, разговор этот дальнейшего продолжения не имел. Как думаешь, почему?
— Я бы сказал, эта тема возникла, когда Антону требовалось втянуть Дмитрия в свою игру, замотивировать тогдашние к нему требования… А потом дела пошли сами собой, и сложных объяснений больше не требовалось.
— А я думаю, Антон тогда просто проболтался. В азарте. Ведь на самом же деле форзейли и аггры веками дрались за контроль над Землей. И никаких разумных причин такой войны. Ни сырье, ни рынки сбыта, ни плацдармы для космических сражений им ни к чему, ведь так? Любой материальный объект они могут создать когда угодно, Вселенная бесконечна, и места в ней еще ста цивилизациям хватит; в то, что их война носит ритуальный характер, тоже не слишком верится… Так зачем же все?
Новиков подумал, что и действительно, возникавшие время от времени объяснения всех происходящих событий казались убедительными лишь в какой-то конкретный момент и объясняли вполне локальную группу явлений. И никогда не было времени и возможности попытаться создать единую, «базисную» теорию. А сейчас, выходит, Сашка решил этим заняться. Ну-ну, действительно интересно, до чего же он додумался? Его даже слегка кольнула ревность. Считал себя главным теоретиком, а в текучке повседневных дел и казавшихся неотложно важными проблем оказался в положении средневекового ученого, слепо верившего на слово Аристотелю, будто у паука шесть ног…
Впрочем, какой там Аристотель, он сам лично всю жизнь верил Марксу и Ленину в том, что стоит пролетариату взять власть, и «общественные богатства польются широким потоком». Читал, сдавал на экзаменах и ни разу всерьез не задумался — а с чего вдруг? Видел, что наяву все наоборот, а написанному — верил!
Так и Антон с Ириной задурили ему мозги — каждый по-своему, а он только поддакивал и соглашался…
— Ну и к каким же ты эпохальным выводам пришел?
— А вот изволь. Не переживай, я тоже не шибко умный, просто свободного времени было больше, и скепсис у меня врожденный. И Сильвия тоже… Она, хоть и сама не больно много знает, а на мысль навела. Сколько раз мы удивлялись, отчего нам удается этих ребят переигрывать? А просто мы умнее! Да, вот так — от природы умнее, и все. Вот вообрази такую ситуацию — аггры и форзейли достигли своего интеллектуального потолка. Давным-давно, тысячи лет назад. И во всем у них паритет — в науках, технике, дипломатии, искусствах, если есть искусства… Два таких престарелых шахматиста-перворазрядника. Играют вдвоем всю жизнь, дебюты и эндшпили как разучили в Доме пионеров, так других и не постигли. Лень, мозги плохо варят, да и незачем в принципе. И вдруг появляется соседский пацан вроде шестилетнего Капабланки…
— Так-так… — Новиков сразу понял, к чему ведет Сашка. Не хватало небольшого толчка извне, чтобы и сам он до такого додумался. — Играть-то они играют, по полкопейки вист, а выиграть хочется по-настоящему, как в зоне, чтоб до кальсон и нательного креста… Почему, кстати? Зачем им такой выигрыш, для куражу просто или?.. — Он перебил сам себя, вернулся к основной теме: — Нашелся пацан, значит? И если б Ирина тогда пограмотнее действовала, Сильвия вовремя подключилась, роль кузины из Лондона, скажем, исполнила, завербовали бы они нас, и все получилось бы наоборот? Мы б Антона так же, как аггров, сделали? И судьбу Галактики в другую сторону развернули? Не слишком ли примитивно?
— Не слишком. Ты почти угадал. ТАК просто на самом деле быть не должно. А еще проще — может. Это во мне снова моя интуиция говорит. Сильвия призналась, что есть якобы в мире некоторая третья сила…
— За которую они нас приняли?
— Вот-вот. Хотя вроде бы ошибиться трудно, да? Мы с тобой — и некие сверхсверхсущества. Но дело в том, что ничего достоверного о сути и смысле третьей силы Сильвия не знает и знать не может. Так, слухи, намеки, догадки. Есть только ощущение, что сила эта — неограниченных возможностей. Если она захочет вмешаться — сопротивляться ей бессмысленно. Фатум! А носители ее могут выглядеть как угодно. Ну вот как Христос для Пилата.
Потому и очутились наши аггры в положении индейцев, которые испанцев за богов приняли. Потом разобрались, да поздно было…
— Но все равно получается, что по какому-то параметру нас с тобой за богов принять все-таки можно? И какой же это может быть параметр? — подхватил Новиков. В таких дискуссиях-беседах он всегда чувствовал себя великолепно. Можно свободно тешиться мыслью и в ни к чему не обязывающем трепе невзначай выйти на совсем неожиданные идеи и ассоциации.
— Да хоть по такому — мы на все плюем, во все дырки лезем, ничего не боимся и лихо из любого дерьма выбираемся… «Принцип Моськи»… А что, неплохо? Название дарю, а содержание за тобой…
— А у меня еще и противоположная мысль появилась. Что, если…
Шульгин вдруг остановил Новикова движением руки. Насторожился, словно прислушиваясь к внутреннему голосу или к чему-то извне, но на грани восприятия. Новиков тоже сосредоточился, но не услышал и не почувствовал ничего.
Шульгин стремительно, но плавно поднялся, сделал круг по кухне, вновь подтянутый, собранный, с напряженным лицом. Подошел к окну, потом к двери черного хода, постоял, внимательно ее рассматривая, и после очевидных колебаний повернул головку замка. С недоумением, перешедшим через секунду в инстинктивную, отчаянную готовность к решительному, а может, и последнему бою, Новиков увидел, как Шульгина качнуло назад, словно невидимым ударом, он согнулся пополам, упал на колени, прижав к лицу ладони, застонал, мотая головой. Даже не на удар это походило, а как будто в глаза ему плеснули кислотой, и он мгновенно ослеп. И, как слепой, медленно распрямившись, он сделал неуверенный шаг к двери.
По-прежнему ничего не понимая, действуя по включившейся боевой программе, Андрей метнулся вперед, между Сашкой и зияющим дверным проемом, ожидая подобного же удара, выстрелил навскидку из подхваченного на бегу карабина. Грохот выстрела в тесном помещении был совершенно чудовищный. Как только стекла не вылетели? Локтем левой руки он толкнул Шульгина в грудь, чтобы остановить его сомнамбулическое движение, а ногой захлопнул дверь. Все вместе это заняло едва ли больше трех секунд.
Новиков не соразмерил силу своего удара, отбросившего Шульгина к стене, но, быть может, и к лучшему. По принципу — клин клином…
Сашка приходил в себя чуть ли не с минуту, выплывал из беспамятства, как перенесший тяжелый нокдаун боксер. Новиков же по-прежнему не ощущал ничего необыкновенного ни в себе, ни вокруг.
Кроме разве что естественной реакции организма на мощный выброс в кровь адреналина и звона в ушах от слишком эффектной работы Сашкиного изделия.
«Интересно, что там со стеной получилось?» — не совсем к месту подумал он. Именно со стеной, потому что ничего живого за дверью он не заметил. Уже после того, как палец сам выжал спуск.
Единственное, чем он мог помочь сейчас Шульгину, так это налить полстакана водки и поднести к вздрагивающим губам друга.
За отсутствием других транквилизаторов Сашка, давясь, выпил.
Глубоко вздохнул несколько раз. Глаза стали наконец осмысленными. Опираясь о стену, потом о край стола, он добрался до табуретки, сел, прикрыв глаза и по-прежнему судорожно, со всхлипами, дыша.
— Вот!.. Достали-таки! Но выдержать можно, можно… Если это предел. Тут просто эффект внезапности…
— Что достало, Саш? Что вообще случилось? — встревоженно переспрашивал Новиков, не зная, требуется ли Шульгину какая-то еще помощь и чего ждать в следующую минуту. Взгляд его упал на брошенный у двери карабин. Единственное, на что они могут рассчитывать в схватке с неведомой опасностью, а опасность скорее всего не та, от которой может защитить даже столь смертоносное устройство… Опять получается конквистадорский синдром, подумал Андрей. Испанцы хоть и изображали богов, а ничего, кроме фитильных мушкетов и некоторой смекалки, противопоставить чужому и враждебному миру не могли. А вокруг — необъятный континент и могучие империи: инки, ацтеки, майя…
