Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги! - Кузмичев Иван Иванович

– Что, Старший брат? – не утерпел Прохор.

– Не перебивай! – слегка хлопнув ладонью по столу, продолжаю я. – Думай, не как отомстить гонителям, а как приютить гонимых, чтобы они, единожды придя под длань российскую, никогда больше в другую сторону не смели посмотреть. Думай о том, как солдат сохранить. Думай о том, как страх неприятелю внушить на его территории, а собратьям своим – почтение к Отечеству и полку. Думай, Прохор, о хлебе насущном для братьев. Думай об Отечестве даже тогда, когда будет казаться, что и думать о нем не хочется!

– Но…

Растерянный взгляд голубых глаз остановился на моем подбородке, поднять голову выше Прохор не мог.

– Ступай, полковник.

Посмотрев на него, я почувствовал, что в душе приятно теплится огонек надежды: «Не пропал!»

– Как прикажешь, Старший брат, – поклонился Прохор, вставая с кресла.

Возле выхода он оглянулся, остановленный моими словами:

– Думай о себе и о вверенных тебе людях, Прохор, ибо в ответе ты за них передо мной, а я в ответе за всех вас перед Богом.

Вопреки опасениям, полковник Митюха не сгорбился, наоборот, расправил плечи и вышел из шатра, не видя, как государь с улыбкой смотрит ему вслед.

Я выдвинул из стола ящик, достал плотные листы бумаги, чернильницу и перо. Аккуратным ровным почерком вывел заглавие на первом листе:

Июль 1711 года от Р. Х.

Москва

Вечереет. Заходящее солнце окрашивает в красный цвет серые булыжники мостовой, где-то на окраине города только что закончили работу каменщики. Запрет на возведение каменных и кирпичных домов снят, и мастера по камню в одно лето оказались завалены работой, в городах появились первые «спешки» – договоры на строительство, выставляемые до определенного срока, после чего заказчик выбирает наиболее понравившуюся артель строителей.

Помимо косвенного облегчения жизни народа государь заботился и о насущных проблемах. Одной из таких проблем являлся повышенный налог на дом и подворье. По согласованию с Царским советом государыня уменьшила его в два раза, при условии, что хозяин строил жилище не из дерева, как раньше, а из камня. Пожары в городах часты, и противодействовать им нужно любыми мерами, не только созданием пожарной службы.

Дороги прокладывают, и юг России усмиряют, бунтующих башкир утихомирили, дав им эфемерное чувство свободы – свободы выбора: умереть за Россию или сгинуть бесследно. Жестоко? Нет, ни капли. Слава богу, в России отродясь не было беспричинного гонения народов, как в той же Франции – просвещенной Франции, еще недавно бывшей первой мировой державой, а ныне скатившейся на вторую или третью позицию. Да, помнят гугеноты Варфоломеевскую ночь – как забыть хладнокровное убийство более десятка тысяч верных протестантов после бракосочетания их короля с королевской дочерью? Чертовы вероломные лягушатники! Как же, им можно убивать своих подданных тысячами, а русскому государю – ни в коем разе, сразу о варварах орут. Ублюдки!

Рабочий народ постепенно расходился по домам или питейным заведениям, во множестве появившимся на улочках Первопрестольной в последние десять-пятнадцать лет. Что и говорить, налогов с них перепадает уйма, вот только народ они совращают, кто-то и вовсе спивается, отдавая за злосчастный напиток последние гроши.

Ставни старых теремов и европейских новостроек, встречающихся возле Немецкой слободы и в предместьях петровских ставленников, закрываются. Расписные оконца смотрят на чистые улицы города, радуя глаз стороннего наблюдателя. Не везде, но на центральных улочках закон Петра о порядке возле дома блюдется строго.

Рядом с Торговыми рядами отдельно от всех, будто огороженный невидимым занавесом, застыл деревянный трехэтажный дворец с медным флюгером-орлом на высоком шпиле. Во дворе за красным кирпичным забором растут дубы и березы, а под окнами раскинулась пара кедров. Несомненно, хоромы принадлежат богатому, знатному человеку.

Легкий полумрак, прохлада в коридорах и комнатах спасает от летнего зноя, ароматные благовония, раскуренные на верхнем этаже возле хозяйских покоев, освежают разум, позволяют мыслить яснее, четче. Старый монах каждодневно заливает по несколько капель необычного масла в медную курильницу и сам проносит ее, дымящую, по верхам. Он давным-давно попал в услужение к хозяину, никто не скажет, почему он подался в мирскую жизнь, но, видимо, у него имелась на это веская причина. Ни разу не пожаловался он на выбранную судьбу. Вполне возможно, потому, что хозяин – хороший человек, а может, и из-за того, что у монаха, побывавшего в плену у крымских татар, нет языка. Вырвали и прижгли каленым железом забавы ради басурмане.

– Еремка!

В кабинете за столом из мореного дуба сидит кряжистый человек, черные с проседью волосы спадают с плеч, аккуратная борода едва касается груди. Рядом с креслом, обитым алым бархатом, небольшой деревянный жезл царского советника. На камзоле блестят серебряные пуговицы с двуглавым орлом – для совета. После присяги царскому дому создали Форменный устав, регламентирующий не только обязанности советников, но и их внешний вид. Одеяние советников может быть разным по цвету, но обязательно определенного фасона: полувоенный камзол с темно-зеленой епанчой, высокие сапоги или ботфорты без излишеств, сорочка светлых тонов и свободные брюки – вот и весь обязательный наряд. На голову советники обязаны надевать кепи – фуражки с косым двусторонним козырьком на манер гвардейских, только меньшего размера.

– Я тут, господин, – склонился в поклоне перед хозяином слуга, прикрыв за собой дверь.

– Скажи мне, Еремушка, для чего я тебе жизнь твою поганую оставил? – ласково спросил сидящий в кресле мужчина.

– Потому что милостивы вы, батюшка, к слуге вашему.

– Милостив? Да ты, Ерема, шутить вздумал? Что ж, пошути, коль на дыбу страсть как захотелось…

– Нет, господин, не хочется на дыбу, служить вам хочу, жизни не пожалею, вы знаете меня, всегда при вас, с малых лет, – побелев, сказал Еремей, решившись поднять голову от созерцания пола.

– Это верно, жизнь твоя действительно мне принадлежит. Так ответь, сучий потрох, куда английский посол подевался?! Я надоумил нужного человека вытащить его из холодной, чтобы он с жалобой к щенку пошел, а он пропал! Отвечай, – успокоившись, приказал господин.

– Так он, как навигация открылась, отбыть изволил, только помощника оставил. Говорят, что не сегодня завтра прибыть должен. Больно хворый он зимой казался, вот обратно к себе в Англию и отправился, – вновь склонившись, сказал Ерема.

– Нарушил приказ?! Да быть такого не может! Хотя они все – собаки кичливые, а только хвост прищеми – и сразу под юбку к своей блудливой королеве бегут. Схизматики проклятые, век бы их не видеть на земле Русской, да вот беда, приходится терпеть! Хорошо, что малец наш делом занят, нос в управление не сует, иначе бы дел натворить мог немалых, и так еле-еле «волчат» сдерживать удается. Как князя-кесаря с берложниками за нос водим, не представляю, не иначе милостью Господа Бога, – не обращая внимания на склонившегося слугу, размышлял вслух господин. Затем резко замолчал и перевел разговор в другое русло: – Всех пешек скормили фискалам? Или кто остался? Не дай бог, до Сибири доберутся и на князя Гагарина выйдут – треть дохода потерять можем.

– Бояре московские остались, да в губерниях соседних приглядеть можно, только фискалы, как и берложники [11], нос длинный норовят во все дела сунуть. Того и гляди что-нибудь найдут да людишек припугнут. В Рязанской и Воронежской губерниях взятки брать чинуши боятся, после того как в городах повесили полсотни их вороватых собратьев. Правда, платить им стали исправнее, поэтому, может, и брать перестали – всяко лучше, чем в петлю лезть…