Максим Макаренков - Небесные Колокольцы
Влад ушел первым, предоставив Архипову возможность заплатить за обоих и продолжить заигрывания с официанткой. Девушка рдела и смущенно стреляла глазками. Кажется, Алексей Николаевич еще кофе заказал. Или не кофе.
Уходить ему явно не хотелось.
* * *Повод оказаться на Миллионной нашелся до смешного легко. На следующий же день после разговора с радушным рыбаком разнорабочий Мигачев, шмыгая носом и тыча пальцем в стенку фургона гимнастов, обратился к старшему:
— Эта, командир, ты смотри, тут же гниль да ржа. Проморить бы, замазочкой пройтись да краской потом хорошей — Давай соображу, а?
Старший, Степаныч, задумчиво посмотрел на угол фургона, и правда требующий починки и покраски, почесал затылок, сдвинув на лоб засаленную кепку, и вынес вердикт:
— Деньги дам. Пойдешь да купишь, что надо.
Полковник ушел не сразу, сперва доделал срочную работу. Вкалывать пришлось за двоих — рабочий Пузырев, которому следовало тоже трудиться в поте лица, все утро стонал и норовил уползти в угол, прислониться к стеночке и так сидеть, стараясь не попасться на глаза начальству.
— Плохо мне, Сань, — скулил он, — голова гудит… Сил никаких!
— Не умеешь — не пей, — безжалостно отрезал Мигачев.
Пузырев скривился:
— Я ж на фронте… Там такого навидался, без ста граммов никак.
— Ты эта, полегче! — брезгливо дернул губой Граев, — Вся страна воевала. Тебе что, водку в рот льют? Пей меньше да закусывать не забывай. А то расселся, эта, да хнычет — плохо ему. Виноват-то кто?
— Зануда ты, Валерьяныч, — вздохнул Пузырев, — потому и не женат… Мужик вроде справный, а хозяйки нет.
Самого Пузырева, поговаривали, жена выгнала, вконец устав от его пьянства и безделья. Он не очень расстроился — баб много, а вот мужиков после войны-то на всех не хватает! Бабы, правда, подбирать сокровище не спешили, но Пузырев все равно не унывал. Сейчас он нашел повод докопаться до Мигачева и не преминул им воспользоваться.
— Не, Сань, ну правда, а что ты не женишься?
Пузырев осекся, встретившись с напарником взглядом.
— А вот сюда не лезь, — глухо проговорил рабочий.
— Ну ты че… — забормотал Пузырев. Граев — Мигачев смотрел на него с нескрываемым отвращением.
— Бомбежка, — сказал он, — всех трех… И ее, и девчонок. А она на шестом месяце была. Ты мне, Пузырев, про войну не говори. Про водку у тебя лучше получается.
— Да я ж не знал, — оправдывался Пузырев, — ну че ты, Сань, ну не знал я.
Напарник промолчал. И хоть зудел Мигачев, как туча комаров, начальству пьяницу не сдал и всячески прикрыл. Стучать Валерьяныч не бегал, Пузырев его за это уважал.
Но после обеда бедному пьянице все ж пришлось взяться за работу. Мигачев принял душ, переоделся и, даже не поев, ушел за какой-то краской. Как назло, Степаныч навалил еще груду дел. Пузырев бормотал под нос ругательства и завидовал Валерьянычу черной завистью. Хорошо придумал — за краской отпроситься! Голова! Наверняка где-то в пивной сидит.
Пузырев ошибался. В это самое время полковник неторопливо шел вдоль Миллионной, разглядывая, как и положено работяге, нежданно получившему возможность побездельничать, витрины и встречных особ женского пола.
Дома на Миллионной оказались как на подбор — приземистыми, основательными. Магазинов немного: все больше конторы фирм да компаний, представительства или, как некоторые писали на вывесках на западный манер, «головные офисы». «Лаки и краски» нашлись в самом конце улицы, там, где она уходила вниз, к реке, растворяясь в неразберихе припортовых кварталов. Граев не зря подгадал так, чтобы оказаться на Миллионной к обеду. Судя по манере поведения, Власов не станет перебиваться бутербродами у себя в конторе. Но и на другой конец города не помчится. Где-то неподалеку есть кафе или ресторанчик, там местные дельцы и обедают, учтиво здороваются со знакомыми, демонстрируют уверенность и положение. Вот там его и надо искать.
Минуты через две он увидел Власова. Тот не спеша шел по тротуару — спокойный, вальяжный, одетый в темно-синий шерстяной костюм и сорочку в тончайшую полоску, пригалстуке, завязанном модным «купеческим» узлом. Выглядел Власов точно таким, каким Граев его себе представлял.
Полковник расцвел в улыбке и бросился на другую сторону улицы, сняв кепку:
— Господин! Уважаемый!
Власов обернулся, вздернул брови, сыграл удивление. Именно сыграл, как с досадой заметил Граев. Однако для постороннего наблюдателя эта гримаса выглядела правдоподобно.
— Простите, вы ко мне обращаетесь? — все с тем же удивлением обратился к подбежавшему мужичку вальяжный купец.
— Так вы ж помните, мы с вами у цирка водичку пили. Вы насчет рыбалки мне еще советовали, — зачастил Граев, — А я вот красочку ищу. Хорошую. И замазочку бы мне хорошую, фургон подлатать. Вот я и вспомнил, вы про контору свою говорили. Ну я и подумал, может, получится, чтоб не переплачивать?
И «грузчик Мигачев» хитро подмигнул, мол, рыбак рыбака-то не обманет.
— А, да! Вспомнил! — кивнул купец. — Но вот насчет краски — я только оптом, понимаете ли, торгую. Так что я вам, увы, не помогу.
Эх, голова моя садовая, — огорчился Граев, — А хотел хорошей краски-то найти, голландской. Знаете, может, «Хам-мель-хоф»? — выговорил он трудное иностранное слово.
— Есть, есть такая, — согласился Власов.
— Так, может, сторгуемся? Баночку, а? А я с вами секретом поделюсь, — заговорщицки шепнул полковник, — Наживка — атас. Я с ней на леща ходил, рыба просто дурела!
— На леща, говорите? — У Власова загорелись глаза, — Ну ладно, пойдемте в контору, поговорим.
Контора занимала две комнаты и сейчас оказалась совершенно пуста.
Власов гостеприимно распахнул дверь:
— Пойдемте, сейчас оба моих приказчика на обеде, поговорим в моем кабинете.
И аккуратно запер двери.
Кабинет оказался приятным, светлым, широкое окно выходило в тихий двор, прекрасно просматривающийся и заканчивающийся высокой глухой стеной — просто так не подберешься. Граев подумал, что выхода отсюда как минимум два.
Власов закрыл и дверь в кабинет. Лицо его сразу же стало тревожны.
— Александр Вениаминович, что вы здесь делаете?
— Рыбу удить приехал, — жестко ухмыльнулся Граев. — что это вы так забеспокоились? Я на родину вернулся. Решил навестить своего замечательного ученика Власова Никиту Олеговича…
— Анатолий Павлович Дронов, — чуть склонил голову Власов, — теперь меня зовут так. И мне бы хотелось, чтобы и вы ко мне так обращались.
— Вижу, вы не забыли мои уроки. Это правильно. Вживаться в образ надо до мелочей, до мельчайших подробностей, — похвалил Граев и продолжил: — Давайте знакомиться. Мигачев Александр Валерьянович, разнорабочий цирка «Чудесный мир господина Штайна». Любитель рыбной ловли, пью умеренно, хозяйственный, но не «доставала». Запомнили?
— Д-да, но… Александр Вениаминович, вы вообще в курсе, что в Республике приговорены к смертной казни как военный преступник?! — отчаянным шепотом заговорил Власов.
— Неправильные вопросы задаете, господин Дронов. Не те и не о том, — оборвал собеседника полковник.
— Что от меня требуется? — Дронов — Власов заметно поник. Он опустился в свое кожаное кресло с высокой спинкой, стоящее у почти пустого письменного стола, и замер в ожидании приказа.
— В конце войны, — начал Граев, — вы сопровождали группу, которая должна была доставить в рейх некий предмет, представлявший интерес для «Аненэрбе». Маршрут пролегал как раз по этим местам, вы должны были пройти лесами южнее Синегорска и выйти к Синельге выше по течению. Но не вышли.
Власов молча кивнул, откашлялся и полез за папиросами.
— Группа была уничтожена, — ответил он, — я уцелел чудом. — Наводящего вопроса не последовало, и Власов сообщил: — Мы действительно сопровождали два ящика, что там — не знаю, возле них неотлучно находились двое колдунов… — Он покосился на Граева, но поправлять себя не стал. — Колдунов из «Аненэрбе». Налетели на колонну республиканской пехоты. Как раз неподалеку от Синегорска. Там нас положили почти всех. Кто остался в живых — выбирался поодиночке.
Папироса погасла, спички рассыпались по столу. Власов попытался опять ее раскурить — сломал. Граев ждал с видом кротким и терпеливым.
— Мне повезло, — продолжал Власов, дымя новой папиросой, — я шел в форме республиканского пехотинца, меня приняли за раненого из той самой колонны, отправили в госпиталь в Синегорск. А там — рейх был разгромлен, я и остался в городе.
— Вы меня за идиота принимаете, Власов? — почти ласково спросил Граев, подходя к столу. Поиграл ножом для разрезания бумаг, подвигал по гладкой столешнице и заговорил снова: — Это вы зря делаете. Свое и мое время тратите. Причем нерационально, а я этого, как вы помните, не люблю. Но я на вас зла не держу. Поскольку понимаю. Вы обросли жирком, успокоились, решили, что жизнь удалась, можно сидеть тихо и возделывать свой сад. А потому время — выделил он слово голосом, — для вас не важно. Но это не так, Власов, — подался вперед полковник. — Время, только оно имеет значение, только оно. Это Власть. Абсолютная, Власов, страшная, неодолимая. Так что перестаньте говорить не о том. Лучше подумайте, зачем я пришел и что вам предложу.
