Владимир Кусакин - Все равно!
Он улыбался во весь рот. Очень гут! Мамка, млеко, яйки. Зеер гут! Таксисты!
План у меня был простой, даже слишком, как в фильмах про шпионов. Это раньше надо было через пропускной пункт перебираться. Только такого в жизни я не видел, кроме как на нашей границе. Зато теперь, все автобусы следующие на восток, или север, всегда останавливаются, вроде как кинуть последний взгляд, на бывшей границе. В данном случае, в Хаусдорфе. Время было едва полдень, когда я вылез на площади из такси. Автобусы из России, Украины и Казахстана стояли на обочинах, а сама публика бегала по базару, оглашая воздух криками:
— Дывись Мыкола яки чудны штаны, давай зараз твоей жинке купим! Нехай як проститутка ковзается!
— Граждане, господа, товарищи! Имейте совесть! Вас здесь не стояло! И автобус ваш уже уехал!
Я быстренько купил тирольскую шляпу с пером, везде обман! Должна быть с пером фазана, а мне подсунули петуха. И маленькие тёмные очки. Почему-то все смотрят на большие, как будто за ними можно спрятать подозрительную физиономию.
— Эй, дядька!
Усатый водила с запорожскими усами обернулся.
— Чего тебе, хлопец?
— До Киева довезёшь?
— Який ты чудной людына! Плати гроши, в саму Коцапию отвезу.
— А сколько возьмёшь до Киева?
— Та недорого! Триста гривен … евросоюзных!
— Жадный ты. Весь тур триста не стоит.
— Вот и я говорю, — обрадовался он — не стоит. А жить надо … И бензин кусается.
Я засмеялся, он не обиделся.
— Пиво пить будешь?
— Та пойдём! Угощаешь?
Мы расположились под зонтиком в бистро.
— Говори давай! — сказал он, после того как намочил усы.
— Смотри сюда! — я раскрыл свою карту. — Въезжаем в Чехию, ты поворачиваешь на Брно. Объезжаешь его по кольцевой, и в Словакию. Летишь на полной скорости до Братиславы и сворачиваешь на север. Проезжаем Тренчин, ты так и идёшь по этой дороге до Михаловце, граница в пяти километрах. И Ужгород. Хороший маршрут?
Он крякнул, отёр усы и стал подниматься.
— Шутник ты парень! — хохляцкие мотивы из его языка исчезли. — Ты не миллионер часом? Знаешь сколько это будет стоить?
— Просвети!
— Двадцать пять тысяч! — назвал он первую цифру, которая пришла ему в голову.
— А за двадцать?
— А репутация?
Да, репутация это серьёзно. Мне вот тоже о своей надо заботиться.
— По рукам?
Он не ожидал. Подумал.
— Тогда добавляй ещё пять и я пойду Лёшке-напарнику ногу сломаю, а то туристы не поймут с чего такая спешка.
— Иди ломай, я буду через десять минут с деньгами.
Не открывать же при нём сумку, так человек может сна лишиться, чего доброго.
Объезд, он и есть объезд, не разбежишься. Дорога горная, и руки до неё видимо не доходят, зато если кто увязался, я сразу увижу. Так что пока буду считать что оторвался ненадолго.
Туристы стойко терпели до Попрада, а потом устроили бунт, дескать почему их не выпускают. Ни пописать, ни покакать. Вон там базар какой и туристы здесь не ездят, всё дешёвое наверняка!
Тарас Бульба косо взглянул на меня, что делать? Я кивнул. Коммунальный автобус предполагает некоторые неудобства. Тем более мне нужно было купить мешок побольше и набить его разным товаром для облегчения перехода границы.
Зря мы ругаем нашу таможню, конечно она коррумпированная, но за ней присматривают. Это не Украинская, когда в автобус влезают три-четыре человека, остальные ждут снаружи, и устраивают натуральный разбой, отнимая у пассажиров всё, что не укладывается в тесные рамки их восприятия.
Туристов было тридцать восемь человек, со мной тридцать девять. Пройти было
негде из за баулов, сумок, и узлов. Таможня знала что в автобусе их ожидает страшный ор и проклятия осатаневших от жадности соотечественников, закалённых в боях за валюту. Поэтому взяв список пассажиров, Сашко или Остап попробовал сосчитать нас по головам, сбился два раза, споткнулся о баул и заорал:
— А ну геть отсюдова! Приготовьсь к осмотру!
Мой мешок заинтересовал их больше других. Нюх у них что-ли?
— Развязывай!
Он посмотрел на сумку.
— А там шо?
— Вот берите, всё заберите! — сказал я дрожащим голосом, подавая сумку с деньгами, — Только мешок мой не троньте!
Сумка из его руки упала в пыль.
— Ну-ка, ну-ка! — он наклонился над мешком. — Хлопци, та вин же схоронив самою красчу горилку! Будем изымать!
Он уже держал в руках две бутылки Джека Дэниэлса.
— Якой шустрый. А протокол?
— Не надо протокол, ой что же я напарнику скажу? Каждая бутылка пятьдесят евро стоит!
— Запрещено провозить на территорию незаможней Украины больше чем одну бутылку на коцапску харю. И давай, иди, иди отсюдова, пока не заарестовали!
И трусы свои не забудь! — добавил он пиная мою сумку.
От автобуса на моё представление глядел наш шофёр, и довольно крякал.
— Ловко ты их! — сказал он, когда я влез в автобус. — Тильки я бы забрал одну, для достоверности. Раз уж одну можно.
— Пусть подавятся!
— На, поешь! — он протянул мне завёрнутые в бумагу бутерброды и бутылку Кока-Колы. — На словацком КПП купил. Ты у меня самый важный пассажир.
Вот я и подумал, вдруг от голода умрёшь? Сам не подавись.
Мы расстались у вокзала, мой путь лежал в Краснодар. Ну конечно же Москва важнее, только было бы ошибкой думать, что периферия ничего не знает и не видит. Она знает и видит гораздо больше, чем нужно для спокойной жизни. Вот поэтому там так неспокойно, и на этом можно было сыграть.
— Мне понравилось, как ты пытался охмурить эту особу в кассе. — сказала она.
Что правда — то правда. Только настоящие украинские женщины никогда не попадутся на удочку москалей. Что и было мне сказано.
Предстояло ехать в общем вагоне до Харькова. Старые фильмы о Гражданской войне грозили стать реальностью.
С этой мыслью я забрался на третью полку, надо было поспать и привести мысли в порядок, к тому же это единственное место, где тебя никто не толкает.
— А ну слезай! — голос был хорошо смазан салом, и отполирован стаканом горилки.
— В чём дело? — я еле продрал глаза, посмотрел на часы. Спал всего ничего, около двух часов.
— Сховався! Думаешь на найдём, бисов сын? И хде ж твой билет?
Я согнул ногу в колене и достал из носка железнодорожный билет.
— Вот он!
Они внимательно изучили бумажку.
— Почему спишь не там где положено?
Публика вокруг глядела с интересом, ожидая продолжения.
— Ну, так и быть! — я сделал вид что падаю, придержал падение о вторую полку напротив, и мягко приземлился, стащив сумку за ручки. И пошёл по вагону.
— Эй, ты куда? — спросил один. Я обернулся.
— Я понял что ты хочешь выделить мне персональное купе.
Бумажка в сто евро мелькнула перед его глазами.
— Так … это… Василь! — крикнул он. — Веди в своё купе!
— А где же я буду? Пан начальник?
— В ресторан пойдём, я угощаю. — Большим заскорузлым пальцем он запихнул банкноту глубже в нагрудный карман.
До Харькова меня никто не беспокоил.
Я вышел с вокзала на площадь и огляделся по сторонам. Украинские гаишники называются коротко и смешно — «Дай». По крайней мере их так зовут местные.
Мне нужен был один, чтобы помочь купить машину, да и передвигаться по городу не сравни удобнее. Тем более прибытие по железной дороге в Краснодар, всё больше напоминало мне приезд Его Императорского Величества в Сызрань, на открытие нового дома призрения. Его там встречали, полгорода точно.
Одинокий ДАИшник Гоша Сердюк, сидел в машине и откровенно зевал во весь рот. Клёва не было, ждал московский поезд. На своих всё равно много не заработаешь. Напарник опять у буфетчицы в подсобке. Развлекается там со своей лярвой.
— Не спи, замёрзнешь! — услышал насмешливый голос. Повернулся. Рядом с машиной стоял парень, лет тридцати, в стареньких джинсах, матерчатой куртке и такой же сумкой в руках.
— Тебе что? — буркнул он, не совсем уверенный что делать с наглецом.
— Помощь нужна. — ответил тот, — Помоги машину купить и оформить сегодня.
В голове у Гоши зазвенела падая золотая монета, потом ещё и ещё …
— За сколько взять хочешь?
— Три тысячи.
Золотой дождь иссяк. Сумма не та. Сколько он хочет сунуть мне за вознаграждение? Сто баксов?
— Иди отсюда, и не маячь. Увижу ещё раз и в кутузку. Беднота вшивая.
— А я хотел тебе тысячу дать, за помощь.
— Тысячу чего?
— Так ясно что не ваших тугриков, евро устроят?…
Гошины мысли понеслись с пугающей его самого скоростью, здесь были: две бутылки водки, шмат сала в морозилке, жена-лахудра, Президент Ющенко и телевизор.
— Телевизор… — сказал он, глядя в пространство стеклянным взглядом.
— Какой телевизор? — удивился приезжий.
— Большой, плоский, тысячу двести стоит …
