Дмитрий Корниенко - Душа для Командора
— Полковник, а на что им Аргейзе? — спросил Кунц. — Аргейзе нужна только Адранту, а все, что нужно Комендантам, так это независимость. Они и взбунтовались только потому, что Адрант перекрыл им воздух. А через какое-то время Союз и так предоставит свободу этой планете, только без Адранта. Это ведь хлопотно: перекраивать правление на целой планете, когда у самих дел по горло. Начнется сопротивление и тому подобное… А ведь Комендантов — девять. Это для ведения войны хорошо, когда их много, но во время мира — ужасно. Они будут перекидывать друг на друга этот истощенный войной промышленный гигант, на котором давным-давно не выращивается продовольствие, а ведь по условию Соглашения планету нельзя бросать на произвол. Так что не вижу ничего опасного для них в этом пункте. А то, что Адрант вставил этот пункт не просто так, это ясно. Но если он предполагает с помощью этого пункта получить что-то большее, чем гарантии о ненападении, ему это может дорого обойтись.
5
В личных ощущениях не действуют законы физики. Сейчас, когда Андрей приближался к мечте, его все сильнее тянуло обратно домой, тогда как звезды притягивали заметно слабее. А уж сколько страхов и сомнений было в душе — и не сосчитать. И если добавить ко всему постоянное ощущение неотвратимо наползающей тени, спасало от всего этого только то, что Андрей не мог одновременно переживать по двум разным поводам, а лишь переключался с одной проблемы на другую. Мерно шагая замыкающим по разбитому асфальту шоссейной дороги, он то размышлял над проектом Орри, то вспоминал последний сон и Командора.
Странно, но он даже не пытался приписать тот страшный диалог игре своего собственного воображения. То ли события предыдущих дней начисто убили весь скептицизм, то ли эти потрясения зацепили психику, но Андрей ничуть не сомневался, что разговаривал с ним именно Командор из какой-то своей сумеречной обители, а вовсе не сновиденный образ. Теперь Андрея всерьез обеспокоило Первое Условие, и он размышлял о том, каким образом дольше продержаться без сна. Уж двое суток-то он как-нибудь продержится, а там прочь с Земли. Странная фраза о близости Командора наверняка связана с общим убийственным ментальным фоном, и, покинув эту местность, он наверняка сможет избавиться от жуткого присутствия неудавшегося претендента на тело.
"А Кея бы сильно удивилась, проснись в моем теле сегодня обманутый Командор", — подумал Андрей. Ей бы точно не поздоровилось. Он шел и смотрел на тонкую белую шею Кеи, на схваченные резинкой волосы, и неожиданно Кея на ходу обернулась и поймала его взгляд.
И вот тут только пришел в голову странный образ, словно увидел он Кею чужим зрением, и не здесь, и не сейчас, и остались только ее глаза, большие и широко поставленные, но уже не было вокруг этой равнины, а был зал, большой и свободный, и смыкались над головой куполом прозрачные, невероятной толщины стены, и эта прозрачность уходила в глубину бесконечности и терялась там, словно в толще льда.
Заколотилось сердце, кровь ударила в голову, и Андрей не удержал воспоминание. Он даже остановился и немного перевел дух. Затем прибавил шагу, поравнялся с Кеей и, успокоив дыхание, сказал:
— Расскажи, пожалуйста, что-нибудь о себе. Мне интересно, кто ты на самом деле.
— А что обо мне думал Командор?
— Его воспоминания могут не соответствовать истине, — уклончиво ответил Андрей. — Да и мало места ты занимаешь в его памяти. Я так и не понял, почему ты перешла на его сторону.
— Я не перешла. Я перебежала. И бежать мне больше было некуда. Но за убежище мне пришлось расплатиться секретами.
— От чего бежала? Или от кого?
— Может, ты лучше поделишься своими соображениями о проекте "Инкубатор"? Наверняка ты уже обдумал мои слова.
— Кроме того, что я уже сказал, ничего нового в голову не пришло. Да и неприятно об этом думать.
— А ты все-таки подумай, — не поворачивая головы, Кея мрачно улыбнулась.
— И тогда ты расскажешь наконец о себе?
— Когда же ты наконец поймешь, что до всего можно дойти своим умом, не слушая чужих рассказов. Ты знаешь достаточно, чтобы все понять, но вместо этого идешь по неверному, хотя и легкому пути выслушивания чужих рассказов. А ведь прекрасно понимаешь, что каждый будет рассказывать только то, что выгодно ему, и сам же будешь потом сомневаться и не верить.
— Знаешь, Кея, я сейчас пытался дойти своим умом, была ли у Командора в последнем сне возможность завладеть моим телом. И я дошел, что если бы у него это получилось, то ты бы уже валялась на земле лицом вниз, с перекрученной на сто восемьдесят градусов головой, любительница загадок.
— Не обижайся Андрей, "обидеться" — детское слово, — спокойно сказала Кея.
— Ошибаешься. Во мне сейчас кипит вполне взрослое слово "рассердился".
Андрей остановился, дождался, пока Кея уйдет вперед, и только потом пошел вслед, опустив голову и глядя на мелькающие носки своих ботинок. Болела голова, одолевали неприятные мысли, и, чтобы отвлечься, он обвел взглядом окрестности. Всегда неравнодушный к красоте, особенно красоте дикой, природной, не огороженной рекламными щитами и заборами, он тем не менее не смог разглядеть ничего красивого в окружающей местности. На диких полях по обе стороны узкой заросшей автодороги, на полях послезимних, неприглядных, не за что было зацепиться взгляду, если не считать стаи ворон, низко кружащей вдалеке, по всей видимости, над костями, и лишь впереди дорога уходила в сырой подтаявший темно-зеленый мрак хвойного леса. Но сейчас Андрею больше хотелось пробираться лесом, чем равниной. Он вспомнил, как в детстве, когда летом вывозил на дачу кошку и выпускал на полянке перед домом, та сначала испуганно прижималась к траве, замирала, а потом быстро-быстро, буквально стелясь, бежала к кустам смородины и там пряталась. Так и Андрею сейчас мучительно хотелось уйти с открытого незнакомого пространства, где вся группа была как на ладони.
Дорога наконец завела в сырую лесную тень, и деревья, которые некоторое время теснились по обочинам дороги, уже нависали сверху, а корни их расползались по разбитому шоссе подобно кровеносным сосудам. Язык не поворачивался назвать этот страшноватый и мрачный лес — весенним. Асфальт, который раньше хотя бы виднелся под толстым слоем пыли, здесь был покрыт листовым перегноем и разным лесным мусором. С обочин наползали кусты, на самой дороге лежали гниющие древесные стволы, было очень сыро и как-то сразу стал заметен пар изо рта. Очень захотелось костра. Захотелось сухости и еды, но не здесь, не на дороге, а где-нибудь на опушке, на границе между черным массивом и серым открытым простором. Собственно, это уже была не дорога через лес. Это был просто лес, в котором когда-то была дорога.
— Жутковатое место — этот ваш лес, — громко сказал Андрей, чтобы стряхнуть неприятное чувство. — Засветло выйдем?
Ему долго никто не отвечал, лишь не сбавляя шага обернулась Кея, но потом Роберт все-таки ответил:
— Мы здесь заночуем. Может, и мрачновато, зато здесь можно спать. Чем дальше от городов, тем слабее кошмары. Город, конечно, особое место, но и в маленькой деревушке, даже на хуторе — и то страшно… Везде, где раньше жили люди, мы не спим. Так что это еще спокойное место. Покошмарит, конечно, но терпимо. Да и невозможно такие расстояния без сна преодолеть.
— И скоро город? — расстроенно спросил Андрей.
— Скоро. Часа через три начнет темнеть, сделаем привал до рассвета. И уже завтра днем увидишь Город, — добавил Дюк.
"Интересно, — подумал Андрей, — а что думают о цели путешествия проводники? Ведь мы с Кеей собираемся остаться в Городе. Особо вопросов не задают, но ведь видно, что им любопытно до чертиков, особенно этому молодому". Роберт уже спросил как-то, по обыкновению хитро ухмыляясь, куда это они с Кеей все-таки собрались. Андрей, находившийся в задумчивости, ответил, что на небо, и проводник, пробормотав что-то про "не рано ли на небо собрался", отстал.
Более всего тревожил вопрос о сне как об отдыхе. Андрей примерно знал время пути и уже мог рассчитать силы, чтобы продержаться оставшиеся часы. Дрема в Городе даже днем для него означала бы смерть. Это было так же ясно, как то, что Командор действительно рядом. А вот приземлился ли Дрэйд? На этот вопрос должна ответить Кея. Андрей нахмурился: надо бы отучить ее говорить загадками.
Идти стало труднее: мешали поваленные деревья. Нагибаться с рюкзаком, чтобы пролезть под очередным стволом, вскоре стало сущей пыткой. Но никто не жаловался, и Андрей тоже молчал, лишь пыхтел и вытирал испарину с лица намокшим рукавом. Путь временами напоминал ему дорогу в заброшенном гниющем парке после урагана. Проклинал он и рюкзак, и предусмотрительных проводников, набивших его чем нужно и не нужно, и цепляющиеся за одежду ветки, и лужи. Обходил, перелезал, поскальзывался, пригибался, хватая ртом холодный воздух, и уже не следил за дорогой, не вглядывался во мрак бурелома по сторонам, не прислушивался к шорохам и не вздрагивал от треска деревьев в глубине чащи. Он сосредоточился на ходьбе с препятствиями, под конец уже еле передвигая разъезжающиеся ноги, ломило спину, промокли даже непромокаемые брюки, и пару раз он останавливался, чтобы промыть водой из фляги щиплющие от пота глаза.
