Василий Звягинцев - Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант
А там ведь на привычную уголовщину наложились сразу несколько даже по отдельности необычных фактов. Был у нее первый муж, знаменитейший поэт, якобы покончивший с собой, но при весьма странных обстоятельствах. Сколько лет прошло, а слухи не стихают. Второй появился — театральный режиссер, тоже фигура мировой, можно сказать, величины. Гибель его не менее загадочна, хотя и в ином роде. Огромные деньги, в которых убитая буквально купалась, тратила без счета, а иногда и смысла, на что «компетентные органы» словно бы закрывали глаза, при том, что простому человеку вроде вот него, Буданцева, лишнюю сотню страшно из кармана достать. Совершенно непонятная позиция ГУГБ, вроде бы и торопившего МУР, но на деле всячески тормозившего расследование. Исчезновение «с концами» наиболее важных «свидетелей» из того же ведомства…
Буданцев помнил, что несколько раз, особенно по ночам, возникало у него ощущение явной чертовщины, прямо-таки клубящейся вокруг. Он ведь обрадовался поначалу, когда получил приказ сдать дело и заняться розыском Шестакова. А попал из огня в полымя.
Чистый Гоголь! Завертелась, заплясала вокруг нечисть и нежить. Стоило мертвую панночку-актрису в морге увидеть, и не было у него больше ни одного спокойного дня. Не в обычном смысле «спокойного», понятно, в каком… И в довершение — клад!
Буданцев потряс головой. Черт знает что лезет. Вот стоит напротив товарищ, с абсолютно понятной просьбой. Ночь, в Москве ночью страшно, оружия у него нет, а у меня есть. Причем — чужое. Отдам, конечно, а «пальчики» вытрем. Мокрой тряпочкой. Что касается номера, то вряд ли он когда-нибудь где-то в СССР регистрировался, и в любом случае — не на последнего владельца.
— Ого! — сказал Шестаков, приняв из рук Буданцева тяжеленный и удивительно неэлегантно сделанный пистолет. А казалось бы, англичане! То ли дело «борхарт-люгер 08» или даже «браунинг» любой модели.
Магазин на семь патронов (где моя любимая «беретта» или нормальный «стечкин»?), зато калибр очень хороший, попадешь — «уноси готовенького».
— Где ж вы такой взяли? Наверняка по случаю. Специально — вряд ли.
— Именно. Подвернулся. Но вы там поосторожнее, Григорий Петрович, — опять ощутив дуновение опасности, сказал сыщик.
— А то? — ответил Шульгин. — Вы меня неосторожным часто видели? — демонстративно проверил магазин, загнал патрон в патронник, сунул пистолет в карман.
— Не пришлось, — согласился сыщик. — И все же… Может, такси вызовете?
— Разберусь как-нибудь. А пистолет верну, не бойтесь, понимаю — антикварная вещь. Да еще скоро «астру» в подарочном исполнении презентую, у меня их несколько штук в кабинете. Как республиканская делегация приезжает — непременно «астры» преподносят. Они у них неплохо получаются…
Шульгин не спеша двинулся заснеженными бульварами в сторону Пушкинской площади. Хорошо здесь и сейчас. Ему, знатоку и любителю старой Москвы, необыкновенно приятно было видеть в целости и сохранности то, что осталось в памяти с самых ранних лет и исчезало прямо на глазах в ходе начавшейся в середине шестидесятых очередной масштабной реконструкции центра со сносом целых кварталов и даже районов вроде Зарядья.
Вышел к Трубной и вдруг вспомнил про Овчарова. Нехорошо получилось. Пусть не он обещал дипломату немедленно дать о себе знать, когда все кончится, а Шестаков, но он ведь теперь за него отвечает. И пригодиться товарищ может еще не раз, пусть и с другой теперь уже целью. А там кто его знает… Оправдания у него, разумеется, были. Прощаясь с Виктором, он понятия не имел, как все дальше повернется. А тут сразу — бой в наркомате, встреча с Лихаревым, с Заковским, потом Сталиным, возвращение собственной памяти. Немудрено и забыть «не свое».
Придется исправлять.
Из ближайшего автомата набрал рабочий номер в НКИДе. Овчаров ответил после второго гудка. Будто ждал — этого именно звонка или вообще любого. Можно понять, нервы у него, конечно, заиграли, когда проспался да на ясную голову сообразил, в какие дела влез. Хотя согласие дал в здравой памяти, это уже потом…
— Здравствуйте, это товарищ Овчаров? — спросил Шульгин ровным, канцелярским голосом.
— Да, я слушаю, говорите.
— Это вас из наркомата, по поручению товарища Шестакова беспокоят, завотделом Тропин. Вы нашему наркому обещали консультацию по известному вопросу…
Секундной заминки в голосе Виктора было достаточно, чтобы понять — он узнал говорящего и теперь соображает, что и как следует ответить.
— Да, был как-то разговор. Но он, помнится, сам обещал перезвонить…
— Извините, так получилось. Но если вы располагаете временем, через десять минут машина будет у подъезда. Спуститесь, пожалуйста. Туда же, где прошлый раз. Много времени мы у вас не отнимем, часа два, не больше…
Опять пауза. Но не слишком продолжительная. А голос все-таки подсел. Понятно, как не понять. Виктор сейчас лихорадочно соображает — не уловка ли это чекистов? Спустишься к дверям, выходящим на площадь Воровского, а там — они. И машины никакой не надо, просто через улицу перейти…
Прости, Витя, придется тебе понервничать. А куда деваться? Но Шульгин надеялся, что говорил правильно, Овчаров должен был понять — друг на свободе. И он же обещал: не упомянет об их встрече ни в каком варианте. Сами контрразведчики подобной связи придумать не смогут, на допросе не спросят, а самому лишнего фигуранта в дело добавлять — не такой Шестаков дурак. Ему и своего выше крыши хватит.
Срезая путь, Шульгин пошел проходными дворами, которых тогда в Москве хватало. Да почти каждый в центре города был таким, если знать, как идти. Подловили его в довольно безопасном, по тем временам, месте. В проходе между древними двухэтажными жилыми домами и лабазами с Большого Кисельного на Варсонофьевский переулок. Воровских малин здесь отроду не водилось, те все больше группировались между Сухаревской площадью и Мясницкой или уже в Марьиной Роще. Ресторанов и даже пивных, возле которых «портяночники» могли подстерегать клиентов, чтобы снять поношенное пальто или клифт, поблизости тоже не было. Обычнейшее место, совершенно ничем не примечательное.
Английский пистолет в кармане он сжимал и ощупывал пальцами больше по привычке, чем от необходимости. Досталось незнакомое оружие, и хочется как-то егоосвоить, то есть сделать своим по духу. Чтобы не килограмм железа, а часть тебя самого продолжала руку.
Странное шевеление волос на затылке, а скорее — подобие щекотки внутри черепа оповестило, что ровно через секунду в него выстрелят. Не пятно лазерного прицела коснулось спины, а самая обычная незримая линия: глаз — прорезь — мушка — цель, выровнявшись, вызвала такую острую реакцию. Еще бы несколько квантов времени, Шульгин сверхчувственно смог бы определить тип готового выстрелить оружия, а то и внешность того, кто, затаив дыхание, выбирал последний миллиметр спуска. Только их у него не было. Пришлось просто упасть, разворачиваясь лицом в нужную сторону.
Нечто быстрое и убойное проныло в полуметре над лицом одновременно с очень громким, объемным грохотом. Выдернув из кармана «веблей», он одновременно успел увидеть вспышку, воспроизвел в уме траекторию и прямо в ее исходную точку вложил целых три тяжеленных пули.
Безусловно, попал. Не мог не попасть, потому что его выстрелы подчинялись законам дзен-буддизма. «Стрела и цель сами знают, где им должно встретиться».
Сначала он услышал вскрик, похоже, предсмертный. Уж такие мы умеем отличать от иных, когда пуля попадает в плечо или в ногу. Потом с той стороны снова ударил обрез, звук ни с чем не спутаешь, да и сноп пламени характерный. Стреляли теперь в направлении его дульных вспышек. И еще раз, и еще. Быстро научился мужик ворочать затвор.
Пули завывали так, что ясно было — подпиленные. Не иначе на медведя собирались. Мимо, разумеется, раз услышал. А сам снова попал, двумя следующими выстрелами. Это всегда чувствуешь.
Полежал немножко, медленно начал отползать до ближайшего укрытия, по-прежнему на спине, держа перед собой пистолет, в котором оставалось всего два патрона. Никто на той стороне не шевелился.
Значит, опять выскочил «из объятий смерти», как любили выражаться в XIX веке.
Возвращаться и смотреть, кто тут взялся роль Ли Харви Освальда[22] разыгрывать, он не стал. Смысла никакого, а нарваться можно. Вон, уже начали перекличку милицейские и дворничьи свистки. Еще раз попадаться в руки органов «по мокрому», как недавно в Кольчугине, ему совершенно не улыбалось. Многовато для номенклатурного товарища, тут и товарищ Сталин из себя выйдет. Не нарком, подумает, а прямо Зорро какой-то.
Одно непонятно. Если это по недосмотру не выведенные из предыдущей операции чекисты Ежова — так методика не та. Стрелять ночью на два десятка метров из обреза трехлинейки — более чем глупо. Так не делали не только специалисты, вообще никто, соображающий в огнестрельном деле чуть больше питекантропа. Разве что зверовидные «кулаки» с плакатов периода коллективизации, убивавшие сельских активистов непременно из обрезов. Нормальный убийца воспользовался бы пистолетом, исходя из места и времени — удобнее всего в упор. Или вон в той, маячащей впереди подворотне броситься с трех сторон, навалиться, ткнуть финкой под ребра. А тут какой-то Даллас для даунов!
