Владимир Березин - Путевые знаки
Но я не шевельнулся, и, видя это, цыганка крикнула:
– Молчи! Все скажу, ожидай здесь; тебя не знаем, толковать будем!
Не знаю, струсил ли я, когда так подтвердилась магия клички, но мучил меня и обострившийся слух – я услышал все слова цыган, хотя они совещались тихо и испуганно. От этой необычной остроты слуха звенело в ушах, и я даже застонал.
Наконец ко мне подошёл старик-цыган. Я разглядел, что под распахнутым пальто за широким цыганским поясом у него заткнут большой пистолет Стечкина.
– Зачем такое слово имеешь? – произнес он. – Что знаешь? Расскажи, брат, не бойся, свои люди. Расскажешь, мы сами скажем; не расскажешь, верить не можем!
Я сказал, что я родственник Лётчику, и цыгане сделали ещё один шаг назад. Старик, однако, вздохнул и поманил меня пальцем.
И меня провели в странное место за «Сенной», где образовался рынок вещей тайных и запретных. Цыган подвёл меня к странному человеку с южных окраин. Этот тип был не цыган, но вид имел странный.
Был этот южный человек маленький и шустрый, весь какой-то не питерский. Оказалось, что он действительно с южных окраин и с юга Петербурга, а так вообще-то из Харькова.
Звали его Убийца Кроликов. Я сначала подумал, что он – убийца, но нет, он был всего лишь вором. Потом я спросил, в чём дело, у него фамилия, что ли, Кроликов? Но нет, фамилию свою он и вовсе забыл. Что-то у него было связано с кроликами, может, он их воровал и забивал, не знаю. Да это и не важно, главное, людей не убивал. Или убивал так, что не любил рассказывать, а в наше время стыдиться рассказывать об убийстве – это уже о многом говорит, уже некая индульгенция.
Убийца Кроликов сказал, что он свой в одной банде, где главным – один лётчик. Убийца Кроликов хвалил его за хитроумие и смелость, и я сразу поверил, что этот лётчик и есть мой отец. Я ждал, что мне приснится, и искал в сонных видениях указателей пути – путевые знаки. Но мне не снилось ничего. Совершенно ничего! Мне не снился ни отец, ни аэродром, ни вообще хоть что-то, что могло показаться путевым знаком.
Никаких указаний не было. Каждый раз я просыпался с ясной головой. Совершенно бодрый. Во сне я не потел и никаких пророчеств из экскурсий на тёмную сторону сознания не приносил.
А пока мы шли по туннелям на юг с долгими остановками, и мой новый товарищ рассказывал о том, как попал в Питер:
– У нас, как ты помнишь, в державе украинской перед Катастрофой была вялотекущая гражданская война. А когда всё рвануло, мы поняли, что наши проблемы ещё семечки. Конец света пришёл с той стороны, откуда его никто не ждал. Вот это и была настоящая руина, а не та, о которой наши доморощенные политики кричали на каждом углу. В итоге спастись удалось тем, кто успел спрятаться в киевском метро, керченских катакомбах и в подземных укреплениях Севастопольской военно-морской базы. Ну, и у нас в Харькове, конечно. У нас же там школа когда-то была инженерная, очень сильная. Метро харьковское после Катастрофы держалось, но наружу, за пределы города, мы особенно соваться боялись. Что было на большой земле, никто не знал, конфликт уничтожил все мало-мальски мощные передатчики, и мы питались слухами. Однако радиация умеренная была в отличие от остальной Украины. Обычных мер противорадиационной защиты хватало – не более страшные были, чем те, что помнил мой отец, живший в детстве между Киевом и Чернобылем. И вот я вырос, уже заканчивал начальную школу, когда связался, как говорила моя мать, с дурной компанией. Появились какие-то пацаны в городе, чужие. Везли они якобы с самого Питера, а это даль какая и риск, специальные грибы, которые выращивали где-то в оранжереях чуть ли не под Мурманском, там вроде бы АЭС какая-то уцелела. Так вот на ее энергии и организовали производство этой фигни. А в Украине после нашего Армагеддона всё в природе поменялось, и флора стала вести себя по-особенному, не так, как раньше. Скотина вся передохла наперегонки с людьми, даже свиньи. Представляешь, Украина без сала! Ну, народу, понятное дело, чем-то надо себе жизнь скрашивать.
На рынках из-под полы продавали питерские грибочки, закатанные в баночки с надписью «Опята». Я был в цепочке и быстро дорос до начальника всей локальной нитки продаж. Родные смотрели на это одобрительно, да и вообще понятия добра и зла, равно как и прочих представлений о приличиях, размылись. Несколько лет я готовился к броску на север. И вот, наконец, поставки затормозились, кто-то крысятничал в питерском проводе. Провод собрали, ребята заседали неделю, пропустили сроки, да так ничего и не нашли. Я мог бы приостановить работу, мог бы послать кого-то разобраться, этот кто-то передал бы указание другому, тот – кому-то ещё дальше, и с каждым шагом ответственность стала бы падать, а риски исполнителей расти. Но исполнителей в нашей системе никто за людей не считал. Во-первых, их никто не видел, и мы только принимали товар через окно на границе, во-вторых, это были не наши, а русские работники. Впрочем, Саша, в остальном наш бизнес не отличался от обычного сельскохозяйственного, который стал не менее криминальным, чем наш, из-за того, что посевы сократились почти до полного исчезновения. И вот я поехал налаживать бизнес на Север. Сам вызвался, братва напряглась, все крутили пальцами у виска, но помогли и отправили. Аэропорт Пулково превратился в стеклянную воронку, жители города уже который год жили под землёй, как кроты. Те, кто остался на поверхности, напоминали обезьян, прыгающих в пустынном здании нашего Госпрома во время предыдущей войны. – Газпрома? – переспросил я. – Госпрома. Не важно, долго объяснять. Так вот, мы быстро расстреляли одного из поставщиков, который хотел повернуть поток грибов с Харькова. Ну, поменять потоки товара и выплат, конечно, тоже. Дело было сделано, но я опоздал вернуться. Подельников моих порешили местные, и связи не стало. Не с кем было возвращаться, и пришлось отсиживаться тут на дальних станциях. Пришлось жить здесь, у ленинградско-питерских. Слушая Кролика, я делал новые для себя открытия. То, что было гордой культурной столицей, оказалось нормальным городом. И к югу от центра, от станции «Нарвской», ходили по тоннелям какие-то головорезы. Нормальный криминальный быт, куда ж без него… Мы пришли на «Балтийскую», где уже давно и плотно сидели менты, потому раньше здесь было Управление внутренних дел метрополитена. Менты были как бы сами по себе, особо охраной они теперь не занимались, но как пробка закупоривали выход кировской бригаде к центру. На станции я между делом попросился в санузел. Я купил себе туалетное право за одну таблетку обезболивающего. (Владимир Павлович рекомендовал носить с собой несколько блистеров, чтобы менять на услуги, патроны в чужом месте нужны самому.)
Как только я расположился в интересной позе над дыркой в полу, отчего-то стыдливо именуемой Чашей Генуя, одну из дырок рядом сразу же занял молодой парень в фантастическом милицейском мундире с немыслимой широты погонами.
Я не очень переживал из-за того, что в этом интимном процессе у меня есть свидетель, но дальше началось самое интересное. В туалет вошёл крепкий человек в лётной куртке с пистолетом в руке. На ствол был наверчен длинный чёрный глушитель. Человек аккуратно выстрелил милиционеру в лоб. Что-то чавкнуло, и стенка рядом со мной окрасилась красным. И, как мне показалось, спустя вечность гильза ударилась об пол, подпрыгнула и покатилась, звеня, мне под ноги.
Липкая волна страха залила меня. Лихорадочно озираясь, я понял, что до автомата мне не дотянуться никак, даже если бы я не был в этом срамном положении. Автомат слишком далеко. Чтобы схватить его и направить куда нужно, мне понадобится две или три тягучие, липкие, как холодный пот, секунды, но мне не дадут даже одной. И за одну секунду киллер положит меня симметрично этому неизвестному милиционеру, и буду я со спущенными штанами сидеть над Чашей Генуя.
Человек посмотрел на меня и добродушно сказал:
– Ничего-ничего, пацанчик. Сиди, какай спокойно.
Чёрт-чёрт-чёрт! Больше всего меня возмутило это «сиди и какай!». Он говорил со мной как милый дядя с маленьким мальчиком, обгадившимся в детском саду! Ишь ты!
Убийца ушёл, будто его и не было. Только милиционер лежал рядом, подтекая кровью.
Я лихорадочно оделся и крикнул туалетному сторожу. На моё удивление, он меня не задержал, а только двинул кулаком в спину, мол, уноси ноги, дурак, пока цел.
Видно, у них тут были свои порядки. Или сторож был ко мне просто милосерден?
Никем не задерживаемый, я прошёл вдоль перрона, спрыгнул на пути и уже через пять минут догнал Убийцу Кроликов.
И вот мы с моим провожатым уткнулись в заставы, на которых крепкие братки с зелёными от недостатка солнца лицами держали оборону от таких же, как они, боевиков. Их действительно звали летунами, да и сами они подчёркивали свою принадлежность к особому братству, придерживаясь в одежде стиля «пилот». Главным у них был действительно какой-то лётчик.