Михаил Белозёров - Атомный век
Берзалов от досады едва не заскрежетал зубами:
— Так кто сказал?!
— Да так… — испугался Юпитин. — Бают ребята…
Берзалов же подумал, что было бы неплохо поговорить с теми фантазёрами, узнать, откуда ветер дует, чтобы навести порядок. Но разве Юпитин признается, боится ведь, что в стукачестве обвинят.
— А что бают? — спросил Берзалов так, чтобы больше не пугать Юпитина.
— Говорят, что «дубы» владеют гипнозом, что они могут морочить человеку голову, — Юпитин сыграл отбой, то есть вышел сухим из воды: всё объяснил и никого не заложил.
Гаврилов задумчиво показал головой. В гипноз он не верил. Да и сама мысль, что кто‑то может управлять твоим сознанием, казалась Гаврилову неправильной. «Вот меня никакой гипноз не берёт», — было написано на его мужественном лице.
— А ещё говорят, что они теряют человеческое обличие и общаются друг с другом с помощью свиста. Получается, это не люди. Я в него две обоймы всадил… — так растерянно сообщил Архипов, что все поняли: после этого ни одно живое существо выжить не может.
— То есть там никого не было? — уточнил Берзалов с едва заметной иронией, потому что теперь сам сомневался.
— Я не знаю… — признался Архипов. — Мне кажется, что я кого‑то видел…
До войны Архипов работал на буровой платформе помощником мастера и был на хорошем счёту. Войну он встретил на Новой Земле, а как в условиях неразберихи добрался до материка, одному богу известно.
— Был там кто‑то, — успокоил его Берзалов, спасая его репутацию бывалого солдата. — Точно был. Я тоже видел. Хотя без имени и овца баран.
Архипов сразу успокоился и даже поёрзал от удовольствия на пеньке, на котором сидел:
— Я ещё вот что нашёл, — он достал из кармана странный «предмет».
— А ну‑ка… — удивился Берзалов.
«Предмет» был величиной с фонарик, как труба, только стенок не было. Были две заглушки с обеих сторон, а между ними колыхалась голубоватая жидкость. И судя по всему, этой жидкости было на самом донышке, то есть мало — мало, если только встряхнуть, она размазывалась по невидимой поверхности.
— Занятная вещица, — согласился Берзалов, встряхивая «предмет» и любуясь, как голубоватая жидкость переливается всеми цветами радуги, но больше всего — голубым.
— Игрушка какая‑то, — потянулся Гаврилов. — Ах, сука, током бьётся! — отдёрнул руку.
Все по очереди пощупали «предмет», но током больше никого не ударило.
— Я её уже и разбить пытался и даже в костёр бросил, ни хрена! — пожаловался Архипов.
А если бы взорвалась? — подумал Берзалов, но ничего не сказал: к риску привыкаешь, как к смерти.
— Хе… — сказал Гаврилов, поглаживая руку, которую ударило током.
— Держи свою цацку, — сказал Берзалов, — нам сейчас не до этого.
— А если в результате атомного взрыва всё‑таки появится этот самый временной туннель? Квантор? — вернулся Юпитин к разговору о школе. — Если, предположим, случилось такое? Тогда из этого самого квантора действительно могли доноситься всякие звуки…
— А что такое квантор? — удивился Архипов, который успел закончить среднюю школу, поработать на производстве и как раз накануне войны загреметь в армию, после которой собирался учиться на инженера по вычислительной технике.
Было видно, что идея с временным туннелем ему нравилась больше. Ну да, подумал Берзалов, мы воспитаны на электронных игрушках и фантастике, а Гаврилов, поди, всё это в своём Буйнакске пропустил не по собственному желанию, разумеется, а потому что сидел на заставах и ходил в дозоры, родину охранял. Кто же из нас прав?
— Это коридор с бесконечным набором функций, который ведёт куда‑то и что‑то там такое соединяет, — объяснил Юпитин.
— А… ну да… — невольно засмеялся Архипов, — ты же учился на математика?..
— Учился… — с гордостью сознался Юпитин, в надежде, что его похвалят.
— Видать, плохо, — огорошил его Архипов и даже промычал что‑то уничижительное.
— Почему это?.. — обиделся Юпитин и моментально набычился.
— Потому что я тоже учил высшую математику, но какое отношение она имеет к бесконечно длинному коридору, я не знаю. И какие там функции заложены, тоже весьма сомнительно.
Юпитин покраснел, как рак, и сделался похожим на варёную морковку.
— Обязательное плюс положительное равняется нулю! — выпалил он.
Все замолчали, пораженные этой мыслью. Берзалов же стал припоминать всё, чему его самого учили в отношении ядерного оружия, но ничего толкового вспомнить не мог. Никто никогда не говорил и не писал, что может возникать эффект туннеля, да ещё и временного. Может быть, только при очень мощных взрывах? Ведь до этого никто не испытывал одновременно сто ядерных бомб или даже двести. Вдруг между такими областями возникла какая‑то связь. Не в виде туннелей, конечно, во что я не верю, а в виде физической психологии. Собственно, эту мысль он и выложил. Его собеседники уныло поскребли затылки. Не понравилось им банальное объяснение, но и не возразили, не стали теребить душу командиру. Физическая психология, так физическая психология. Какая разница, лишь бы объясняла эффект туннеля.
— Мы никогда уже ничего не узнаем, — почти что с облегчением остудил горячие головы Берзалов. — Но в любом случае надо быть настороже. — «Мало ли что американцы навыдумали», хотел добавить он, но, конечно же, не добавил. — Докладывать обо всех необычных вещах. И вообще, варежку не разевать, а быть начеку, потому как мы в неизведанной области.
— А давайте спросим у мальца? — вдруг к неудовольствию Берзалова предложил Юпитин. — Он‑то что‑то знает, — и почему‑то выразительно посмотрел на Архипова, который был реалистом до мозга костей.
— Давайте, — кисло согласился Берзалов, который всё для себя решил и уже не хотел возвращаться в разговору о всяких там коридорах, тем более, что коридор тот вместе со Скрипеем остался далеко позади.
Гаврилов, который обладал почти что звериным чутьем, уловил настроение командира и сказал:
— Погоди, лейтенант… Пока вы спали, мы рекогносцировку местности провели…
— Да?.. — неподдельно удивился Берзалов. — Почему сразу не доложили? Почему не спали, как я приказал?
— Лично я в бэтээре прикорнул.
— И я тоже, — отозвался Архипов, хотя ему, похоже, идея Юпитина очень не понравилась.
— Ну хорошо, — удовлетворился их объяснением Берзалов. — Рассказывайте.
— Да, собственно, рассказывать нечего, только… Пусть вот Архипов изложит, — кивнул Юпитин на старшего сержанта, который разве что из штанов не выскакивал от желания поведать о новых приключениях.
— Мы Кеца с собой взяли. Вернее, он с нами увязался, а когда мы его обнаружили, то отсылать поздно было, заблудится ещё. Сделали мы кружок по лесам километров десять, ничего толкового не обнаружили, кроме радиоактивных грибов, зато поняли кое‑что. Кец‑то наш… радиацию чует… — он заговорщически переглянулся с прапорщиком. — Мы‑то с Федором Дмитриевичем по приборам шли и не всегда на них глядели. А Кец в одном месте возьми да упрись: мол, не пойду дальше, опасно, то в другом — возьми да обведи нас вокруг леска. — Я давеча хотел свернуть по мосту за речку, — объяснил Архипов, — так он мне не дал. Говорит, что место нехорошее, чумное. Хороший парень, — похвалил он то ли Кеца, то ли самого себя за догадливость.
— А вдруг он из нового поколения, которое чует радиацию? Ведь выжил же полтора года? — задал глупый вопрос неугомонный Юпитин.
— Он мне тоже нравится, — задумчиво согласился Берзалов. — Рассудительный. Я тоже никак не пойму, как он один жил. Кец! — позвал он, — бери свою чашку и дуй сюда.
Кец отделился от костра, где в обществе Сэра уминал огромный ломоть хлеба со сгущённым молоком и наливался чаем из огромной кружки, держа её полой безразмерной куртки. Бойцы его уже умыли от сажи и копоти, и теперь на Берзалова глядело детское — детское личико с очень и очень грустными глазами. Ему даже подстригли белокурые лохмы, которые торчали из‑под шапки.
— Я вот почему‑то думаю, — уверенно сказал Берзалов, когда Кец вполне по — дружески уселся рядом, а Сэр преданно переместился следом, не сводя глаз с куска хлеба и глотая слюну, — что у тебя был приятель?
Кец посмотрел на него очень взрослыми глазами и перестал жевать. Берзалову аж плохо сделалось. Почувствовал он, что прикоснулся к больной теме. Неизвестно, что мальчишка пережил, а здесь мы со своими дурацкими вопросами.
— Давай колись, парень, ничего не будет, — сказал Архипов.
Кец шмыгнул носом:
— Был… — сознался он и отложил кусок хлеба на пенёк.
Сэр облизнулся от уха до уха, но притронуться к хлебу не посмел.
— Я… — произнёс Кец и шмыгнул носом, — мы…
Не лез ему, видно, кусок в горло после таких вопросов. А кому полезет? — подумал Берзалов, когда ты, считай, четверть жизни прожил самостоятельно, без папы и без мамы. Я бы лично так не смог.
